Главная страница сайта "Точка ZRения" Поиск на сайте "Точка ZRения" Комментарии на сайте "Точка ZRения" Лента новостей RSS на сайте "Точка ZRения"
 
 
 
 
 
по алфавиту 
по городам 
по странам 
галерея 
Анонсы 
Уланова Наталья
Молчун
Не имеешь права!
 

 
Рассылка журнала современной литературы "Точка ZRения"



Здесь Вы можете
подписаться на рассылку
журнала "Точка ZRения"
На сегодняшний день
количество подписчиков : 1779
530/260
 
 

   
 
 
 
Ананьченко Николай

Байки для Михалыча

Охломон

–  Вот ты мне скажи, Михалыч, почему все люди как люди, но обязательно сыщется какой-нибудь недоумок? Всё что ни сделает, так хоть «караул» кричи, всё боком выходит. Если не самому, так соседу.  И ведь в каждом селе, в каждой деревне такой чудик есть. Али не замечал? Точно говорю.
Вот у нас, к примеру, взять Вовку Масланина. Ты ведь должон знать его.  Ну, как же! Вы ж вместе на охоту в прошлом годе ходили. Ну, вспомнил? Так вот.  Ведь его никто иначе, как «Охломон» и не кличут. Это ж не мужик, а стихийное бедствие какое-то.  Тоже мне – «Я охотник», «Я рыбак»… Тьфу, да и только.  Как ни сезон, так с ним прямо-таки анекдот какой-нибудь происходит. Что обидно-то,  не дурак какой. Вполне справный мужичок. И мысли какие-никакие в башке водятся. Только все они куда-то ни туда его направляют. Ты, Михалыч, его нонешнюю передрягу слыхал? Не-ет! Ну, ты чо-о! Это ж сказка. Легенда считай. Её внукам рассказывать будут, как пример дурошлёпства. Как же ты не слыхал! Ну-ка плесни мне капель сорок, а я тебе поведаю эту выдающуюся своей глупостью историю.
В нонешнем годе лёд с водохранилища рано сошёл. Сам знашь. Только чистая вода в это время – полный обман. Тебе любой рыбак-охотник скажет: выходить на воду –  всё–равно что в догонялки на минном поле играть. Льдины огромадные  чуть водой прикроются и ждут-недождутся чудиков вроде Охломона нашего. К тому ж топляки, деревья целые, что за зиму вымыло с корнями, как копья подводные наставлены. Напорешься – насквозь лодку прошьёт, ахнуть не успеешь. Потому все нормальные мужики дома сидят, ждут, когда вода спадёт, да льды потают. Все, да только не Охломон.
Он же, как удумал: мол, народу на воде нет, а та подтопила лес, островки образовались,  на них зверь сидит, его, Охломона-батюшку дожидается. Взял ружьишко своё, нацепил «Вихря» на свою драную «Казанку» и пошёл в чисто море. Токмо не долго гарцевал он на своей посудинке. Всего-то километра два от посёлка ушёл, да на топляк и напоролся.
Лодка, понятно, на дно, а Охломон наш погрёб по ледяной водице. Да много ли нагребёшь в ватной телогрейке и ватных штанах да по воде вперемежку со льдинами. Ну, считай, потоп чудик наш. Ан не-ет. Чудикам да охломонам всегда везёт. На его счастье недалече торчала вершинка над водой. Этак метра два. Вот Охломон до неё, значит, догрёб да и взгромоздился, как мог, повыше.
Вот представь, Михалыч, море  воды, краёв не видать, волна всё шибче, потому как ветер поднялся. Кричи, не кричи – всё без толку, потому как, я ж говорил, нормальные мужики сейчас не на воде а у телевизора чаем балуются.
Чует Охломон, что замерзать начинает, того и гляди в воду кувырнётся, он тогда ремень со штанов снял и себя к дереву привязал. Ведь, гляди, варит башка, не дурак. Ну а дальше-то чего делать?  Висит , коченеет.
Но, не зря в народе поговорка ходит, что  пьяницам и дуракам Господь благоволит. Ведь нашлась ещё парочка таких же охломонов, то же решили фарта охотничьего попытать. Плывут себе тихонечко, по сторонам поглядывают. Один-то и приметил, что на дереве кто-то сидит. Схватил ружьё и кричит напарнику: «Глянь, росомаха сидит. Давай, гони!» Тот, ясно дело, по газам. Только глядит, не больно на росомаху похоже.  «Стой! -  кричит первому, - вроде как не зверь это. Давай ближе поглядим». Подплыли, поглядели. А Охломон-то уже и рукой шевельнуть не может.
Сняли они фартового нашего с лесины, влили в него полстакана водки, да снаружи порастёрли. Глядь, ожил Охломонушка. Даже попытался спасителей своих уговорить якорьком пройтись, лодку его достать попробовать. Но те, слава Богу, чуть поумней оказались. Крадучись, еле-еле двигаясь, добрались до берега и сдали Охломончика в надёжные руки его жинки.
Вот я и думаю, Михалыч, пока мы тут с тобой никак эту бутылку оприходовать не можем, какой-нибудь охломон всю нашу рыбу переловит. Давай, Михалыч, наливай. За везунчика нашего, за анекдот ходячий, за Охломона!

Охломонова смекалка 

Вот ты, Михалыч, мужик уважительный. Это сразу видно. И званиями своими не выпендриваешься. А потому и я к тебе с полным почтением.  Вишь, как мы хорошо сидим. И ушицу сварганили, и душу фартовой рыбалкой побаловали. Где бы ты такого тайменя ущучил? Я-то, считай, с малолетства по нашему Илиму мотаюсь.  То ногами, то на лодке.  Бывало, большие начальники и вертолётом подхватывали. Так что, со мной, Михалыч, без улова никогда не останешься. Ну, давай…  За фарт наш рыбачий.
Помнится,  в прошлый раз я тебе про Охломона нашего рассказывал.  Как он по весне посреди моря на лесине куковал. Так это ж не первый его «крендель». Прошлой зимой он с напарником застолбил промысловый участок, до по осени на пушную добычу и подался. Живут они, значит в зимовье, белкуют потихоньку. Всё как обычно. Уже не одного соболишку загнали. Обживают участок, с его обитателями знакомятся.
Должён тебе рассказать, Михалыч, что на промысле целая уйма правил имеется. Их, конешно, никто не писал, жизнь подсказала. Нормальный промысловик все их блюсти старается.  Есть правило и на случай, когда медвежью лёжку находят. Бегут, значит, мужики к соседям, назначают время, собираются, этак, пять-шесть человек и идут на берлогу. Добычу делят поровну, но шкуру – обязательно тому, кто берлогу нашёл. Нормальный промысловик так и делает. Ну, так это ж «нормальный».  Нашему Охломону не то что правило, но и «закон не писан».
Белкует он как-то, ну и, к обеду где-то, набрёл на берлогу. Обошёл её, сел на валёжину, закурил. Мысли-то по башке бегают, да всё не туда. И ведь не скажешь, что мужик жадный. Всегда поможет и делом и рублём. Ни кто не пожалуется. А тут не захотел с соседями делиться. Сидит и думает: «Чего мотаться по тайге? Самое малое – три дня потеряем. Да ещё и полтуши отдавать. Я сам его добуду».
А всего вооружения у Охломона – мелкашка. Когда белковать бегаешь, не дробовик же с собой брать. Тут кажный грамм тянуть на пуд будет к концу дня. Сидит Охломон, покуривает да смекает, как бы ему исхитриться с мелкашечкой этой самого Хозяина добыть. И ведь надумал-таки, хитроумец наш.
Каждый таёжник плохо ли, хорошо ли, но повадки медвежьи знает. Хозяин – зверь очень серьёзный. Не только силы в нём не меряно, но и мозговит он без меры. Когда мишеньку в берлоге растормошат, он ведь что перво-наперво делает? Он башку всего на пару секунд из дыхала своего высунет и вновь схоронится. И, представляешь, Михалыч, ведь за это плёвое время успевает всё углядеть: и сколько человеков-народу, и сколько ружей, и где, кто стоит. Главное – сразу улавливает, где в засаде самое слабое место. И вот с рыком вылетает из берлоги прямохонько в это слабое место. Летит, что торпеда твоя. Ни головы, ни лап не видать. Словно толстенная чёрная стрела. Да и скорость не меньшая. Что ты! Страшное это – дело медведь в ярости.
Вот наш Охломон, упомнив эту медвежью привычку выглядывать из берлоги,  так сотворил: вырубил жердь длинную и лёгкую, взял её в левую руку. В правую – мелкашечку свою взведённую. Залез на корягу, под которой миша спать улёгся, прямо над дыхалом. Да ты чо, Михалыч, дыхало – это ж, ну, как вентиляция в берлоге. Медведь его своим дыханием протапливает. Как раз по этому дыхалу, да по пару, что из него подымается, берлогу и находят.
Так вот. Сунул Охломон жердь в это самое дыхало и давай там шурудить. Как почувствовал, что зверь зворочался, бросил жердь, да за ружьишко своё уцепился.
И только  медведь на разведку башку высунул, Охломон-то возьми, ствол прямо ему в ухо сунул и стрельнул. И всё. Взял ведь медведя.
Ты, Михалыч, смотрю, заслушался. Совсем дело забыл. Ну-ка, плесни граммов сорок пять, можно с прицепом. Сейчас я тебя прояснять буду, в чём Охломонова глупость была.
Так вот. Взял, значит, зверя сноровистый наш, тот и осел в берлогу. Попытался Охломон его вытащить. Да куда там! В топтыжке пудов двадцать весу-то. И так, Охломон пытается и эдак – всё бестолку. Почесал он в затылке, плюнул с досады и побежал в зимовьюшку к напарнику. Пока он бежал, пока напарник пришёл – стемнело.
Рассказал Охломон про подвиг свой, но ожидаемых аплодисментов не получил. А получил подробное разъяснение полной своей дурости. Пришлось им назавтра бежать к соседям, через день те пришли. Вытащили тушу. Ну, а та, понятно же, промёрзла насквозь, и шкура не снимается. Да вообще, промёрзшую тушу не освежуешь.
Пришлось мужикам где топором, где пилой что можно выбрать для пропитания, а остальное  бросить. Вот она, глупость Охломоновская. С мелкашкой на топтыгина – это совсем «без царя в голове» надо быть, хоть и выглядит героически. Ну, а результат – сам видишь. 
Вот, Михалыч, я и думаю, не придётся ли нам остаточки выбрасывать? Выдохнется ведь, родимая. Давай-ка разливай. За смекалку, будь она не ладна.

Для кого закон писан?

– Знаешь, Михалыч, я страсть как люблю по телику передачи смотреть, где начальники выступают. Познавательно очень. Особливо, если про разные законы говорят.  Без законов-то, Михалыч, никак нельзя. Как без них. Что ты! Только вот чего не понимаю: почему у нас законы есть, а выполнять их не спешат? Тоже не понимаешь. Может законы эти как-то не так написаны?  Ну, не понятно для тех, кому предназначены?
Вот, например, возьми тайгу. Ведь у неё, матушки, свои законы. И попробуй не выполни какой – вмиг накажет. А как же! Законы-то у неё веками проверялись да утверждались. Их так, запросто не переделаешь, а без них и дня в тайге не протянешь.
Вот глянь, Михалыч, сидим мы с тобой на берегу, рыбку тягаем. А захочу я вон за ту излучину пойти, омутки там проверить. Что я должен сделать? Вот ведь и не знаешь. А должен я тебя об этом своём действии предупредить. Да так предупредить, чтобы ты это осознал, а не пропустил мимо ушей, в своей вечной задумчивости. А если ты ко мне пойдёшь, то должён криком меня предупредить об этом, чтобы я, не ровен час, тебя за какого-нибудь зверя не принял. Чего ты ухмыляешься. Это вполне сурьёзное дело. Ты пока плесни, для согреву, чуток, а я  тебе историю поведаю, что бывает, когда закон этот не выполняется.
Был я тогда ещё молодой, шустрый. Науку таёжную тока-тока учить начал. А места здесь были и не сравнить с нонешними. Зверь ходил запросто. То сохатого встретишь, а то и на Хозяина набредёшь. В Илиме таймени были – что твои крокодилы. Ей-ей, не вру. Вот с меня ростом попадались. И ведь до чего сильна рыба! Не зря её тигром сибирских речек прозвали.
Ну, вот. Пошли мы как-то втроём порыбалить. Не так, как мы с тобой нонче, а по серьёзному.  Хорошей рыбки на всю зиму запасти. Дня на три пошли. Ушли на лодке километров на полста от жилья, до зимовья моего старого. Оно и сейчас ещё стоит. Только я-то уже не ходок до него.
Ясное дело, ружьишко при себе. Как в тайгу без ружья. Не для охоты, понятно. Какая охота летом. Только для безопасности.  Пришли, расположились. Перво-наперво, пошли смотреть ягодники. Там полно красной смородины. Было у нас в плане ещё и ягод набрать. Так вот, смотрим, а кусты то все обсосаны мишенькой. Он ведь, родимый, как ягодой питается? Пасть свою откроет, и ветку с ягодами хвать. Пожуёт, сок высосет и за новую принимается. Так все кусты и обрабатывает. Вот и здесь. Одни только шкурки на веточках висят. А земля вокруг прямо-таки вытоптана косолапым. И следы свежие, считай, тёплые ещё. Не скажу, что сильно перепугались, но холодок между лопаток появился.
Самый опытный из нас – Виктор, он постарше был, говорит: «Не дрейфь, мужики. Топтыгин давно уже нас и учуял, и услышал, да и подался в сопки. Чего ему на рожён-то лезть. Он – зверь умный».
Ну, «умный-неумный», а ружьишко стали с собой брать. Не очень это удобно – снасть в руках держишь, рыбу снимать приходится, а ружьё-то бьёт по рукам, упасть норовит. День так походили и решили – ни к чему его с собой таскать. Точно, ушёл уже зверь от  нашего шуму. Иду я, значится, впереди по плёсу. Корабликом харюзей выуживаю. Надо за излучину заходить, из виду от напарников пропадать. Я, как и положено, кричу им, мол обратите внимание, братцы, пошёл я на новое место. А они, видать притомились, сидят на камешках, покуривают. На мой крик, правда, среагировали, руками помахали – иди, дескать.
Вышел я на новый плёс и сразу пофартило. Стал ленков тягать. Да крупных таких. Тягаю и радуюсь. Увлёкся, значит, этим занятием, время-то не заметно бежит.
Только слышу где-то не далеко хруст в кустах. По первости, я его мимо ушей пропустил. Но потом подумалось: кто это здесь хрустеть может? Ребята сидят на бережку, курят, до ближайшего жилья – вёрст сорок будет. Некому в кустах шуметь, окромя Хозяина, мишеньки, значит.
И, поверишь, Михалыч, как-то мне неуютно сделалось, аж «мурашки по спине побежали». И не до рыбалки стало. Намотал я снасть на кусты, стою, прислушиваюсь и размышляю. Если это топтыгин пожаловал, то что же мне делать? Бежать по к напарникам – толку нет, потому как ружьё в зимовье висит, бежать от них, тоже без толку – от медведя не убежишь, он быстрее любого зверя бегает. И принял я единственное, как мне показалось, правильное решение – прыгать в речку и нырять. Медведь-то плавать тоже научен, а вот нырянии он не понимает. Потеряет добычу из виду и стоит в растерянности. Так, думаю, и доныряю до зимовья, а там и ружьё, глядишь, успею перехватить.
А хрусть к этому времёни уже совсем рядом, считай, в соседних кустах. Да ещё вдруг то ли рык, то ли кряхтенье какое-то раздалось. Больше раздумывать не стал, сиганул в речку, проплыл под водой, сколько мог, выскочил и гляжу на берег.
А из кустов напарник мой, Гаврила, выскакивает и кричит: - «Держи его Лёха! Держи тайменя!» А из-за излучины Виктор бежит и тоже что-то про тайменя орёт.
Встал я посреди речки и всё им сказал, что я думаю о них, о таймене, о рыбалке и, вообще, о всей их сущности. Понятно, Михалыч, передать дословно ту свою речь я тебе никак не могу, потому как в тайге выражаться так не принято, кроме самых крайних случаев. Ну, да ты мужик понятливый, догадаешься.
Всё оказалось просто – закон нарушили. Посидели они, значится, покурили и решили посмотреть здешние ягодники. Может здесь ягоды сохранились. Вот Гаврила и попёрся в лес, а меня предупредить забыли.  Лазит Гаврила по кустам, шум создаёт, да сознательных рыбаков в сомнения вводит. Нашёл этот оболтус ягоду, набрал полную пригоршню – и в рот. А они кислые, вот он и закряхтел.
Вобчем, всё разъяснилось, к общему удовлетворению и истерическому хохоту.
Вот, я, Михалыч, и думаю: стоило только чуть от таёжного закона отступить, она, матушка, сразу наказала, мол, думать надо, чтить законы, не нами назначенные.
Давай-ка, Михалыч, пригубим, чтобы и в нашей обычной жизни все законы и почитались, и выполнялись.

Про зайцев 

–  Вот сколько, Михалыч, я баек охотничьих наслушался за свою жизнь – жуть. И смешные встречались, и грустные. Охотник же, как и рыбачок, люди с фантазией. Бывает, такое навыдумывает, что сам к концу хохотать начинает. Да что баек, я и сам навидался такого, что любая байка и в подмётки не годится. Ей-ей, не вру. Ты ж меня, Михалыч, знаешь. Ну, если пошутить, то я с великой радостью, а насчёт врать – это ни как не моги.
Но вот, что я тебе скажу: самые развесёлые байки про зайцев выходят. Ни про лису, ни про медведя. Нет. Именно про зайцев. Вот ты погляди. Вроде зверёк так себе, ни меху, ни мяса. Пшик один. А сколько мужиков по всей России-матушке за ним бегает-охотится! Ясное дело, ему, горемычному, как-то изворачиваться надо. Вот он и выкаблучивает. И ведь хитрый какой!
Я, по молодости, Михалыч, сильно охочий был до зайчевого промысла. Приду, бывало, с работы, ружьишко хвать и в лес. Благо дело, далеко бежать не надо. Сразу за огородами, да и в самих огородах полно было следов заячьих.  Вот я по ним и бегал.
Как-то стал на след, иду, приглядываюсь, разгадываю все его хитрости. А он, ну, заяц, конечно, всякие выкрутасы наворачивает. То прыгнет метра на три в строну, то на старый след вернётся… .  Только меня то не проведёшь. Бегу, значит на лыжах. Снег рыхлый, следы ясные, глубокие. Полчаса иду, час. Потом замечаю, что уже третий круг делаю. Остановился. Стою, размышляю. Оглянулся… . Батюшки! А косой-то сзади меня по лыжне топает. Удобно ему, шельмецу, по лыжне скакать. Не проваливается, силы тратить не надо. Вот он и пристроился за мной. Так и ходили кругами.
Веришь, Михалыч, не стал я стрелять. Только хлопнул в ладоши, да ухнул во весь голос. Сиганул тот с лыжни, только и видели его. Посмеялся я, да и пошёл домой.
Представляешь, ведь сообразил же, где полегче идти, а главное – безопасно. Вот и суди, есть ум у него али нет.
А то, вот ещё, значится, случай был. Ты, Михалыч, слушать-то горазд, но и дело не забывай. Давай-ка, плесни по чуть для гладкого разговору.
Так вот.  Известный тебе Охломон с напарником возвращались вечером домой. В район возили сено и по просёлкам едут на ЗИЛе. Зимой по лесной дороге шибко быстро не поедешь. Вот ползут они, всякие анекдоты травят. Глядь, вдоль дороги заяц бежит. И не бежит даже, а так себе, гуляет. Зверь ведь, чтоб ты знал, машину не боится. Он в ней другого зверя признаёт, да ещё и безобидного.
Охломон говорит напарнику: «Ты езжай медленно, а я в кузов переберусь, чтоб с твоей стороны быть. Как только по кабине стукну, ты зайца-то догоняй, а я на него и спрыгну. Никуда косой не денется».
Сказано, сделано. Вылез Охломон в кузов, подкрался к левому борту, приготовился и даёт сигнал. Напарник жмёт на газ, догоняет зайца, тут Охломон ясным соколом через борт и прямо на нашего косого сверзился. Что тут было, Михалыч, словами не опишешь. Заяц, только с виду такой безобидный, но силы в нём не меряно.
Как полоснул он Охломона своими задними, так полушубок, словно ножом располосовал. Да ещё с перепугу крутанулся и под полушубок со всей силушки влетел.
Влететь-то влетел, а вот вылететь не может. Застрял, значит. Верещит, лапами молотит то по воздуху, то по Охломону. Тот и не рад уже добыче дармовой, но теперь избавиться от неё не может. Катаются по снегу, и оба орут на свой лад каждый.
Напарник машину остановил, выскочил с монтировкой, а сделать ничего не может – заяц-то под полушубком. Кое-как Охломон расстегнул свою одёжку, заяц как сиганул с него и подался в лес. Сидит наш горе-охотник в снегу, полушубок в клочья порван, вся грудь в глубоких царапинах – что твои порезы. Кровищи – видимо-невидимо! Словом, поохотился от души.
Зверь, Михалыч, он всегда зверь, даже самый с виду и безобидный. Его голыми руками не возьмёшь, он и сам тебя взять может.
Да чего далеко ходить. Вот уж в этим годе, в прошлом месяце пошли мужики по свежей пороше за зайцем. Разбрелись по-над краем поля вдоль лесопосадок, одни со стороны леса, другие со стороны дороги. Идут, перекрикиваются. 
Те, которые с дальней стороны поля подняли зайца. Тот во все четыре лапы улепётывает, скорость набирает. А мужики ему в след улюлюкают, да кричат другим охотникам: «Заяц! Заяц к вам бежит!»
Те головами вертят, а зайца не видят – тот по-над посадкой бежит и охотников  тоже не видит.  Когда уже почти вплотную подбежал, то осознал свою ошибку и на полной скорости шасть через посадку. А там идёт себе в задумчивости кум мой, Василий. Заяц вылетел из посадки и прямёхонько Василию между ног. Да так, понимаешь, удачно, что Василий и ружьё выронил, и сам на бок повалился. Заяц-то в самое причинное место ему угодил.
Ты, Михалыч, думаю, знаешь, какое это болезненное место у мужиков.  Вот косой моего кума в такой полный нокаут погрузил, что тот закаялся с тех пор и ружьё в руки брать. 
Вот, Михалыч, и думай, кто в лесу самый знаменитый зверь. Я лично считаю, что это косой.  Давай-ка, Михалыч, за него грамм по пятьдесят. Он этого заслуживат.    

Сказка про репку по охотничьи

– Гляди-ка, Михалыч, вон на том берегу мужик раздевается. Сейчас в воду сиганёт. Это он, видать, за поплавком своим. Зацепился за корягу, а снасть-то не дешёвая. Во-во, полез. Вода-то ледяная, а ему всё нипочём. И откуда в россейском мужике столько отваги? Вот ты, Михалыч, можешь себе представить какого-нибудь американца, или, там, немца, чтобы он в такую воду за каким-то поплавком полез. Да, ни в жись! А наши мужики – за милую душу. Потому как нету у них средствов для новой снасти. Его ведь жена пополам перепилит, если он лишню копейку на своё баловство потратит.
Вот есть у меня кум, Василием кличут.  Одно время увлёкся он норной охотой. Это, скажу тебе, самая неприятная штука. Жестокая вещь. Я, лично, ей никогда не баловался. А у них там, на юге, очень даже в моде она.
Так вот. Что для норной охоты самое главное? Ну, конечно же, собака. Всякие таксы, терьеры… . Вот Василий где-то раздобыл себе ягд-тереьра. Самых благородных кровей. Сколько он за него отдал, даже и не знаю. Но, явно, не мало. Натренировал его и на лису, и на барсука. Радуется.
Суть этой самой норной охоты в том, что вот такая собака в норе хватает зверя и тащит его к выходу. Но не всегда это получается. Порой охотнику приходится откапывать своего пса. И роет он землю, что твой экскаватор. Просто геройскую производительность показывает.
А теперь спрошу тебя, Михалыч: вот леса повывели, распахали, а лисы меньше не стало, даже наоборот, расплодилась она непотребно. Где ж она прячется-то? Не задумывался? Так я тебе скажу. Когда поля закладывали, то для полива тубы подводили. Сейчас-то они брошенные, бесхозные. Так вот лисоньки и присмотрели их для своих жилищь. А что? Удобно. Копать не надо. Чистые, сухие, длинные.
Как-то на охоте собака кума учуяла в такой трубе лису. Должен тебе доложить, что ягды эти совсем «без царя в голове». Ничего не боятся, от того часто и погибают. Здесь он тоже думать не стал, а сразу в трубу нырнул. Василий и ахнуть не успел. 
Собака в трубе лает, рычит – это первый признак, что прихватила зверя. Василий вокруг бегает зовёт своего драгоценного. А тот, видать застрял. А, может, лис матёрый попался. Ещё двое мужиков подошли. Советы дают. Так они около часу бегали. Не вылазит добытчик. И ведь не далеко залез – метра два-три. Даже ноги его видны, если фонариком посветить.
И тогда кум вот что удумал. Снял полушубок и в трубу полез. Еле-еле протиснулся. Дотянулся до пса, за ноги схватил и давай назад пятиться. Ан, нет. Свитер-то завернулся,  и заклинило нашего охотничка. Ни туда, ни сюда.  Заблажил Василий благим матом. Мужиков зовёт. «Выняйте меня отсюда!», - кричит. А тем, вроде и смешно, а, с другой стороны, уже  и не до шуток. «Надо бы трактор вызывать, да откапывать  трубу эту» – рассуждают. Василий орёт, мол «Предатели! Всем морды начищу, когда вылезу!». Собака лает, прямо заходится от злости. А время, хоть и осеннее, но морозец вполне чувствительный. Вполне охладиться до самых внутренностей можно.
Тут мимо ещё один охотник проезжал на «Ниве». Мужики его тормознули, обрисовали ситуацию. Тот в затылке почесал, вытащил из багажника верёвку, да за ноги Василия и привязал, а другой конец к машине. «Нива» как рванула, Василий пробкой из трубы вылетел. И вот что примечательно, Михалыч. Так собаку ведь и не выпустил. Вместе с ней выпорхнул. А та в зубах лису держит. Прямо сказка про репку, только по охотничьи. Вот такое радостное окончание.
Кум, с тех пор, забросил эту норную охоту.  Говорит, что на всю жизнь подземных впечатлений набрался. А я считаю, что это правильно. Нечего прежде времени туда забираться. Вот, давай-ка, Михалыч, за это и опрокинем по маленькой.


<<<Другие произведения автора
(9)
 
   
     
     
   
 
  © "Точка ZRения", 2007-2024