Я очень благодарен Юрию Фёдоровичу Лопотецкому! Дай Бог ему здоровья и творческих успехов! Благодаря Юрию Фёдоровичу, мой рассказ "Он был Никто и звали его Никак..." стал совсем другим... Читателей прошу не стеснятся в высказывании своих мнений...
Шесть сотен метров до Родины... А к Родине было так близко…

Григорий Никитенко "А к Родине было так близко… "
Юрий Лопотецкий "Шесть сотен метров до Родины.."

Что может быть скучнее гарнизонной гостиницы? Пожалуй, только другая гостиница. В ещё более далёком гарнизоне. Хотя… Именно в таких невесёлых местах судьба и подкидывает нам интересные встречи. Подкидывает, словно в качестве компенсации за неудобства. И тогда, нескончаемый, бесцельный вечер неожиданно превращается в удивительное застолье с умным и бывалым собеседником. Пусть скудна закуска на столе, и номер без изыска… Колченогие стулья, да блюдце вместо пепельницы. Но только в этом ли главное?

Лейтенант-пограничник, занимавший вторую комнату, как-то сразу пришёлся мне по душе. И мы, как это нередко бывает, почти сразу почувствовали, что симпатии наши — взаимны. Знакомимся. Совместный ужин, скромные командировочные припасы. Как водится, заводим разговор о прежней службе. Выпускник высшего военно-политического, он, оказывается, успел нюхнуть границу ещё до училища. Тёртый, получается, парень: знал, какой выбор делает. И вот его рассказ…

***

Заканчивал я — Голицынское высшее пограничное военно-политическое училище КГБ СССР. Но понимаешь ли, выбор свой делал осознанно, не по-глупому. Спросишь, почему? Вот в этом-то и суть, об этом и хочу тебе рассказать.

...До поступления в училище служил я в Средней Азии, на одном из горных участков советско-иранской границы. Служба проходила относительно спокойно, хотя, конечно, бывало всякое. В том числе и такое, о чём рассказывать не положено. Так было и в тот раз…

В наряд по охране государственной границы СССР нас заступило двое: я, сержант — старший наряда, и рядовой второго года службы Привалов. Сначала всё шло как обычно. Но затем с нами связался по рации начальник заставы капитан Кириллов и приказал скрытно выдвинуться к определённому квадрату границы, и, не проявляя себя, ждать до особого распоряжения. Так мы и сделали. Примерно через час к нашему укрытию за горной скалой подтянулся начальник заставы и с ним два сотрудника КГБ. Все укрылись, а мне было приказано вести наблюдение с помощью бинокля за определённым сектором на сопредельной стороне. Здесь, в горах, два наших государства разделяло небольшое ущелье с мелководной, но быстрой речушкой. С сопредельной стороны к реке спускалась извилистая горная дорога. И вот, спустя некоторое время, замечаю, как по ней, в направлении нашей границы, бежит, прихрамывая, мужчина. До реки, по которой, собственно, и проходила граница — рукой подать. Бежать-то ему оставалось всего метров шестьсот — семьсот. Да видно не судьба… Внезапно на каменистой горной дороге показался медленно ползущий джип с иранской пограничной охраной. Конечно, они заметили беглеца. Стучит крупнокалиберный пулемет, установленный на джипе. Возле бегущего человека поднялось облако из пыли и осколков каменного крошева. Он спотыкается, падает. Джипа не видно — на очередном повороте его скрыл выступ скалы, возле которой проходит дорога. Один из сотрудников КГБ что-то говорит начальнику заставы. Тот, выслушав его, поворачивается ко мне и говорит:

— Сержант! Быстро снял китель, оставил автомат и — бегом на ту сторону. Заберёшь у лежащего пакет, и мигом назад. Не обсуждать! Понял? Впер-р-рёд!

Стремглав слетаю вниз, к реке. Перепрыгиваю с камня на камень водную преграду. Влажные валуны предательски скользки. Не подвернуть бы ногу! Но вот ужё и тот, чужой берег. Бегу по горной извилистой дороге вверх. От дикой физической нагрузки и волнения сердце едва не выпрыгивает из груди. Быстрее! Нужно ещё быстрее! Наконец я у цели. Склоняюсь к лежащему. Он весь в крови, но ещё дышит, судорожно сжимая в руке небольшой пакет. Не отдаёт. С усилием вырываю пакет из его рук. В этот момент на дороге, из-за поворота, показывается джип. Медлить нельзя! И я, сколько есть сил, устремляюсь назад, к реке. Быстрее! Ещё быстрее! По мне открывают пулемётный огонь. Господи, как же хочется жить! Крупнокалиберные пули угрожающе цокают по камням на обочине. Взбивают фонтанчики пыли на дороге. Мимо! Ещё раз мимо! Пока ещё мимо…

Лежать ли мне, как ему? В пыли, на чужой земле? Нет! Нет!!! Не оборачиваясь, несусь к реке, понимая, что только там, за рекой, моё спасение.

— Господи, помоги мне! Не брось меня в эту тяжкую минуту. Спаси и сохрани меня…

Вот и река! Прыгаю с камня на камень. С камня на камень. Ещё. Ещё! Подошвы скользят на влажных валунах. А вокруг бурлит вода. Осколки камней больно секут по лицу, по всему телу. Понимаю, что сзади по мне опять работает пулемет. Осталось немного! Ещё чуть-чуть! С камня на камень. С камня на камень. Ещё. Ещё!

Наконец — родной берег. На нём меня, уже не таясь, поджидают свои. Низко по ущелью, прижимаясь к нашей стороне границы, идёт "вертушка" с красной звездой на борту. Родина!

***

Мои преследователи остановились, не доехав до реки несколько десятков шагов. Теперь нас разделяют каких-то сто пятьдесят — двести метров. Отсюда отчётливо слышно, как они возмущаются — наверно ругаясь. Что-то вопят, потрясая оружием. Затем разворачиваются и уезжают. Джип надрывно гудит, карабкаясь вверх по каменистой дороге. Нервно подскакивает на небольших валунах; колёса остервенело рвут мелкое крошево, разбрасывая щебень вбок и назад. Останавливаются возле лежащего человека. Двое спрыгивают на землю, склоняются над ним. Берут за руки и ноги тело раненого, раскачивают и небрежно забрасывают в машину. Взревев, джип трогается и вскоре скрывается за поворотом у скалы.

Только теперь, когда приказ начальника заставы выполнен, начинаю понимать, что могло произойти… Тогда, в пылу безумного рывка через границу, в горячке погони, я не осознавал в полной мере, что мог остаться там. Остаться лежать на чужой земле, рядом с посыльным, искромсанным очередью. Странно, но моё тело, посечённое осколками камней, выбитых пулемётными пулями, совсем не чувствует боли. Может потому, что мысли заняты одним: перед глазами залитое кровью лицо того несчастного. Кажется, словно до сих пор слышу его надрывное, сипящее, прерывистое дыхание. Дыхание уходящей из тела жизни…

Что его ждёт в чужой стране, если выживет? Плен? Пытки? Унижения? И где искать его могилу, если погиб? Да и будет ли она, могила? Жестока судьба! Никто и никогда из родных не узнает, что погиб этот скромный герой в шести сотнях метрах от Родины…

— Не завидую мужику, если он ещё жив...— сказал, уходя, один из сотрудников КГБ.

Через несколько дней, в двух километрах ниже по течению, горная река выбросила на советский берег неопознанный труп мужчины. Уверен, что это был он — человек, который нёс через границу пакет.

Выходит, дотянулся он всё же до Родины? Неживой, но дошёл… Выполнил последний приказ…

***

Дальше всё было просто. Меня отправили в санчасть погранотряда, где осмотрели, сделали перевязку. Через неделю я вернулся на заставу для дальнейшего прохождения службы. Во время пребывания в лазарете приходил сотрудник КГБ и настоятельно советовал забыть все то, в чём я, поневоле, принял участие.

Забыть?

Только знаешь, вот забыть-то как раз и не могу… Да и правильно ли это — забывать тех, кто сложил голову за интересы страны? Ведь не в кабацкой драке погиб, и не палёной водкой отравился… А сколько их, таких вот безвестных парней! Тех, кто молча делал дело. И погибал… в шести сотнях метрах от Родины…

***

Порою пауза в серьёзном разговоре весомее самых важных слов. Например, как сейчас. Мы сидим в гостиничном номере, молча курим, роняя пепел в многострадальное блюдце, и думаем о своём. Лейтенант давно уже закончил исповедь. Но мы всё молчим. Да и о чём говорить? Всё, что может быть сказано — и так понятно без слов. И о приказе. И о долге. И о Родине.

Тот погибший связной… Хотя бы знал, на что шёл. А он, лейтенант? Что стало бы с ним, попадись он им в руки? Понимает ли, что от него б отказались? Наверно понимает… И хочется мне, очень хочется — пожать ему руку. Сказать, что стоит наша держава, пока есть такие мужики, как он. Те, кто молча, без рассуждений, выполняют свой долг. Сказать бы!

Но не скажу. Не поймёт он меня.