Небо никогда не было так близко.
   Иссиня-черное, как воронье крыло. Изрезанное яркими красными вспышками, как шрамами. С тонкой синей сеткой вен. С ветвистой молнией по краям, пробивающей распухшие и неподвижные тела туч.

   - Нет, земля видна, что-то видно, может, не будет ничего страшного.
   - Плохо, появился туман, неизвестно, сядем ли мы.
   - А если не сядем, тогда что?
   - Уйдем, конечно.

   Вздрагивающее небо подплывало все ближе. То ли угрожая, то ли предупреждая, надвигалось всей своей тяжелой массой, взбиралось по хвосту самолета и располагаясь на крыльях.
   И тучи угрюмо вздрогнули, поморщились и растеклись по тем-ному полотну неба, громко вздохнув и простонав, как от боли.

   - «Polish Foxtrot 1-0-1, остаток топлива, топлива сколько у вас?
   - Осталось 11 тонн. А запасной аэродром у вас какой?
   - Витебск, Минск
   - Я понял, дайте, пожалуйста, метеоусловия.
   - На Корсаже туман, видимость 400 метров.
   - Температура и давление, пожалуйста.
   - Температура плюс 2, давление 7-45, 7-4-5, условий для приема нет
   - Спасибо, если возможно попробуем подход, но если не будет погоды, тогда отойдем на второй круг
   - 1-0-1, после контрольного захода у вас топлива хватит на запасной?
   - Хватит, разрешите дальше снижение, пожалуйста.
   - 1-0-1, с курсом 40 градусов, снижение 1500.

   Тяжелые тучи, охая, переходили друг в друга, переплетаясь необъятными руками и ногами, как борцы сумо, пыхтя и обливаясь потом, давили на болевые точки, вскрикивая и опускаясь все ниже.

   - Хуже всего, что там есть дыра, там тучи и появился туман.
   - Идем на посадку, слышишь?
   - Заходим на посадку. В случае неудачного захода уходим в автомате.
   - 200 метров.

   Небо тонуло.
   Упиралось руками и ногами, цепляясь тонкими бессильными пальцами за обломки тяжелых разбухших туч, проваливалось куда- то под шум и свист мотора, крича и причитая.

   - 500 метров, на военном аэродроме посадку осуществляли?
   - Да, конечно.
   - Прожектора, как днем, слева, справа, в начало полосы.
   - Понял!

   И тучи поворачивают в обратную сторону.
   Ветер подгоняет их, наступая на пятки и дыша в затылок.
   Но они все еще не спешат, медлят, оборачиваются, стонут, охают, протягивают руки и падают.

   - Горизонт 101! Контроль высоты, горизонт!
   - Твою мать!
   - Уходи на второй круг! Уходи! Поднимай самолет!

   ***
   Кася снилась в белом платье.
   С трогательным букетиком фиалок в дрожащих руках.
   Длинная рыжая коса переброшена через плечо.
   Как на свадебной фотографии.
   Тогда варшавский фотограф даже денег не взял. Все смотрел на рыжую косу и улыбался.
   А портрет на витрину выставил. И она улыбалась всем прохожим из-за стекла до самой войны…
   Улыбка.
   Смеющиеся глаза. Такие же, как всегда. С прыгающими чертенятами.
   Коснуться рукой – горячее плечо, выбившиеся из косы пряди щекочут пальцы.
   - Яцек! – голос дрожит.
   Она почти шепчет.
   Или даже плачет. Беззвучно.
   Как когда-то у кроватки заболевшего сына.

   - Яцек! Яцек, ты спишь?

   А какой он сын?
   Ни первых шагов, ни первых слов.
   Глаза.
   Как небо.
   Небо сквозь решетку в лагере.
   Сквозь щели в двери и стенах.
   Небо.
   - Просто скажи мне, что он будет помнить.

   Пахнуло гарью.
   Настоящей, уличной.

   В небо.
   В раннюю весну луж и едва пробивающейся травы. Поднимаясь выше, чтоб утонуть в солнце - взмахнуть невидимыми крыльями у самого горячего края и, обжигаясь, лететь вниз, стремительно, разбиваясь на ходу о горечь и боль.
   - Не ангел, - Кася улыбнется где-то совсем рядом.
   Мелькнет краем белого платья.
   - Ты не ангел!

   - Яцек!
   Затылок ударяется в стенку грузовика.
   - Яцек! Приехали!

   Свет бьет в глаза.
   Небо было иссиня-черное, как воронье крыло. Изрезанное яркими красными вспышками, как шрамами. С тонкой синей сеткой вен. С ветвистой молнией по краям, пробивающей распухшие и не-подвижные тела туч.

   - Где мы?
   - Где-то под Смоленском. Кажется, Катынь.

   Ноги увязают в болотной жиже.
   Тяжелые тучи, охая, просачивались друг в друга, переплетаясь необъятными руками и ногами, как борцы, пыхтя и обливаясь по-том, давят на болевые точки, вскрикивая и опускаясь все ниже.

   - Ведь не могут же убить так просто, пан офицер?

   Тоненькие березки упираются в глубину утренней синевы.
   - Покурить дашь?
   Молоденький солдат смотрит удрученно. Красная звезда на пи-лотке стерлась.
   - На!
   Затяжка.
   Вдох.
   Не выдохнуть.
   Сгибаясь пополам от сиплого кашля.

   Вздрагивающее небо подплывало все ближе. Надвигалось всей своей тяжелой массой и взбиралось по верхушкам деревьев. Тучи угрюмо вздрагивали, морщились и растеклись по темному полотну неба, громко вздохнув и простонав, как от боли.

   Потому что время отсчитало свои минуты, чеканящие каждый миг где-то в глубине сознания. Расставило точки над " i ", принимая на себя ответный удар, использовало возможности и способности, раздвигая рамки и выдвигая необъяснимые догмы, старательно пряча стареющее лицо и выступившие слезы.
   Когда, размазывая тушь по лицу, в дождь и ветер, рвущий края плаща, нараспашку только душа. Единственная, усталая и принявшая обет молчания.
   Кася.

   Но не больно.
   Рана одна.
   Надвое. Натрое.
   Капли дождя на неподвижном лице.
   Кася в белом платье.
   Выдох!

   Не поверить, что так и не приду в первых числах апреля, к Пас-хе.
   Что листочки календаря не вспорхнут, испуганные сквозняком из-под двери.
   Что важно было дожить до Рождества, а дожили только до этой весны.
   А скворцы опять запрыгают по черным проталинам и по вытаявшему лужку у самой тропинки. Они будут искать что-то в прошлогодней траве, прыгая и поглядывая черными озорными глазами, кажется, даже переговариваясь, взлетая и садясь на ветки берез у края ямы.

   - У каждого свой Бог, правда, пан офицер?
   - Держись, солдат! Мы тоже Боги!

   Ведь никто так и не умер. Еще.
   - Сколько?
   Секунда. Две.
   Не успею вспомнить и забыть сразу же.
   Ведь незачем больше верить в Бога, насильно встав колени в тесной деревянной каморке, даже не различая за шторой лица священника.
   - Niech bendzie pochwalony Jezus Chrystus...
   - Amen!.

   - Приготовиться!
   А тучи поворачивают в обратную сторону.

   Здравствуй!
   Знаешь, наверное, когда ты прочитаешь это, меня уже здесь не будет. Но мне так хочется успеть проститься.
   Знаешь, ведь проститься так важно, даже если блокнот вот- вот вырвут из рук, а листочки упадут к ногам тысячами бумажных птиц.

   - Целься!
   Ветер подгоняет тучи, наступая на пятки и дыша в затылок.
   Но они все еще не спешат, медлят, оборачиваются, стонут, охают, протягивают руки и падают.
   На лицо.

   И ты даже прошепчешь что-то, заметив это, но я не услышу, потянусь, обниму тебя, и мы будем сидеть так в звенящей тишине весеннего неба…

   - Пли-и!

   Небо никогда не было так близко. Прости, ладно?

   ***
   Уходи! Поднимай самолет!
   - Курва-а-а!

* Хвала побежденным