Снег… Целыми днями падал снег. И целыми днями она ждала его прихода. Старенький градусник за окном зашкаливал за минус восемнадцать. И ее темпераментный организм южанки не в состоянии был смириться с этой температурой ноября.
На светящемся электронном будильнике 22-00. Подрагивая от холода, она закутывалась в старенький халат, пытаясь задремать, свернувшись в кресле - как маленький щенок, брошенный хозяевами в огромном доме. Как это долго и как это болезненно - тягучее чувство ожидания, предвкушения, соединения - куцых отрезков времени во что-то длительное и значимое.
Она ждала его прихода...
Еще сорок минут, пускай час, еще десять перезвонов, перестуков мобильных (кто сказал, что телефоны не имеют сердца?!), и он, наконец, войдет, принеся извне удивительную гамму запахов – чистый запах падающего снега, морозного воздуха, легкий привкус чужого сигаретного дыма, чужих людей, ресторанной еды… и еще - обязательные терпкие, жгучие, тонкие…всевозможнейшие пары алкоголя (как писал ее любимый Ремарк – «…коньяк, ром, вишневая настойка, абсент…») - верного спутника публичных вечеров.
Прямо на пороге они обнимались. Долго смотрели друг другу в глаза. Она – спрашивала, он – отвечал. Им были совсем не нужны слова. Потому что слова всегда мешают понять истинный смысл. Люди зря придают словам слишком большое значение. Если существуют отношения, все остальное – вторично.
Она заваривала крепкий, обжигающе-отрезвляющий зеленый чай. И они молча пили его на темной кухне. Заканчивается еще один московский вечер - вечер ее надежд и ее ожидания.
А за окном продолжал неистово валить снег…
...По ночам снились скучные, сухие черно-белые сны. Иногда же, совершенно внезапно они приобретали взрывчатую гамму разношерстных красок, увлекали следом за собой в неизвестность, кружили голову пестротой и размытостью. Она просыпалась посреди ночи, долго не могла понять, где находится, бормотала что-то непонятное себе под нос. Наутро, разбитая, сползала с кровати, протирая глаза руками, совершенно ничего не помня.
Амнезия… Полная ночная амнезия. Сонник Миллера – тлеющая надежда на счастливое предзнаменование, кроющееся в закодированных знаках, посланных из потустороннего мира...
Но старина Миллер, к сожалению, ничем не мог помочь. Сны растворялись на мутном и влажном стекле рассветной дымки, исчезали с поспешностью нашкодивших детей, дразня и посмеиваясь. Тщетные попытки раздражали ее каждодневной частотой и бессмысленностью. Она ждала своих старых закадычных сновидений – четких, словно цифровые фотографии, с лихо закрученным сюжетом и обязательным (согласно Миллеру) счастливым концом истории...
Счастливый конец истории в данный момент был ей необходим как воздух, только вот предатели-пришельцы не приносили ничего интересного в своих зашифрованных записках, как бывало раньше.
С утра начинался новый день – десятки тысяч привычных, заученных наизусть движений, тонкая тугая леска, канатик, ловко балансируя по которому, человекоразумные особи имеют возможность перемещаться вперед и вперед, без устали семеня по страничкам календаря.
Не успев до конца проснуться, она мячиком выкатывалась из дома, мимикрируя у подъезда, спеша молниеносно влиться в толпу спешащих суетливых человекоразумных, оглядываясь в испуге, не заметил ли кто чужака, и тут же облегченно переводя дух – не заметили. Опять пронесло.
Вереница рутинных дел – ненасытных пожирателей сил и времени, приправленная соусом из обязательного общения, помогала коротать сутки, ставя маленькую галочку на каждом прожитом календарном дне (привет канатоходцам!), приближая долгожданное время вечерних сумерек...
Время ее ожидания и время его возвращения...
Одинокая лампочка на потолке, шершавый голос Луи Армстронга звучит из колонок, желтоватым глазом подмигивает текила в стеклянной рюмке… Чин-чин! Его рука нежно обвивает ее тонкую кисть, поглаживая в такт музыке, выпитый алкоголь тягуче струится по организму, обжигает градусами, наполняет зыбким ощущением внутренней свободы. И тут же, ответным ударом - на языке отрезвляющий вкус лимона с солью - удачная и недорогая закуска, придуманная ковбоями с Дикого Запада …
На бумагу густыми мазками ложатся наспех написанные неровные строки, дневное напряжение незаметно исчезает, уступая дорогу опустошению, усталость и нежелание спать соединяются воедино – пошел процесс обратной реакции, восхитительный переход за грань разумного, доступного пониманию, тягучая путаница мыслей и образов, предшествующая…
... Затихал Армстронг, умолкали звуки их голосов, растворялся в наступающей тишине вечер. Подкрадывался сон, ставил предательскую подножку и тащил ее, успокоенную текилой, вперед по сумрачному коридору, заполненному снующими вереницами теней. Она зарывалась лицом в подушку, укутывалась в пушистое мягкое одеяло, как ребенок, в сладком ожидании цветных картинок. Небрежно заброшенный под кровать Миллер ворчал укоризненно, тихо шуршал потрепанными страницами (а может, это был лишь ветер?), и тишина, счастливая, блаженная, долгожданная тишина мягким призрачным покрывалом укутывала комнаты, охраняя покой спящих...
* * *
Осколочки, разбросанные по полу - можно собирать вас, а можно - нет. Можно забыть о вас, как мы забываем порой не то, что фрагменты, целые исписанные тетради из собственной жизни порой забываем. Так проще. Так легче не пораниться. И не подкатит комок пережитого к горлу, и не придет никогда это щемящее, болезненноe это чувство НЕВОЗВРАЩЕНИЯ - туда, где было - неважно что и неважно как - но было, и никогда уже не сотрется в пыль....
Она тоже боялась осколочков. Боялась, отворачивалась, отводила глаза, прижимала к груди покрепче маленький его портрет в стеклянной рамке - того, кого так долго и так отчаянно ждала когда-то... И только снег, рвущийся в окно, и ветер холодный - как тогда, из прошлого, возвращали небольшую надежду на какой-то счастливый поворот - ведь бывает же иногда? Случается? |