Цикл «Яготинские пасторали, провинциальные сказки»

1.

Сижу в воде, только голову высунул. Вода теплая, солнце прогревает. Хорошо. Никого. Только речная чайка летает где-то там, на другой стороне реки. А тут камыши, песочек. Пляж. Вечером прибегут эти голоногие гоготальщики, всех распугают, замутят воду, придется прятаться в камышах. А сейчас наслаждение. Ой! Кто это сидел неподвижно на высоком берегу, а сейчас встал? Бултых в воду!

Мне надоело быть лягушкой, принимающей солнечные ванны, и я встал. Чайка рухнула на воду и тут же взлетела, издалека не видно, с добычей или без.

Ну как же без добычи, смешно даже. Уж если я падаю на воду, то за рыбкой. От меня не уйдешь. Глоток – и снова летать туда-сюда. К противоположному берегу и назад, чтобы потоки воздуха обдували. Приятно. И все время смотреть в воду. Мальков много, пообедать хватит.

Я отвлекся от чайки, потянулся, хрустя остеохондрозом, потом побрел по высокой траве в сторону дороги, проталкивая велосипед. Сел, поехал, хрустя гравием. На заборе кошка, под забором кот.

Ну не мяу ли? Чего она сидит там, как прынцесса, когда я тут внизу – такой пушистый, практически неотразимый красавец. Иди ко мне! Не идет. Ну ничего, я еще посижу, подожду. Придет гладкая белая, куда денется. Из-за спины, из дому, пахнет едой... Вот черт, что делать? Надо бежать напоминать этим самым, что первая порция моя. А как же принцесса? И есть хочется, и любить. Ну почему в жизни все так неправильно?!

Я отъехал от котов уже далеко и перестал быть ими. Справа и слева милые заборчики, за ними цветы. Белые, красные. Белые, красные. Они рифмуются. Все в жизни рифмуется.

Водички бы. А то жарко стоять вот так колыхаться. Ночью гроза помелькала вдалеке, и все. Люди на заработки уехали, вечером только появятся...

Цветами долго побыть не получается: пчел боюсь, они щекотные и могут укусить. Теперь свернул за угол и качу по гладкому асфальту. Покрышки тихо гудят: уууу. Это интеллигентный голос моего велосипеда по имени Арни. Им я побыть не могу, потому что я и так он, а он – я.

Мне не хочется быть собой. В одиночестве нечем уравновесить постоянный, как фон, дискомфорт души и тела. И я наблюдаю окружающую действительность путем максимального погружения в нее. Растворяюсь. Получается пока плоховато.

Вся надежда на воображение.

2.

Со стаканом шелковицы я присел в парке и принялся поедать ягоды, посматривая на пейзаж. Он отреагировал на мое внимание, и сразу же с благодарностью сыграл мне сцену из спектакля под названием «Вечером в парке у реки Супой». На переднем плане замерли три прозрачных одуванчика, остальная часть сцены с декорациями в виде деревьев и кустов спускалась к реке, которая была подсвечена солнцем и блестела.

Тут же рядом появились и действующие лица: бабушка и внучки. Бабушка сидела на лавке, выкрашенной в странный здесь интенсивно розовый цвет, и оттуда руководила процессом. Внучки же разнообразно двигались: бегали, ходили, носились, мчались и подпрыгивали, не соблюдая никаких конкретных направлений. Если я и скучаю по чему-то из детства, то вот по этой неостановимости, когда можно было хаотично гонять с утра до вечера.

В этой компании присутствовала черная собака средних пушистых размеров, имевшая слегка замученный детьми вид. Когда девочки отвлекались от нее на какую-нибудь травинку, собака с облегчением вздыхала, отбегала, украдкой рылась в урне и что-то из нее сгрызала.

Напротив меня на скамейку уселись две, как бы сказать, молодухи. Будь я в большом городе, написал бы «девушки», но я в маленьком. Так вот, они сразу принялись сосать через соломинку кофе с молоком из своих стаканчиков. Собака подошла к ним. Похоже, она была не только участником действия, но и слегка как бы зрителем, как я. Псина лениво вильнула хвостом, дамы ее по очереди погладили. Они беззаботно болтали в воздухе грязноватыми пятками, затем влезли ими на скамейку и принялись махать кому-то. К ним вскоре подошел голоногий парнишка в футболке с честной надписью «Валера».

Собака подошла ко мне с вопросительным выражением лица. Я предложил ей познакомиться, она согласилась. Знакомство увенчалось поглаживанием теплого лба собаки и лизанием пальцев моей руки – той, что брала шелковицу. Затем каждый занялся своими делами: я продолжал наблюдать, собака вернулась в семью.

Кстати, вовремя: девчонки умчались на самый дальний конец парка, и собака потрусила за ними добросовестной рысью. Это оказалась собака-пастух. Бабушка в это время читала газету.

Солнце клонилось к реке, нестерпимо блестя ее поверхностью. Пора было уходить и дать отдохнуть всем занятым в спектакле артистам. Все это закончилось тем, что пальцы правой руки у меня сделались совершенно фиолетовыми.

3.

Пешеходная дорожка пролегала в тихом, тенистом и потому уютном месте. Справа автомобильная дорога маленького провинциального городка, слева заросший деревьями и кустами лес. Дорожка работала тротуаром, лес – парком. И вот на производственной почве случился у них конфликт.

– Не, ну что ж ты делаешь, а? – возмущенно спросила Дорожка. – Что творишь, я тебя спрашиваю?

– А что я такого творю? – удивился Куст.

– Залезаешь на меня!

Если бы куст умел краснеть, он бы это сделал. Но как тут покраснеешь с зелеными листьями.

– Да не в том смысле! – вспыхнула Дорожка. – Посмотри, ты совсем не оставил места для пешеходов. Растешь, не думая о других!

– Подумаешь. Пусть бочком проходят. Я все-таки флора, значит должен расти. Чем меня больше, тем лучше дышится твоим пешеходам.

– Расти на своем месте, не лезь на мое! Я тут пролегаю специально для людей.

– Пролегай по дуге. Ты и так не слишком прямая. Ну, изогнешься чуток.

Дорожка вздохнула.

– Какой же ты бесцеремонный наглец!

– Я такой, – самодовольно качнулся Куст. – Мы, джунгли, можем поглотить целые города.

С трудом проехав это место, я слез с велосипеда, чтобы послушать.

– Вот видишь, велосипедисту трудно! – упрекнула Дорожка. – Доигрался ты. Вот, он уже фотографирует.

Куст заволновался.

– Эдак он еще службу озеленения привлечет!

Это я подумал о службе озеленения. Но я подумал в том смысле, что хорошо бы она сюда вообще никогда не приходила.

– Мы спим... – зевнуло озеленение откуда-то из недр своего далека. – Мы только весной прорежаем... Прореживаем...

– Успокойтесь, – подумал я Дорожке и Кусту. – Пусть здесь будет узкое место. Для разнообразия.

Я оглянулся. Разнообразие окружало меня со всех сторон, шелестело над головой, пахло и сияло, валялось под ногами, шастало и шевелилось в голове. Но, в конце концов, куст дорогу не жестко загораживает, он мягкий. А вот некоторые, не будем показывать пальцем, так загораживают, что...

Но я решил не портить воскресенье такой мыслью, а сел на велосипед и поехал дальше.
– Мороженого надо купить, – подумал я.