Главная страница сайта "Точка ZRения" Поиск на сайте "Точка ZRения" Комментарии на сайте "Точка ZRения" Лента новостей RSS на сайте "Точка ZRения"
 
 
Я, как и Сомерсет Моэм, не верю в загробную жизнь, и нахожу мысль о ждущем нас наказании оскорбительной, а идею о будущем воздаянии по делам своим – просто нелепой. Именно на земле человек находит все ужасы ада и прелести рая. Думать иначе – значит оскорблять жизнь.
 
 
 
по алфавиту 
по городам 
по странам 
галерея 
Анонсы 
Уланова Наталья
Молчун
Не имеешь права!
 

 
Рассылка журнала современной литературы "Точка ZRения"



Здесь Вы можете
подписаться на рассылку
журнала "Точка ZRения"
На сегодняшний день
количество подписчиков : 1779
530/260
 
 

   
 
 
 
Муравскене Илона

Дом
Произведение опубликовано в 58 выпуске "Точка ZRения"

Марья Ивановна собирала чемоданы один раз в год.
Обычно она начинала собираться зимой, еще до Рождества. Упаковывала свитера и майки, долго возилась с носками в пакете, пробовала штопать чулки, допоздна просиживая с иголкой у настольной лампы. Вечерами перекладывала толстые пуховые платки, чихала, поднося к носу мешочки с лавандой, прятала за старую обивку чемодана украшения, весело позвякивающие в узелках-мешочках. Начинала упаковывать книги и журналы, старательно перевязывая их старой бечевкой. Долго возилась с нитками и спицами, перематывала клубки, потом, тихонько, чтоб не слышали соседки, ругалась, если не получалось, и клубки катились под кровать или за тумбочку. А утром бежала раздавать свои азалии и фиалки, и, наконец, переведя дыхание, садилась и складывала руки на коленях.
- Все- говорила. – Собралась.
Тогда с соседней кровати поднималась тетя Настя и шла звать медсестру.
Марье Ивановне измеряли давление, давали успокоительное, и в доме становилось совсем тихо.
Как в первую ночь.

***
- Ты откуда здесь?
У девочки большая голова и тоненькая, будто палочка, шея. Казалось, что шея вот-вот сломается, и голова покатиться по только что вымытому полу прямо к входной двери.
Большой рот кривился.
- Это я так улыбаюсь- объясняла. – Ты не бойся, привыкнешь. Тебя как зовут? Маша?
Я кивала.
Видела свое отражение в большом зеркале, зажмуривалась.
На большой стене в спальне пастушок играл на дудочке. Облака-барашки смотрели на него, задрав головы, и, кажется, даже кивали в такт музыке, перебирали тонкими ногами по зеленой траве неба, обжигались о лучи солнца, бежали куда-то в конец стены, прятались за дверями и блеяли тихо и жалобно.
- Беееее! – дразнила девочка.
Я обидчиво поджимала губы и выглядывала в коридор.
Барашков не было. Только дежурная медсестра что-то писала за столом под настольной лампой.
- Бееее! –слышала . – Бееее! Считай, считай своих баранов!
Я захлопывала дверь и смотрела на носки новых кроссовок.
Оранжевые. С полосатой подошвой.
- Красивые! – девочка подходила ближе.- Все равно нам вместе здесь жить. Дашь померить? Меня Настя зовут.
У нее были зеленые глаза. Совсем, как трава на картине.
- Конечно, дам - говорила. – Мне не жалко!
- Мама купила, да? – Настя не сводит глаз с полосатой подошвы.
Качаю головой.
Облака- барашки жмутся к солнцу, обжигаясь о горячие бока. Отходят, доверчиво заглядывают в глаза.
- У меня мамы нет- отвечаю.
- Как это?
Настя садится на край кровати. Укрывается золотистыми кудрями, даже глаз не видно. Совсем, как русалка.
- Умерла- смотрю в окно.
Сквозь серые листы стекла – улица.
Хлопает дверь кафе с витражами.
Отец кормил меня там мороженым.
Усадил у стены-окна под пальмой и принес полную вазочку с дольками апельсинов. У меня даже пальцы пахли мороженым.
- Ешь! –говорил. – Когда еще сюда сходим.
Но я смотрела на бока серого дома, в который мы приехали.
Дом, как будто стоял особняком: кругом новые кафе, магазины, витрины с гирляндами, а тут он. Серый, с потрескавшимися боками, с окнами-решетками.
Барашки на стене шевельнулись. Солнце в углу картины закатилось за горизонт.
Пастушок отложил дудочку и достал из-за пазухи краюху хлеба.
- Кто это нарисовал?- спрашиваю.
- Это Гойя - девочка так и не выпуталась из волос.- Его часто просят. В комнате с телевизором он на стене дом нарисовал. Целый замок. И карета из ворот выезжает. И принцесса там есть. Ты увидишь.
- Гойя?- удивленно смотрю на нее.
- Его вообще-то Пашка зовут. Он с Джедаем дружит. Я тебя познакомлю. Нам ведь еще долго тут жить.

***
- Эмиль умер!
Голос пронесся по коридору, обгоняя тишину.
Шаркающие шаги в коридоре стихли. Заговорили все сразу, наперебой.
Даже Марья Ивановна заскрипела пружинами кровати.
- Какой Эмиль, Настёна?
Накидывая на плечи платок, тетя Настя, тяжело дыша, приоткрыла дверь.
В палату ворвался свет и запах валерианки.
- Да тот, что ножами торговал, помнишь?- тетя Настя обернулась. - На углу улицы, возле кафе. Он жил тут когда-то. Готовь платье, Манечка! Своих хоронить будем. Джедай умер.

***
Коридорный свет не включали.
Настя ведет меня петляющими коридорами в темноте, изредка только останавливаясь и прислушиваясь.
Коридоры длинные, окон нет. Только в вестибюле окна, потому что за углом столовая. А на втором этаже одни спальни.
Я покорно иду позади, спотыкаясь иногда и останавливаясь, чтобы рассмотреть на стене белые листовки объявлений.
- Скоро? –спрашиваю. – Скоро придем? Надоело уже. Лучше бы спать пошли.
- Не ной! – Настя не поворачивает головы. – Пришли уже!
Нужная дверь оскалилась черными черепами и зигзагами молний. Вместо дверной ручки железное кольцо.
- Дерни за кольцо, дверь и откроется! - Настя смеется в кулак, кашляет.
Тянет за кольцо и приоткрывает дверь.
Звякает колокольчик.

***
Шнурки путаются под ногами.
Если затянуть потуже- петля.
Повиснуть, высунув язык, попробовать разжать узел руками. На шее вздуется широкая красная полоса.
- Дзинь-дон!
Джедай присядет на корточки, заглянет в глаза.
- И когда ты научишься спрыгивать вовремя?
Вытянусь на кровати во весь рост.
Почувствую, как он дует мне на пальцы.
- Маш, возвращайся, ладно? Пора уже!
Но я продолжаю идти вперед, оступаясь и проваливаясь в болотную жижу.
Дом совсем рядом.
Я вижу красную жестяную крышу, оранжевые бока стен, утопающие в зарослях сирени.
Отец, наверное, уже пришел обедать.
Я слышу, как он, наверное, голый по пояс, отфыркиваясь, умывается во дворе под умывальником.
Сестра возится с тарелками, накрывая на стол. Тарелки весело звенят у нее в руках, она торопится, наливает компот.
- А Марыся где? - отец оглядывается, ища меня взглядом.
Большой и сильный, загорелый на своих стройках, с сединой на висках.
- Марыся где?
Кашляя и отплевываясь, машу ему, стоя по горло в воде.
И тут же ныряю, опускаюсь на самое дно. Упираюсь в ил ногами. Стою, не дыша.
Захлебываюсь.

***

Чемоданы распаковывали вместе.
Тетя Настя аккуратно, ровной стопочкой складывала обратно в шкаф белье, а Марья Ивановна расставляла по полкам книги.
Иногда она шептала что-то, едва шевеля губами, и тетя Настя оборачивалась к ней, прислушиваясь. Но Марья Ивановна не замечала ее: книги, фиалки и азалии, нитки и клубки.
- Тебе не надоело еще собираться?
Тугой узел волос на затылке вздрогнул.
Голова втянулась в плечи.
- Ей Богу, ты, как всегда. Куда едешь-то?
- Домой - Марья Ивановна бросила на кровать узелки-мешочки. – Куда еще ехать-то.
- Дом твой здесь. Забыла что ли? – тетя Настя встала прямо у расписанной стены, скрестила руки. –Мы всю жизнь здесь.
На стене картина: облака-барашки вытянулись в бесконечный осенний караван, растянулись вдоль желтых листьев, расстелились едва заметными очертаниями .
- У меня настоящий дом есть, Настя!- Марья Ивановна скрипела пружинами кровати. –Всегда был. Ты же знаешь. Или не помнишь уже?
- Был, был- тетя Настя кашляет.- Был да сплыл, да?

***
Как дом встречает меня запахом ванили.
Гойя сидит в груде подушек и курит трубку.
Ванильный дым оседает на одеяла, рюкзаки и сумки.
Все еще пахнет летом и домом.
Открытые окна. Аккуратные шторы.
Даже барашки на стене весело бегают по полю-небу.
- Чалмы не хватает- говорю. – Султаном мог бы быть.
- Мог бы! – Гойя улыбается. – И не только.
Ставлю свой рюкзак рядом с Настиным, сажусь рядом.
- Кофе будешь? – Настя высовывает из-под одеяла ногу в оранжевом носке. – Я из дома привезла.
Пахнет морем. И солнцем.
Песком. Ветром.
- Буду, конечно.
Она выныривает из груды подушек и одеял еще больше похудевшая, загорелая и длинная.
- С возвращением!- чмокает в щеку.
От нее пахнет домом.
Ванилью. Гойей.

***
Я разглядываю Гойю в полутьме.
Вельветовая куртка, длинный красный свитер. Трубка.
Настя толкает меня вперед, прячется за мою спину, хихикает.
- Машка она!- говорит мне в затылок. – Со мной будет жить.
У Гойи длинная белая челка. Один глаз. Синий. Второй под челкой.
Он даже не смотрит на меня. Мимо.
Кругом рюкзаки, коробки, столики и стулья на длинных ножках. Рамки, огромные листы картона, краски.
На полу груда подушек и одеял.
- Новичок-это событие! – хмурится. – Проходите.

***
Подо мной спал город.
Вздыхал, чмокал надутыми губами, как большой ребенок, вздыхал.
Огромные дома- коробки, пальцы деревьев, упирающиеся прямо в звезды.
Силюсь рассмотреть стрелки на циферблате, и, казалось бы, проваливаюсь куда- то вниз, как в пропасть, и кто- то, подняв меня одним рывком, зло командует:
- Пошли домой, детка!
Распластаюсь ассиметричным узором на белоснежной подушке.
- Не надо!
Забываясь, как в бреду, по кусочкам склеивая разбитое зеркало из сумочки, и в виске звонко стучит сердце, отдаваясь каждым ударом где- то в ушах. И будто оживая где- то среди развалин, пьяно и грубо:
- Я домой хочу, понимаешь? Домой.

***
Дом кажется бутылкой.
Черной воронкой, в которую влетает все, что подходит к краю.
И я отражаюсь сразу во всем: в стенах, на полу, в потолке, в черной дыре двери.
Плещусь в бутылке, по чуть-чуть прилипая к стенкам, давлюсь тягучим сиропом, кашляю, отталкиваясь от стенок длинными липкими пальцами.
- Ты что ей дал? – голос Насти хрипит. – Спятил, да?
Озабоченное лицо Джедая прилипает к бутылке с другой стороны.
У него черные очки, приплюснутый нос.
- Главное- вовремя соскочить. Не успеет, останется. Это ж другой мир, Настя! Там другой дом.
Жгучая боль растекается к ребрам, затекшая шея не поворачивается, а ноги увязли в сиропной жиже.
Бутылка катится по полу, глухо ударяется в стену. А я вместе с ней, носом в зеленое стекло.
В дверном проеме дом.
Марши лестниц. Окна. Белые литовки объявлений.
Отец.
Стоит прямо передо мной, широко расставив ноги в тяжелых армейских ботинках. Разглядывает меня, улыбается.
Ставит на пол вазочку с мороженым.
- Ешь! – говорит. – Когда еще сюда сходим!
Рука Джедая в шипастом браслете придвигает ее ко мне. Он обламывает ножку, и мороженое растекается по линолеуму, превращаясь в бесцветную лужу.
- Да сделай же что-нибудь!
Настя тянется ко мне через трещины стекла. Касается ледяными пальцами живота и ног.
- Сделай!

***
Чтобы обязательно наступило утро дома.
Тихое.
Зимнее.
Пахнущее хвоей. Рождественское. Особенное.
И пусть мне будет десять лет.
Только десять.
И отец на цыпочках пройдет в комнату и откроет шторы.
А солнце мячом прокатиться в комнату, упадет горячим на одеяло, скользнет по подушке и весело заглянет в глаза.
- Посмотри, что Святой Миколай тебе принес!

***
А потом Настя сидит у стены. Раньше еще. И ей тоже, наверное, еще десять лет или двенадцать.
И прямо над ее головой полосатая сетка-коврик.
Каждый день она довязывает по одной полоске.
Все цвета разные.
Издалека кажется, что по стене бежит разноцветная зебра.
- Это для ловли страшных снов - объясняет. – Чтоб страшные сны никогда не снились.
-Получается? – недоверчиво поглядываю на сетку. – Или вранье?
- Получается. Мне ничего не снится. Ведь здесь все дети брошенные.
-Как это? – смотрю недоверчиво.- Почему?
В новом зеркале отражаются огни домов-коробок и бледный блин луны.
- Когда у мамы рождаются больные дети, их бросают.
Настя выуживает из-под подушки пачку печенья.
- Больные дети никому не нужны. Их сюда привозят. В этом доме все нужны.
- Почему?
- У родителей родятся новые здоровые дети, а мы будем тут жить. Все равно умрем. А здоровые дети будут жить долго.
- Врешь ты все!- поворачиваюсь к зеркалу. – У меня ничего не болит. Я тоже буду жить долго. Вот увидишь. И ты будешь. Мы же во сне живем. Правда?

***
Снится сон. Или два сна сразу.
Провожу рукой по бритой голове.
Утро.
Солнце со стены тянется лучами прямо к затылку.
- Ненавижу утро!
Просыпаюсь от шороха, шепота, бормотания.
Смотрю сквозь ресницы.
- Почему ты Джедай? – кажется, шепчу тоже. – Нормального имени не было? У тебя даже ножа нет, не то, что меча.
- А зачем? – дует куда-то в подушку. – Лучше Джедаем сдохнуть. Ни одному человеку не давали вечной жизни. А меч –дело наживное.
Жалюзи на окнах разрезают его лицо на несколько частей.
Вижу только глаза.
Темные.
Провалиться в самую глубь, чтоб не выкарабкаться никогда.
Остаться надолго.
Бродить впотьмах, спотыкаясь, на ощупь, по запаху. Почти не дышать. Не чувствовать.
Но солнце уже бьет в глаза.
Зажмуриваюсь.


*** .
Смотрю на себя в зеркало.
Не смотрю, наблюдаю. За ресницами, за зрачками, за отросшим ежиком волос.
Дома тоже было зеркало. Старое, резное, и стояло в спальне. По утрам и вечерам я разглядывала в нем свое отражение, пытаясь хоть на миг уловить что- то вчерашнее или даже позавчерашнее. Но отражение всегда было новым, каждый раз другим, не похожим на меня прошлую.
- Мы с тобой в интернат поедем! - отец отделяет меня от зеркала всего на несколько шагов. – Собирайся, ладно?
Он загораживает спиной вещи-отражения. Я даже пытаюсь привстать на цыпочки, чтобы заглянуть ему через плечо.
– Тебе там понравится, Марыся- он смотрит куда-то поверх моей головы.
Мимо зеркала, мимо стены, куда-то на отрывной календарь, чуть шевелит губами, шепотом подсчитывая дни отъезда.
- Почему? - силюсь рассмотреть в зеркале хотя бы дверцу шкафа. – Обязательно надо?
- Конечно, надо. Там детей много. Ты играть будешь.
Тыкаюсь носом в его клетчатую рубашку.
На мгновение зеркало выглядывает у него из-за плеча.
Складки рубашки морщатся и горбятся.
- Так лучше будет- он осторожно отодвигает меня за плечи. – Понимаешь?

***
Как понимают суть бытия.
Для чего? Или почему? Делят на желаемое и достигаемое, складывают в одну ровную линию, рисуют по стеклу пальцем, рассматривая, как на запотевшем окне проступают выпуклости и неровности.
- Джедай уходит!- Настя нащупывает в темноте мою руку. – Совсем.
- Как? – кажется, даже давлюсь темнотой.
Она комом подступает к горлу и не дает дышать.
- Завтра выпускной. Тысячи дорог открываются, забыла? Джедай ночью уходит. За ним никто не приедет. У него же нет никого. Мать его в камере хранения на вокзале оставила. Охрана нашла. С тех пор он здесь. Один.
- А мы? – ком отступает, ползет ниже, упирается в стенки сердца.
Тут-тук!
Дин-дон!
- А мы тут. Хочешь, с ним иди.
- Он не звал,- небо белеет в оконных листах.
– Некуда звать потому что- Настя укрывается волосами. – Некуда- это хуже, чем есть куда. Есть куда- это ерунда будничная. А тут в неизвестность уходишь.

***
Таешь на прощание.
То ли белым, белесым облаком на синеве неба.
То ли дымкой, едва заметной, уже у самых ворот оглядываешься на окна.
- Напишешь? – подмигиваешь моим пальцам на стекле. – Письмо или открытку?
- Наверное. Только еще не знаю о чем. Может быть, даже перепишу заново Астрид, но тебе будет неинтересно.
- Главное, что напишешь- рот кривится в улыбке.
- Обязательно о Фрекен Бок, которая будет сидеть на диете, курировать нарко-точки и содержать бордель. Я выдумаю, веришь? Все, что тебе интересно. Сегодня или завтра. А потом, не знаю.

***
Свернусь калачиком в конце коридора у двери с зигзагами молний и оскалами черепов.
Согнусь в три погибели.
Не вздохнуть, не выдохнуть.
Просто быть белым на черном или синем линолеуме.
Пятном или тряпкой.
Бесцветной лужей растаявшего шарика мороженого.

***
- Все мы принадлежим Богу и возвращаемся к Нему- проговаривали, бросая в могилу горсть земли.
По очереди.
Шли цепочкой, как будто по команде, боясь шагнуть в сторону или наступить на камень,
- Тихо Эмиль умер - тетя Настя оглядывается на Марью Ивановну.- Совсем не так, как жил. Правда?
Марья Ивановна пожала плечами.
Перекрестилась дрожащей рукой, поклонилась.
- А я говорила, что у него даже ножа нет, а тут целый магазин.
Улыбнулась, оперлась на трость, глянула в темные спины.
И вдруг засмеялась.
Громко, запрокидывая голову и оседая на пожелтевшую траву.
Запричитала тут же , закричала, сдернула с головы платок, расстегнула пуговицы старого пальто, отбиваясь от подбежавших , брызгала слюной и захлебываясь .
- Не надоооо!

***
А на большой стене пастушок играл на дудочке. Облака-барашки смотрели на него, задрав головы, и, кажется, даже кивали в такт музыке, перебирали тонкими ногами по зеленой траве неба, обжигались о лучи солнца, бежали куда-то в конец стены, прятались за дверями и блеяли тихо и жалобно.
- Ты откуда здесь? …


<<<Другие произведения автора
(11)
 
   
     
     
   
 
  © "Точка ZRения", 2007-2024