Выпить море
Lundi!
Наверное, нефилим подглядывает за мной в замочную скважину или в царапину на стене, потому что точно знает, куда и что я положила, особенно тогда, когда бывает сверху и его нефритовый камень на шнурке бьётся мне в щеку.
Внутри нефилима только сладкая мгла мартовского утра, а жизнь можно читать, как раскрытую книгу.
Он ныряет в меня, как в прорубь. Выныривая, фыркает и посмеивается, как юный Ньерд, слушающий чаек на берегу моря.
Он растворяется в утреннем солнце, как будто тает, заполняя комнату бесконечностью, от которой звенит в ушах и кружится голова.
Его волосы пахнут дождём и кофе, а из ладоней можно пить морскую воду. Кажется, он черпает её прямо из моря, подносит к губам, солёную, пропитанную ветром и криком чаек.
Но я чувствую только сладкую мглу у него внутри, которая бесшумно расползается во мне, а потом проливается солнцем сквозь полосы жалюзи.
Mardi. (que faire? )
V- это не вендетта.
Города V , действительно, не существовало. Мне надо было полюбить его с первой минуты, с первого глотка кофе в Coffee Inn, с первого шага по площади, с первой капли дождя, с первой улицы, которая привела меня к проходу. Но я не полюбила.
Город не был похож на город из сна или на город с буклета для туристов. Он был слишком серый, пропахший жженым кофе. Слишком невинный, ведь на каждой скамейке сидел сгорбившийся ангел.
Слишком начитанный: на каждой улице книжный магазин, внутри - Coffee Inn, мягкие подушки на широких подоконниках, всё та же девочка – бариста и всё тот же карамельный латте.
- Зря ты! – писала в своём блокноте. – Он ещё раскроется этот город, покажет себя, вот увидишь.
Но я уходила всё дальше, сливалась с бесконечностью улиц, плутала среди домов, болтала ногами на скамейке в чистых уютных двориках, щурилась от внезапной яркой весны (всего на полчасика). Знакомилась с небом, то невероятно голубым, то вдруг хмурым, отяжелевшем, зимним. Слушала, как в ушах шумит море. Совсем рядом, за площадью, надо только сделать шаг и оказаться на мокром пляжном песке, глянуть в туманную бескрайность, почувствовать, как от ветра лопаются барабанные перепонки, и сделать первый глоток.
Ощутить море внутри себя. Почувствовать, как оно струится по венам, толкает сердце и бежит дальше, всё быстрее и быстрее, точно боится опоздать, не успеть, отстать. Море наполняет меня, раздувая лёгкие, я дышу им и выдыхаю волны, шумящие у самых ног, как будто пытаюсь разглядеть среди белых гребней таинственный Брагафул.
- Собираешься наобещать себе героические подвиги? – Браги выходит мне навстречу из-за крайнего столика.
Время в море замедляется, тает, испаряется, песочные часы не справляются, лопаются, и песок высыпается на пляж, смешиваясь с водой и ветром.
Шторм можно увидеть из окна. Волны чернеют прямо на глазах, кажется, что вода смоет пляж, кафе и палатки в одно мгновение, но ветер стихает и море переливается солнечным светом, как будто кто-то выплеснул в воду всё золото лепреконов.
- Ну, и зачем ты здесь? – засмеялся Браги, когда мы встретились впервые, ещё до того, как рыбаки выловили в море его тело. – Проглотила целую волну, да? Идём, я определю тебя. Здесь полно нефилимов. Они комнаты сдают дешевле, чем обычные жители. Не собираются на туристах наживаться. Как это по-человечески, да?
Кажется, Браги гипнотизирует меня словами, которые я чувствую даже на кончиках пальцев, останавливаюсь, чтобы перевести дыхание, но Браги торопит, тянет за руку. Я иду теми же улицами, теми же дворами, теми же проходными кафе, где кофемашины свистят и шипят, начиная обычное серое утро.
Браги – бог. Боги бессмертны. Их нельзя просто так бросить в море. Нельзя просто так обронить «тетрадь смерти» и с наслаждением ждать, когда кто-то начнёт бросать их с пирса, как камни.
Я никогда не видела его длинных белых волос и бороды, не замечала в руках арфу, не слышала его песен и стихов. Он не стареет и не становится моложе, носит планшет в стареньком рюкзаке, возится в каждом кафе, подключая его к Интернету, ругается, если не оказывается бесплатного Wi-Fi, и ждёт шторма.
Наверное, бессмертная Идунн давно оплакала его смерть и съела своё последнее золотое яблоко из ларца. Кажется, её слёзы превратились в лёд, а красота увяла вместе с божественным садом.
Браги трудно любить. Трудно не слушать, перечить, спорить. Трудно жить без его голоса.
Я слышу его дыхание где-то в глубине себя до сих пор и кладу в стопки с бельём молодильное яблоко Идун. Может быть, Браги сжалиться, переведёт стрелки будильника, а я проснусь в своём времени, в гостиничном номере, который забронировала ещё до приезда.
- Это просто перевалочный пункт для тех, кто увидел море, понимаешь? - объясняет он ранним утром, когда нефелим растворяется в утреннем солнце, как будто тая и заполняя комнату бесконечностью, от которой звенит в ушах и кружится голова.
Vendredi. Coupe de foudre.
На планшете нефелима музыка и стихи.
От стихов тяжело дышать.
Хотя они пахнут первым снегом, который видишь сквозь окно однажды утром.
Стихи пахнут старой пишущей машинкой, немецкой, которая была у моей подруги в кладовке. Удивительно, что никто не выбросил её на свалку, и она прекрасно пряталась среди банок с вареньем.
Стихи пахнут весной, сакурой в парке. Осыпаются бледными лепестками, рвутся от неосторожного прикосновения и чайки несут их в море, рассыпая по седым гребням.
- Хорошо, что ты не говоришь! – нефелим подмигивает мне в замочную скважину. - Здесь многие немеют. Собственно, это хорошо, есть возможность подумать. Да и что ты хотела? Избавиться от себя в чужом городе, в который собирались поехать вдвоём. Даже билеты купили. А он не поехал. Вечная история.
Я не киваю. Зачем подтверждать факты, о которых он знает лучше, чем я сама.
Конечно, я могу написать ему в блокноте. Две или три страницы, выложить письма, стихи, ссылки, но он даже не взглянет.
У него чёрные, как ночная река, глаза.
Если идти вдоль Нерис ночью, вода кажется такой же, непроницаемой, густой, как кофейная гуща. Смотришь и тонешь, а потом море наполняет тебя изнутри болью и утренней мглой.
- Конечно, умереть в Ирландии интереснее! Перед смертью можно попробовать тушёную капуста с беконом или картофельное пюре с луком «чэмп», а потом отправиться в Дублин или в Уотерфорд. Собственно, куда захочешь, там полно замков, которые ты любишь.
С годами счастье становится всё теснее, ближе, можно даже коснуться его ненароком и не заметить. Счастье наполняет дом молчанием, онемением и окаменением. Вещи вдруг застывают, перестают отзываться на стук, звук, эхо. Они будто рассыпаются в руках, изъеденные насекомыми, трухлявые, старые, потерявшие важность и нужность.
И, может быть, мне не нужно было уезжать в V. Вернее, возвращаться, как мы хотели. Или же хотела только я, а Он лишь поддакивал и кивал головой. Но утром поехал и купил билеты.
Быстрая люмьеровская пленка сверкала царапинами на стене поезда: не спалось, не ждалось, только утренний озноб по спине, сколько не кутайся в одеяло.
Я помнила вокзал V наизусть.
Позавтракать в блинной, выпить кофе из автомата. Карамельного латте, до невозможности приторного, но я всё равно добавляю сахар.
Главное, добраться до прохода. Дождаться ночи и успеть увидеть море.
- Море не все видят!- сказал Браги, когда мы встретились впервые. - А уж корабль Брагафул вообще только исключения. Те, что приехали умирать.
Наглотаться таблеток, залпом, в гостинице, запив виски из бара.
Или провести лезвием по запястью, необязательно в ванной, можно в постели или просто сидя в кресле. Какая разница, где найдёт тебя горничная в часов семь или восемь утра. Какая разница, сколько полицейских соберётся потом в маленьком душном номере, чтобы пересмотреть, перебрать, переставить, заполнить документы, ведомости, протоколы.
Какая разница, где просунуть голову в петлю и спрыгнуть с табуретки, главное, вовремя, чтоб не успеть одуматься, не успеть пожалеть себя, мир, время.
Смерть – это не бой, это сдача оружия, выход на поле битвы с белым флагом. Аттис убил себя намеренно, а не из-за безумия, которое наслал Зевс. Даже Один убил себя и девять дней висел на дереве, пригвождённый собственным копьем.
Прощать некого, просто ходишь ватными ногами по магазину и ищешь белую ткань, чтобы сшить флаг за одну ночь.
Jeudi. (rues d'hiver).
В V. я пропадала в блогах.
Жила чужими жизнями, семьями, увлечениями. Готовила чужие блюда, пекла чужие шарлотки, варила чужие супы, восхищалась чужими успехами и читала чужие книги. Ничего своего, кроме волос. Даже глаза подобрала в пещере, где сидят грайи. Наверное, кто-то сжалился и подбросил им их вместо того глаза, которое украл Персей.
А потом завела этот блокнот. Не потому, что он был мне нужен, а потому что у кого-то в блогах он уже был. В него писали, в нём рисовали, решали примеры, подсчитывали доходы и расходы.
Я тоже пишу. Сначала на стикерах, на салфетках, на чашках, ослепительно белых, потому что это бабушкины чашки, а она любила белую посуду. Пишу на полу, сжавшись в комок, укрывшись пледом, выжимаю из себя слова, предложения, абзацы. Я даже строю планы, рисую на полях моря и острова, брошенные, забытые, наверное, их даже на картах нет.
Браги тоже рисует карты. Он ищет выход. Шторм. Бесконечный, когда Брагафул не исчезнет в пучине, а останется в пристани, наполненный бравой командой, пассажирами и бочками с ромом.
- Вряд ли ты отыщешь свой Асгард! – хочу сказать ему каждый раз, когда он дорисовывает на карте новый необитаемый остров. – Разве можно доплыть в Асгард?
Он смотрит на меня удивленно и пожимает плечами, а потом опять возиться с планшетом, что-то подключает, фотографирует, обозначает новый курс, дату.
- Да и что там в Асгарде? Пойдёшь искать сталактитовую пещеру, чтоб добыть потерянный мёд поэзии? «Берет он в руки арфу золотую, и музыка чарующая льется -
день незаметно близится к концу». Это сказка. Неужели веришь?
Если бы я осталась в V, наступила бы настоящая весна, можно было бы бродить по улицам без тёплого пальто.
Можно было бы купить себе огромный цветастый платок и кутаться в него по вечерам на террасе в гостинице.
А ещё сонные туфли. Обыкновенные войлочные тапки, чтобы ноги не мёрзли, когда идёшь из номера по скользкой холодной плитке.
И ловушку для снов, и живую бабочку в коробке, чтоб выпускать днём на волю, а ночью кормить нектаром.
Цветастую пляжную сумку, тёмные очки и небо. Обязательно с облаками, белыми, перистыми, невесомыми, плавно продвигающимися куда-то на запад.
- В Асгард?
Браги подслушивает или заглядывает в блокнот.
Стоит за спиной, пряча в карманы флажки, которыми он обозначает на карте свои моря и острова.
Кажется, времени так много. Можно не считать минуты, секунды, как в V. Можно просто сидеть, сложа руки, плыть с облаками на запад или на север, чувствовать, как ветер надувает за спиной паруса и свистит в ушах.
Только подумать. Потому что тогда не успеешь оглянуться, а уже лето. И улицы, площади пахнут дождём, хотя дождь ещё далеко, за морем, но тучи уже надуваются и сгущаются над городом. Первые раскаты грома где-то вдали, ветер опрокидывает горшки с цветами, хлопает незакрытыми ставнями.
Нефилим подглядывает за мной в замочную скважину, я чувствую его дыхание за спиной, ощущаю, как он проливается в меня первыми каплями, наполняя пустоту сладостной мглой и бесконечностью.
- Просто глотни моря! Почувствуй солёный привкус на губах, ощути, как сводит зубы от ледяных струй.
- Подожди, когда рыбаки выловят тебя своими сетями, вытащат со дна вместе с песком и илом. Встанут в круг и будут разглядывать твоё лицо и тело, исполосованное меридианами и параллелями, отметинами на том месте, где были флажки.
Браги. Тот, кому карлики-цверги подарили волшебную арфу и отправили в плавание на одном из своих чудесных кораблей.
- Когда это было? Как будто в прошлой жизни? Или всё-таки в этой, когда корабль просто сбился с курса, попал в шторм и ветер разбил его о скалы, а дождь смыл с палубы последнюю надежду и веру?
- Расскажи! – Браги отводит меня в кафе, где девочка-бариста наливает карамельный латте. – Расскажи, как вы жили. Здесь так много историй, что нефелимам скоро придётся их записывать, чтоб со счёта не сбиться.
Он листает мой блокнот и перечитывает сообщение в телефоне. Давится запахом чужой жизни, глотает обжигающий напиток, как будто хочет сгореть побыстрее. Как будто боль пропитывает его кожу и толкает сердце.
Может быть, он услышит. Поверит в мои утренние свидания с блокнотом, один на один, когда достаточно запаха кофе и черешни на салфетках.
- Что ты говорила ему перед отъездом? Ничего, да? Когда собираются не вернуться, уезжают без рукопожатий и объяснений. Ты думала, получится, никто не заметит. Подумаешь, одним человеком меньше или больше. Незаменимых нет.
Пожимаю плечами.
Когда Браги выловили рыбаки и привезли на берег, я пришла в комнату нефилима и осталась.
По руке нефелима нельзя прочитать ни одного важного имени и нельзя предсказать судьбу. Его ладонь чиста, как первый снег, который видишь сквозь окно однажды утром и боишься выйти во двор, чтобы сделать первый шаг.
- Какая разница, где сдохнуть?
Ведь до того, как в город пропах морем, Браги носил руны поэзии на языке. Он мог путешествовать по мирам и размышлять у Мирового Древа. Руны дарили ему бессмертие, которое он променял на самодельную карту и детские флажки. Руны делали его неуязвимым, но рыбаки выловили его тело в море и долго рассматривали параллели и меридианы, проступившие на окоченевшем теле.
- Зачем ты так?
Когда город начинается сниться по ночам, а нефелим подсматривает за мной в замочную скважину.
Найти дорогу, как Браги. Исчертить своё тело картой, расставить самодельные флажки и написать последние руны где-то под языком.
- Он сам прыгнул, понимаешь? – пишу нефилиму в блокноте. – Я знаю, что сам. Наверное, корабль приплыл. Браги видел, я знаю.
На ладони нефилима нет ни одной линии и ни одного имени. Но его можно прочитать, как раскрытую книгу. Надо только листать страницы и перекладывать их закладками, чтобы вернуться, когда захочешь перечитать.
Samedi.
- Знаешь, как я тебя вычислил? – Браги стоит ко мне спиной на террасе. – У тебя за спиной ветер. Кажется, продувает насквозь, как будто тебя выпили до дна и отбросили в сторону. Я видел, как ты городу ходила, как у ангелов на лавочке сидела, как писала в своём блокнотике. Ты ведь знала, что я вижу, да?
Не отвечаю. Я никогда не отвечаю, ведь здесь не говорят, здесь живут первым и последним днём, пропитывая морем каждую клеточку своего тела.
- Или не писала? Нанизывала слова, как бусины на леску. Я видел, их продают в городе на ярмарке. Твои стихи пахли морем и ветром. Я почувствовал их запах ещё издали, когда первый раз нарисовал карту.
Я тоже рисовала карты. Карту времени, неба, города. Отмеряла линейкой расстояния, вёрсты, мили. Чертила меридианы и параллели на теле Браги, чтобы вернуться. Чтобы сдать билеты в V. и перестать нанизывать слова, как бусины на леску. Сорвать с холодильника все стикеры и магниты, распаковать собранные сумки и съесть яблоко из ларца Идунн, который она носит с собой, чтобы яблоки не достались великанам.
О чём я могла бы рассказать ей?
О том, как латала чёрные кружева, а зимой каталась на санях, как ставила в вазу ирисы и ждала, когда зацветёт жасмин. Ждала, когда трава покроется первым жасминовым снегом, а бабушка накроет стол в столовой. Расставит на скатерти свои белые чашки, разрежет брусничный пирог.
Ждала. Когда Он напишет сообщение и пришлёт открытку с дороги. Ждала, когда очнётся после операции и не увидит меня, потому что спрячусь за дверью. Почувствую, как сжимает руку, пальцы, как дышит в затылок, в висок, в щеку, в губы.
Все его имена на руке. Его ладонь заполнена людьми, как одиссея по королевству Бутан. Чтобы попасть вовнутрь, надо купить визу и заказать гида.
- Зачем?- спрашивал Он меня. – Зачем?
Наверное, ему было надо, чтоб уехала, чтобы, молча, взяла билеты, не дождалась его на вокзале. Уехала ранним поездом, когда солнце ещё не показалось из-за серых крыш привокзальных зданий.
Ведь я знаю V. наизусть. Выучила с первого раза. Или с последнего, когда впервые увидела море сразу за площадью. Услышала, как шумят волны, и ощутила, как ледяная вода касается босых ног. Увидела, как Браги встаёт мне навстречу из-за столика, а из глубины выныривает Брагафул.
- Наверное, прошло лет сто, да? – спросишь, когда я вернусь.
Ведь я всегда возвращаюсь, даже когда ношу в рюкзаке снотворное и набор лезвий. Не хватает смелости залпом наглотаться таблеток в гостинице, запив виски из бара, или провести лезвием по запястью где-нибудь в ванной или в постели. Не хватает смелости просунуть голову в петлю и вовремя спрыгнуть с табуретки, чтоб не успеть одуматься, не успеть пожалеть себя, мир, время.
В субботу я пишу воспоминания, фрагменты карт времени и неба, когда за границами радуги вспыхнет Асгард, а Идунн протянет нам золотое яблоко.
- Разделим по-братски! – смеётся Браги.
Он всегда смеётся, даже когда прыгнет с пирса в седые гребни морских волн, а я, затаив дыхание, окаменею на берегу, стану трухлявой и ненужной. Бесполезной, пронизанная морем и ветром.
Я войду в комнату нефелима и останусь.
Он заполнит меня сладостной мглой, звенящей, как тишина ранним утром. Он нырнёт в меня, как в прорубь, и тишина бесшумно расползётся во мне, а потом прольётся солнцем сквозь жалюзи.
Dimanche.
Теперь, просыпаясь, каждое утро я чувствую зябкую толщу воды над головой, густую пустоту, в которой не живут даже морские чудовища, змееголовы или морские черти.
Теперь Браги напоминает старый корабль на переправе. У корабля облупленный нос и ржавые перила. По утрам новый хозяин ходит с пластиковым ведром и старательно подкрашивает их, придавая кораблю товарный вид.
Раньше по вечерам здесь собирались нефилимы, а знакомая девочка-бариста варила кофе и предлагала прохладное Pinot Grigio.
Завтра тело Браги завернут в сети, свяжут большие пальцы ног, отрубят голову и вырежут на могильных камнях специальные руны, чтобы он не смог вернуться из Вальгаллы и навредить живым.
Завтра на носу корабля разожгут костёр, и корабль увезёт горящее тело Браги в море.
Завтра корабль оттолкнёт от берега великанша Хюррокин, а Один бросит в огонь кольцо Драупнир.
Я простою на берегу до утра, пока пылающий корабль не скроется из виду, пока небо не вспыхнет полосой солнца, а белогривые волны не коснуться босых ног ледяным дыханием. Ведь время в море замедляется, тает, испаряется, песочные часы не справляются, лопаются, и песок высыпается на пляж, смешиваясь с водой и ветром.
Завтра Брагафул вынырнет из воды, рассекая небо и заслоняя солнце. Завтра волны заполнят город, а бравая команда бросит долгожданый якорь.
Завтра.
Я выпью море и проснусь в V.
|