" Странно, но человек абсолютен только во внутренней воле- человек свободен в своем выборе, который и заключается всего лишь в зависимости от мира и в зависимости от своей уникальности. А переживание сопряжено с оценкой, так как художник , оценивая, познает и выражает свое мнение в идее произведения ".

( из курса лекций по пропедевтике )

" ...мая 1982г."
( первая, утерянная запись)

Завтра к нам в школу приедет фотограф.
Учительница сказала, что девочки должны придти в белых фартуках, а мальчики в белых рубашках.
Фотографировать нас будут по очереди. Первым будет 1 " А" , а потом мы- 1 " Б".
Главное, не забыть приколоть звездочку. Если она останется на старом черном фартуке, Алла Иосифовна очень рассердится.
- Ты же октябренок!- будет кричать она.
А вот дедушка только в усы ухмыляется: он никогда не ругается, даже если я что- нибудь и забываю.
Бабушка уже накрахмалила мои манжеты и воротничок, разложила все на полотенце и взялась гладить белый бант. Я, конечно, и сама могу, но у бабушки получается гораздо лучше.
Скорее бы наступило завтра! Скорее бы!

Сергей Шабович.

Он самый крайний слева во втором ряду.
Самый высокий, самый голубоглазый, самый светлый.
У него была бабушка , баба Клава. Она жила на соседней улице и всегда ходила встречать нас с автобуса.
Она была большая, широкая, румяная , в вечно небрежно повязанном платке, ужасно крикливая и , конечно, души не чаявшая в единственном внуке.
- А Сережка где? - спрашивала она, если из автобуса я выходила одна. - Опять опоздал?

У нас были одинаковые оранжевые пеналы с прозрачным верхом. Мы сидели за одной партой, вместе, тайком от наших бабушек, ели мороженое на остановке, морщась от холодных кусков, тающих во рту и горле.
А потом болели. И к нам приходила врач Алевтина Петровна. Она была очень статная, красивая, пахнущая какими- то особенными духами и лекарствами.
- Вы с Сергеем , как близнецы,- говорила она. - Болеете и то в одно и то же время.

А еще у Сергея были фотографии отца.
Он хранил их в большой жестяной коробке, которую никому не показывал, только мне, потому что мы играли вместе, и вообще он доверял мне все свои тайны.
- Я тоже буду солдатом,- говорил он, доставая фотографии. - Как папа!
И показывал мне высокого человека в военной форме с множеством орденов на мундире.
- А твой папа кто? - спрашивал потом.
Я ничего не отвечала, пожимала плечами, растерянно мигая и опуская глаза.
- Не знаю. Мне не говорили,- находилась наконец, но Сергей перебивал:
- Твой папа- вор. Он тебя два раза крал, мне баба Клава говорили. Потому ты и в больнице от испуга лечилась. Но ты не бойся,- он с уверенностью брал меня за руку. - Я буду солдатом, и никто тебя не украдет. Потому что солдат - самый сильный...

Сергей погиб в конце девяностых.
На другой войне, но опять же на чужой земле.
- На мину наступил,- объяснили мне. - Разорвало на части.

Он был крайним слева во втором ряду. Крайним слева.

Вася. Вася Малиенок

На фотографии он посередине, рядом с учительницей.
Его всегда так смешно стригли. Кружочком, отчего его и так круглая голова казалась еще круглее и напоминала арбуз.
Все мальчики ходили в школу с портфелями, а он- с дипломатом. Вася раскладывал его на парте, щелкал блестящими замками и чудо- чемодан раскрывался.
У него даже пиджак был не школьным, как у других, а серым, в мелкую темную крапинку.
Самым нелюбимым предметом у Васи было рисование. Ему ужасно не везло, когда Алла Иосифовна объявляла свободную тему:
- Рисуйте что хотите!
И Вася усердно макал кисточку в черную краску, старательно рисуя черный, во весь лист, квадрат.
- Что это? - недоумевала наша учительница.
- Ночь,- тихо отвечал Вася и сразу же начинал реветь, потому что в журнале уже выводилась красивая круглая двойка.

Мы встретились спустя много лет. Случайно.
В гастрономе ко мне метнулся неопрятный и небритый человек в пальто нараспашку.
- Слышь, червонец дай! - от него пахнуло перегаром.
- Вася? - с удивлением и сожалением я вглядывалась в его заросшее щетиной лицо. - Ты?
Что- то знакомое, то, прежнее и задорное мелькнуло в его бесцветных глазах, но тут же исчезло, растворяясь в потухших зрачках.
- Так дашь, нет? - повторил он.
И я молча протянула ему десятку.....

Наташа Клечко.

Она рядом с Сергеем на фотографии. Они одинакового роста, только Наташа тут выглядит взрослее и крепче.
Она была отличницей с первого дня в школе. Она всегда тянула руку и всегда отвечала правильно. Ошибок у нее быть не могло.
Когда я болела, она приходила ко мне домой, выкладывала из своего аккуратненького нового портфеля все учебники, такие же аккуратные и новенькие, и говорила:
- Поиграем в школу! Я буду учительница.
И терпеливо , даже вспотев от усердия и напряжения, диктовала мне диктанты, аккуратно исправляла ошибки, ставила мне " три с натяжкой" и начинала читать мне что- то из " Спутника букваря", периодически поглядывая на меня из- под толстых стекол очков, как Алла Иосифовна.

Мне говорили, что она закончила БГУ. Но я никогда ее не встречала, где- то затерялись ее следы, оставив лишь намеки и слухи.
А жаль....

Танечка Козленко.

Она рядом с Васей. Наверное, фотограф подставил ей скамеечку, потому что Танечка была очень маленького роста. Совсем как гномик. Ее и дразнили, кажется, так " Гномик- нолик".
Но она была очень красивая. Тихая, скромная и красивая.
У нее был очень красивый почерк: крупный, четкий, буквы стояли , как солдатики на марше.
Алла Иосифовна всегда брала ее тетради на выставку. Она чинно несла их в зал и раскладывала на столе с табличкой 1 "Б".
А еще Танечка умела читать стихи. Она выходила к доске , закладывала руки за спину и начинала тихо- тихо, почти шепотом :

В классе уютном, просторном
Утром стоит тишина.
Заняты школьники делом-
Пишут по белому черным,
Пишут по черному белом,
Перьями пишут и мелом:
" Нам не нужна война!" ...

А потом она взмахивала рукой и ее голос звучал уже громко и звонко, что мы, затаясь, слушали, боясь, что вот- вот отзвенит и закончится ее голос. И она замолкала.

Мы дразнили ее и шутили, а громче всех, конечно, Андрей. Он забегал ей наперед и , сорвав шапочку, кричал:
- Гномик- нолик! Догони!
И она бежала за ним, размазывая слезы, что- то крича и , упав и ободрав коленки, уже не бежала, а тихо плакала, пока он сам не подбегал и не бросал ей шапочку на колени.

Она все время ждет его. Андрея.
Приезжая, я часто вижу ее на берегу озера, потухшую и усталую, она все бродит по берегу и .. уже не плачет.
- Он вернется! - говорит, встречаясь со мной взглядом. - Вернется.

Андрей утонул в начале девяностых, сразу после выпускного вечера.
Таня сошла с ума....

И, конечно же, Женька. Женя Шаблыко.

Он открывает первый ряд. Как всегда нахмуренный, смотрит, прищурив левый глаз.
Костюмчик примят, волосы взъерошены. Это Женька. Его ни с кем не спутаешь.
Его родители врачи. Когда бабушка первый раз привела меня в класс, ее встретила встревоженная мама Женьки.
- А что это девочка ваша такая толстая? Болеет?- спросила она.
С ее слов и началась наша с Женькой война.
Он подкарауливал меня после школы и со всего размаху бил портфелем по голове.
Когда он бежал по коридору, я исподтишка высовывала ногу, и Женька падал прямо на линолеум, проехав на животе еще метра два.
А еще он дразнил меня " Сиротой" и " Бочкой". И однажды, мы подрались, до крови. Я расцарапала ему мочку уха, и он пожаловался Алле Иосифовне.
Меня поставили в угол.
А потом пришла его мама. Она долго выслушивала замечания учительницы, молча кусала губы, потом вытащила Женьку из- за парты и ударила. При всех. И Женька, конечно, заплакал, а наша молоденькая Алла Иосифовна растерялась.
А мне было его жалко, и я заревела месте с ним , в один голос.
И Алла Иосифовна побежала звать директора. А мы все плакали и плакали...

Наверное, больше он не плакал. Так.
Потому что когда его лицо мелькает в криминальных хрониках, я отворачиваюсь или переключаю канал.

И Дима. Дима Мирошников.
Почему- то я помню его уже совсем взрослым, а на этой фотографии ему едва восемь. Он стоит рядом с Женькой. Улыбающийся, с высоко поднятой головой.
Димка.

Вот мы стоим на мосту, который вот- вот разделится на две половинки, и по темной речной воде проплывет белый пароход. Миллиционер отгоняет нас , но мы не уходим, а так и стоим , взявшись за руки.
Двое.
Мне шестнадцать, но я хочу казаться старше. Я хочу быть вульгарной и развязной, как те веселые девочки у перил.
Но Дима только шепчет. Почти неслышно:
- Можно я поцелую тебя!
И целует. Я ощущаю его нежные прохладные губы. Спохватываюсь: а ведь не целовали же так еще!
А потом сама прихожу к нему в комнату, сажусь на край постели и молчу. Смотрю, как он спит.
Димка...

В девяностых он уехал в Израиль.
Мы никогда не встречались больше.

И Тамара.

Тамара, с которой " мы ходили парой, потому что - санитары".
У нас, действительно, была сумка с красным крестом, в которой лежали бинт, йод и зеленка.
Тома до ужаса боялась крови и, на самом деле, не могла перевязывать мальчишеские царапины и раны.
Я помню, как на спортплощадке Миша Богуцкий упал и разбил колено. Тамара стояла, побледнев, и вцепившись в сумку так, что я еле разжала ее пальцы, чтобы достать бинт и йод.
Мишка верещал долго: на его разбитое колено я вылила весь флакончик йода. Тома не шелохнулась.
Алле Иосифовне пришлось отпаивать ее чаем уже в учительской.

Тома перерезала себе вены.
До сих пор я приезжаю к ее маме, и мы разглядываем наши школьные альбомы.
Эту фотографию мне тоже дала ее мама. Нас много - 32.
На ней меня нет. Я была бы тридцать третьей.
Но меня нет.
В тот день рано утром почтальон принесла извещение, что по решению суда меня забирает отец.
И я не пошла в школу......