Рано утром первого мая я просыпался от шарканья ног и негромких разговоров. Окно уже было приоткрыто, потому что тепло, я распахивал его настежь, высовывался и смотрел вниз со своего высокого второго этажа. По моей улице бесконечным потоком шли мужчины, женщины и дети. Это было очень странно, ведь обычно на отрезке Чкалова между Рейтарской и Полины Осипенко прохожих мало. Люди шли, многие молча, некоторые бубнили что-то о повседневном, дети звонко задавали свои детские вопросы. Все несли что-то в руках: знамёна, вымпелы, гордые транспарантные сообщения о перевыполнении плана к 1 мая, портреты вождей. Несущие были деловиты и сосредоточены, лица редких людей с пустыми руками светились свободной праздничной радостью. Воздушные шарики в детских руках меня интересовали тогда больше, чем лица, я лениво раздумывал, что было бы, стрельни я в какой-либо из них из самодельного скобочного пистолета. Но это было бы нехорошо, во всяком случае вот так, из окна, у всех на виду. И поэтому я рассматривал уже не людей, а повзрослевшую к весне зелень – крупные, еще бледные листья клена и дальние каштаны. Совсем недавно насквозь просматривались знакомые дворы, вид был прозрачен, а теперь всё заслонила плотная листва. Иногда до завтрака удавалось дождаться обмеления этой человеческой реки, текущей к Крещатику, но чаще мама звала раньше. А так смотрел бы и смотрел.