Главная страница сайта "Точка ZRения" Поиск на сайте "Точка ZRения" Комментарии на сайте "Точка ZRения" Лента новостей RSS на сайте "Точка ZRения"
 
 
 
 
 
по алфавиту 
по городам 
по странам 
галерея 
Анонсы 
Уланова Наталья
Молчун
Не имеешь права!
 

 
Рассылка журнала современной литературы "Точка ZRения"



Здесь Вы можете
подписаться на рассылку
журнала "Точка ZRения"
На сегодняшний день
количество подписчиков : 1779
530/260
 
 

   
 
 
 
Пайков Валерий

Любовь Моисея
Произведение опубликовано в спецвыпуске "Точка ZRения"

Затихли овцы. Небо, необычно яркое в весеннее время года, приблизилось к Моисею. Ещё в годы учёбы в специальной школе для отпрысков фараона и его вельмож жрец-астроном привёл Моисея и его одноклассников в гробницу вельможи Сененмута – архитектора храма царицы Хатшепсут в Дейр эль-Бахри, на потолке которой были изображены северная и южная стороны небосвода. Бычья нога (Большая Медведица), рассказывал учитель, принадлежала богу Сетху, рядом с ней располагался стерегущий её Великий Гиппопотам, считавшийся воплощением Исиды. Исиде – Гиппопотаму, после того, как Хор отрезал его (Сетха) переднюю ногу, вверено было бросить её в середину неба, где на охрану ноги был поставлен Сокологоловый бог Ан (созвездие Лебедя). На карте можно было найти Сах (Орион) и Сепедет (Сириус). Моисей нередко и сам, устроившись уединённо на крыше дворца, разглядывал звёздное небо в поисках богоподобных зверей и птиц. Особенно по душе ему пришлась Сепедет, самая яркая звезда неба, носящая имя великой богини страны Кемет: именно с первым восхождением Сепедет египтяне связывали разливы Нила, так необходимые их родине. С древнейших времён Сепедет почиталась в стране Кемет как предвечная звезда, повелевающая остальными звёздами – деканами.

Мысли внезапно перенесли его к ней, которую в часы их уединения он ласково называл моя Сепедет. Она, кушиянка, была его первой женщиной, его женой, хотя они и не прошли через обряд венчания, и у них не было детей...

Сама судьба привела его в её дом, но какую цену он заплатил за эту встречу. Видимо, у памяти есть какие-то охранительные механизмы – он редко, даже в пустынном уединении, возвращался к событиям того рокового утра, которое круто изменило всю его последующую жизнь. Нет, убийство этого зарвавшегося египтянина не было спланированным заранее, конечно же. Но ослепление гневом, накрывшее его с головой, было настолько огромным, что он не сумел соизмерить силу своего удара. А ведь он и не собирался убивать негодника – хотел лишь примерно наказать его. А наказал себя. Иногда ему приходила в голову мысль, что боги повелевали им в тот момент.

Первым и единственным человеком, к которому он пришёл после случившегося, была его мать Фермуфис. Он запомнил её растерянное лицо, её расширившиеся глаза. Ему показалось тогда: в них даже промелькнул ужас, правда, всего на одно мгновение – ведь они оба прекрасно знали, что грозит человеку, какой бы пост он не занимал в государстве, убившему египетского чиновника. Но мать не была бы дочерью земного бога, если бы растерянность всецело овладела ею. Уединившись в её покоях, они быстро просчитали все возможные варианты спасения. Вывод был один: бегство. Но куда? Бежать в Междуречье по наиболее простой дороге, проходившей через земли филистимлян и финикийцев, было невозможно, ибо египетские осведомители пребывали там, фактически, на легальных основаниях. Дорога из Дельты через Синайскую пустыню была не просто опасной – проложенные тропы были исхожены караванами, и появление на них неизвестного человека тут же стало бы достоянием офицеров сторожевых крепостей, выстроенных вдоль северо-восточной границы страны Кемет.

Остановились на мадиамском Куше, независимой от Кемет территории, расположенной между третьим и четвёртым нильскими порогами. Но туда надо было добраться как-то. Часть страны Куш до третьего порога всё ещё оставалась подконтрольной Кемет, и управлялась египетским наместником, т. н. царским сыном Куш.

Необходимость немедленного побега была вызвана и тем, что, как оказалось, имелись свидетели этой драмы, а именно, два израильтянина. Выяснилось это совершенно
неожиданно. На следующий день после убийства неведомая сила потянула Моисея на роковое место. Невдалеке он увидел двух немолодых уже мужчин, явно не египтян, о чём-то громко споривших. Было видно, что назревает драка. Через несколько минут так и произошло, причём, один из них, более мощного телосложения, стал безжалостно избивать своего «оппонента». Моисей не выдержал: «Зачем ты бьёшь ближнего твоего?» – На что тот ответил: «Кто поставил тебя начальником и судьёй над нами? Не думаешь ли убить меня, как убил Египтянина?» Зная о довольно широком распространении осведомительства среди населения Кемет, Моисей понял, что угроза разоблачения реальна. Именно тогда он и обратился к матери за советом и помощью.

Выход нашёлся. Один из приближённых к Фермуфис жрецов по имени Салитис вечером того же дня отправлялся на корабле во главе экспедиции к первому порогу, в район города Суинэ. Со своими людьми он должен был высадиться на западном берегу Нила, и двигаться по суше на юг, углубляясь в тропические леса, в район обитания племени покорителей слонов. Фараону нужны были слоновые бивни, слоновая кость, ценившаяся на вес золота, и более золота, использовавшаяся в качестве облицовочного материала для дворцовых помещений, для создания произведений искусства, женских украшений, амулетов, и многого другого. Куш в качестве поставщика слоновой кости постепенно терял своё значение, и требовался поиск новых её источников.

Поздно вечером Моисей, неузнаваемый в одежде простолюдина, оказался в составе группы рабов-гребцов, которая в сопровождении охраны была доставлена на пароход, и помещена на нижней палубе. Так началась его эпопея изгнанника и чужака. И он, и мать понимали, что надежды на возвращение на родину без риска для жизни в ближайшее время очень мало. И боль расставания была невыносимой. Принц Месу, как называла его мать, уходил в неизвестность.

По прибытии в Суинэ Салитис сообщил капитану, что у одного из рабов, им был Моисей, якобы, наблюдаются первые признаки проказы, и использовать его в экспедиционных целях не представляется возможным. Он предложил присоединить этого раба к группе прокажённых, работавших тут же в каменоломнях по соседству со строившимся новым храмом бога Амона-Ра. Так было задумано. А далее, при выяснении медицинской ошибки, Моисей должен был быть переведен в группу царских людей, трудившихся на строительстве храма. Предполагалось, что свои последующие действия он определит сам в зависимости от складывающихся обстоятельств. Отдалённость стройки от Раамсеса давала основание надеяться на благополучный исход всего этого плана.

Четыре года в аду: нестерпимый зной, рабский труд под неусыпным оком надсмотрщиков и аккомпанемент бича – всё это он испытал сполна. Никто не мог даже намёком облегчить его участь, ибо это могло бы привести к разоблачению беглого принца. Но молодость, хорошая физическая подготовка и страстная мечта стать свободным, вырваться из-под пресса страха помогли ему. На пятом году Моисею с группой товарищей удалось бежать, похитив одну из тростниковых лодок, принадлежащих строительному начальству, переправиться на восточный берег Нила и раствориться среди разношерстного населения египетского Куша.

И всё же страх не покидал его, хотя вряд ли кто-то мог бы узнать в нынешнем Моисее внука фараона: он перестал брить голову и лицо, отпустив до плеч волосы и небольшую бородку; потрёпанная одежда и дорожная сумка составляли всё его достояние. Он выдавал себя за семита по имени Моше. Возможно, это и не было ложью, но в глубине души Моисей так никогда и не смог примириться с мыслью, что он принадлежит к этому кочевому племени по рождению. Кем ему только не пришлось быть за годы скитаний. То он нанимался подручным кузнеца, то грузчиком к торговцу овощами, то рабочим на золотодобывающие копи. Один раз Моисей оказался в роли писаря купца-негоцианта, благо он владел клинописным, иероглифическим письмом, и даже основами кынаанского алфавита. Он так пришёлся по душе купцу, что тот уговаривал остаться с ним, и позднее даже стать одним из его компаньёнов. Но Моисей старался уйти как можно дальше от метрополии, и двигался всё южнее и южнее, одолевая один нильский порог за другим...

Он вспоминает себя в небольшом городке Мероэ, расположенном между пятым и шестым порогами, в районе обширных и плодородных степей, пригодных для земледелия и, особенно, для разведения скота. Там он, прежде чем попасть в Мероэ, впервые приобщился к пастушескому братству, нанявшись в хозяйство одного состоятельного крестьянина подпаском. Но тот день он помнит во всех его подробностях. Ярко-красная заря застала его сидящим у забора на рыночной площади городка. Бронзовые женщины степенно входили на площадь с бутылями и корзинами на головах. Полуголые дети вертелись у них под ногами, дрались или играли в пыли. Большие и такие же бронзовые мужчины сидели в дверях крытых тростником хижин, окружавших рыночную площадь, занимаясь своим промыслом. Прилавки под полосатыми навесами постепенно заполнялись торговцами, раскладывавшими свою гончарную, овощную и другую продукцию. Кузнецы склонялись над маленькими печами, топившимися древесным углем, предлагая желающим тут же на их глазах изготовить всё, что угодно. Солнце раскалялось всё сильнее над всей этой весёлой суетой и брызжущей человеческой энергией.

Рядом с Моисеем на земле устроился немолодой крестьянин в ожидании, как он словоохотливо сообщил, своего сына, чтобы уже вместе с ним решать их торговые дела.

Неожиданно до них из-за соседних домиков стали доноситься крики людей, лошадиный храп и бряцание щитов. Крестьянин подскочил на ноги, и с возгласом «Облава!» бросился бежать прочь от рынка в противоположную от въезжавшего на площадь вооружённого отряда. Позднее Моисей узнал, что именно таким варварским способом пополнялись ряды армии Мадиама: молодых мужчин буквально ловили на улицах городков и поселений, и отправляли в зону боевых действий далеко от родных мест. Последние несколько лет Мадиам из солидарности с Египтом участвовал в его войне со странами северного Кынаана и Междуречья.

Недолго думая, и ещё не зная причины столь выраженной всеобщей паники, но находясь постоянно в настороженном состоянии, Моисей бросился вслед за крестьянином, нырнув в первый противоположный от рыночной площади переулок. В годы учёбы в Дворцовой школе он был одним из лучших бегунов, а опасность ещё и подстегнула его. Уже через несколько минут он оказался на окраине городка рядом с невысоким забором, за которым виднелись жилые и хозяйственные постройки, а также небольшой сад. Понимая, что он может с большей лёгкостью быть настигнутым вне пределов городка, Моисей перемахнул через забор, благо, во дворе никого не было видно. Рядом с забором, но уже с внутренней стороны, находилось явно подсобное помещение, дверь в которое была полуоткрыта.

В помещении было сумрачно: свет с трудом пробивался через два узких отверстия в потолке, оставляя на земляном полу следы своего присутствия. Привыкнув к этому сумраку, Моисей стал различать расставленные на циновке вдоль стены горками глиняные тарелки и кувшины. Он понял, что попал в дом местного гончара. Наверное, хозяин и домочадцы находились сейчас на рынке со своим товаром, а может, как и он, спасались известным им способом от облавы. Обессиленный, Моисей опустился у стены на пол. Нужно было что-то решать. Даже если сейчас хозяев нет, то позднее они обязательно появятся. Как они поведут себя, увидев его? По своему уже многолетнему опыту жизни в Куше Моисей знал, что этот народ проявляет традиционную солидарность по отношению к людям их круга, не стремясь выслужиться перед начальством, как это нередко наблюдалось в Кемет. Неожиданно он задремал. Но видимо, продолжался это сон недолго, ибо он открыл глаза, едва услышав звук направляющихся к строению шагов. Дверь открылась, и в складскую комнату вошёл старик. На нём были широкие шаровары с повязкой вокруг тела и лёгкая накидка. Он сразу заметил сидящего на полу Моисея. Ни удивления, ни страха не появилось на его лице. Он спросил: «Кто ты? Ты бежал от
облавы?» Моисей кивнул головой. «И долго ты будешь сидеть здесь? Пошли в дом. Не бойся. И я тебя не боюсь».

Небольшое жилое помещение, выстроенное из грубого камня, состояло, как потом выяснил Моисей, из пяти комнат. Готовили пищу на улице с тыльной стороны дома. В одной из комнат стоял примитивный ткацкий станок, она же, явно, принадлежала женской половине семьи старого гончара. Ещё одна комната использовалась как гончарная мастерская, но, по наличию находившейся в ней постели, Моисей понял, что это и спальня его, и место, куда вообще посторонним заходить не следует. Старик завёл его в небольшую комнату, принадлежавшую, по всем её признакам, мужчине: «Здесь ты будешь жить, - сказал он. – А сейчас тебе принесут помыть руки и поесть». Через несколько минут в комнату вошла молодая женщина с небольшим тазом в руке и кувшином воды. Так состоялась его первая встреча с Адоимарой.

Наверное, Моисею уготовано было свыше пережить то, что он пережил, пройти через страх позора в качестве цены за эту встречу, осветившую всю его жизнь до самого её дна, до самого последнего её мгновения. Как Моисей узнал позднее, слово «адоимара» на одном из кушитских диалектов означает «белые люди». Вошедшая в комнату женщина была именно белой, точнее, она выглядела как встречавшиеся им ранее во дворце фараона женщины, привезенные в Кемет из стран, где проживали белокожие люди, но успевшие под нескончаемым солнцем потемнеть. Её кожа была тёмно-золотистой, а волосы, повязанные куском белого из кисеи шаша, белокурыми, слегка вьющимися, заплетенными в многочисленные косички, начинающиеся у лба и спускающиеся на плечи. На ней были шаровары, сильно суженные у щиколоток, длинная голубого цвета рубаха из неплотной ткани с очень узкими и очень длинными рукавами, подпоясанная широким поясом (маканатом), обёрнутым вокруг талии несколько раз, и на обоих концах вытканным разноцветными шёлковыми нитками. Никаких украшений, так обожаемых местными модницами, на ней не было. Лишь на первой фаланге указательного пальца правой руки Моисей заметил пару серебряных колечек. Но не это было в её облике главным: обращали на себя внимание очень узкое и высокое лицо с прямым лбом, синие глаза, внимательно смотревшие из-под мягко развитых надбровных дуг, узкий выступающий нос с нервными ноздрями и полные губы, на которых угадывалось любопытство. Она была босиком, что удивительным образом дополняло её простой и привлекательный наряд. Таким он запомнил её, и такой вспоминал всегда после их разлуки.

Его мгновенно вспыхнувшая любовь была глубокой, бережной и бесконечной. Моисей любил в ней всё, без исключения, он любил и воздух, которым она дышала, и воду, которую она пила, и землю, по которой ходила, любил её трёхлетнюю дочь. Адоимара не могла не видеть этого; и какое сердце останется ледяным, находясь постоянно рядом с пылающим сердцем. Но было нечто, что не позволяло им стать ближе. Этим нечто был исчезнувший муж Адоимары. Незадолго до рождения дочери, он оказался в числе мужчин, захваченных мобилизационным отрядом правителя Мадиама. Судьба его так и осталась для семьи неизвестной. Были случаи, когда воины возвращались домой: старый гончар и Адоимара жили этой надеждой.

Прошло около года жизни Моисея в приютившем его доме рядом с Адоимарой – и вдалеке от неё. Оба они не могли переступить через память, не могли нарушить тот внутренний запрет, который был им обоим свойственен в силу традиций и врождённой их скромности. Однажды вечером, когда все дневные дела были переделаны, ужин закончен, а Адоимара с ребёнком ушли к себе, старый гончар знаком задержал Моисея. «Сына нет уже четыре года, - сказал он. – Я всё вижу. Но я не враг Адоимаре и своей внучке. Вы живые люди». Ещё через час он, постучавшись в комнату Моисея, ввёл к нему Адоимару.

Последующие три года были для Моисея сном наяву. Зрелый мужчина, ранее не знавший женщины, он встретил ту, во имя которой и хранил себя. Но однажды всё неожиданно оборвалось. День близился к вечеру. Они стояли с Адоимарой в середине двора и обсуждали давно назревшую проблему: ремонт помещения, где старый гончар хранил тарелки и кувшины, дающие им средства к существованию. Саманные стены потрескались, отверстия в потолке плохо пропускали свет, но хорошо воду в сезоны больших дождей. Помощь Моисея в изготовлении посуды, открывшийся талант Адоимары, искусно покрывавшей её глазурью и чудными цветами, давал надежду на увеличение спроса. Потребность в надёжном складе была неотложной. Они стояли спиной к терновой изгороди, когда скрипнула калитка. Оба обернулись. Во двор входил незнакомый Моисею ещё молодой мужчина в поношенной дорожной одежде и сумкой за плечом. Это был муж Адоимары. С негромким криком, теряя сознание, она упала на руки Моисея...

Ночь близилась к концу, бледнели звёзды. В доме было тихо. Осторожно, собрав самое необходимое в дорожный мешок, Моисей выскользнул из своей комнаты, имевшей отдельный выход во двор, неслышно перебрался через забор, и исчез в наплывающем утреннем тумане, чтобы уже никогда не возвратиться сюда...


<<<Другие произведения автора
(5)
 
   
     
     
   
 
  © "Точка ZRения", 2007-2024