Vision

Утро бессонницы.
Сизая дымка асфальта.
Взгляды привычно стремятся в заброшенный угол,
из геометрии линий состряпав несложное сальто;
Брошенный веер безветрия жадного юга –
только игрушка.
В песочницах новые дети
пересчитают количество сломанных зАмков
от беспричинности слез до начала взросленья
(…сны путешествуют чаще под сводами арок,
нежели новый маршрут примеряют на крылья…)
В разноголосице уличной тонут клаксоны;
Город, заполнив морщины рассыпчатой пылью,
не понимает значенья упавшего солнца
бликом на купол.
Медлительный звон колокольный
чьи-то грехи полирует до яркого блеска.
…Сорванный с неба, колышется смех незнакомый
огненным шариком,
где-то у самого сердца.

На окраине города

На окраине города все перепутал туман,
бесконечная свалка похожа немного на сюр
Если есть вдохновение - что ж ты, художник? - рисуй
параллельные линии ржавых измученных шпал...

Сероватые тени тоски под глазницами снов
не исправит любой, даже самый продуманный грим
И чужим голосам легче крикнуть "Давай помолчим!",
вжившись в роли статистов на редкость немого кино.

Здесь не ты, и не я - правит бал повседневная ложь,
чье предплечье и грудь увенчали собою кресты
Здесь разорванной в клочья бумаге подарят мечты
страх горящего пламени и ритуальную дрожь.

Белокож и смешон, отступая пошагово в смерть,
виртуальный шаман, отхлебнувший из кубка тоски...
Не найти ни конца, ни начала у вечной реки -
только звон колокольчиков в кем-то закрытую дверь

слишком громок, с безудержной силой врываясь вовнутрь,
и окраина города рвется по тоненьким швам,
не умея вместить ни желания, и ни слова -
растворившись в тумане отсчитанных долгих минут...

Сказочное

Все еще не зима - только старая слива в цвету…
Снегопад лепестков, согревающий тонкие ветки
скоро кончится… Что же ты плачешь, принцесса
из придуманной сказки, которую детям прочтут
в промежутках меж снами? Такая забавная участь –
навсегда оставаться влюбленной, прекрасной и юной,
незаметно пройдя через воду и медные трубы,
оставляя огонь как игрушку для сердца. Так лучше,
чем спасаться от холода в каменных склепах парадных,
если кто-то чужой слишком быстро листает страницы
напечатанной жизни..
Принцесса, ты будешь мне сниться
только прежней, смеющейся, с парусом белого банта
в море темных волос. Лепестки опадают на землю
как минуты, которые больше не спрятать в ладонях…
Остается поставить (всего лишь) последнюю точку
в недописанной сказке -
о ней ли ты плачешь, принцесса?

А. Ахматовой. Полуспадает шаль...

Полуспадает шаль, скрывая холодность
чеканных линий плеч в огранке траурной…
Бессонница заполонила комнаты
задумчивой, пронзительно-ахматовской,
печальной тишиной… Над домом властвуют
все те же тени из столетья прошлого,
и ласка букв рассыпавшихся «Аннушка…»
напоминает мелкие горошины
на каменном полу – прикосновения
не рук, не губ – какой-то острой жалости
к той, что спустилась по ступенькам времени,
отбросив жестом, истинно русалочьим,
короткой челки всплеск. Перчаткой смятою
махнуть, позвать… кого? – смертельны сумерки;
Квадрат портрета, пылью опечатанный,
прикованный к стене, молчит о будущем…

Полуспадает шаль, скрывая холодность
чеканных линий плеч, и рама ветхая
сама собой померкнет позолотою –
предсказанной – из прошлого столетия…

Веришь ли?

Ткань южной ночи тоньше иных шелков…
Веришь ли, милый, от холодов февральских
память теперь ускользает гораздо чаще,
царству теней доверяя ненужность слов –
пусть караваны их тонут в пустыне лет
(горстью песка не измерить часов стеклянных)
…ведь, когда в тысячный раз сам собой обманут,
в тысячный раз понимаешь, что правды нет;
А догоревший закат – это только блик,
лунной дорожкой украсивший дно каноэ…
Плыть без весла неудобно, но все равно, лишь
бы суметь повторить кривизну реки;
И, к географии жизни добавив зыбкость,
перенести все обиды за контур карты…

….ткань южной ночи скользит, не желая падать
с темного неба, что прячет мою улыбку.

Целовать тебя

Целовать тебя –
до каждой короткой строчки
грустных морщинок, рожденных долгой дорогой;
отрицая неумение одиночеств
сталкиваться у высоты порога,
рядом с которым ясно – ошибки стареют раньше
привычных делений на «до» и «сколько еще осталось»…
Цифрам доверив роскошь бумажной фальши,
календарь, собиравший прежде аншлаги в залах,
становится тоньше, глупей.
Август – хуже, чем осень…
И солнечный круг, застывая в небесных пяльцах
оранжевой тканью, уже почти не приносит
обещанного тепла из-закулисья рая.
Целовать тебя –
а что мне еще осталось
в этом каменном городе, подобном гигантской чаше…

…перегоняя рассвет в желании просыпаться,
вечера, оступившись, падают в ночь все чаще.