В жаркий полдень, когда пассажиров мало, по «фонтанской» линии всё ещё пускали бельгийские, узорчатые, будто сотканные из металлической паутины летние вагоны – прицепы. Изготовили их ещё до революции в обществе «Нивель», да так и оставили в эксплуатации, поскольку между двумя мировыми войнами освоить производство трамвайных вагонов для советской власти было делом неподъёмным.
То ли дело танки и самолёты или ж.д. вагоны для скота, которые были универсальными, рассчитанными на все его разновидности, в том числе, и на двуногий. Буржуазное слово «комфорт» было прочно забыто.
Несмотря на то, что летние трамвайные вагоны эти скрипели, шкандыбали и жаловались на старость громче, чем дед Лёва, Славка обожал в них ездить.
Вот представьте себе, что Вы одессит. Нет, я, конечно, понимаю, что это малореально так вот, вдруг, без спецподготовки…
Ну, тогда представьте себе июнь месяц в Одессе. Вам уже жарко?
А теперь представьте себе, что Вы из Киева. Это  гораздо проще, потому что если Вы не из Одессы, то, боже мой, какая уже Вам разница: киев-шмиев, харьков-шмарьков. Всё равно, если вы не родились в Городе, то, даже прожив двадцать лет рядом с соседями, Вы будете называться «этот приезжий».
– А, этот приезжий? Неплохой чудак, даже не скажешь, шо из Жлобограда.
Наступает июнь, и если бухгалтерия родного, пусть будет киевского, музыкально – тракторного завода начисляет Вам отпускные, то надо же срочно их получать и не менее срочно ехать в Одессу.
Я не думаю, что Вы, такой умный, начитанный человек, вдруг спросите:
– Почему в Одессу?
– Здрасти, а куда ещё? Здесь же море. А на море же прохладнее, чем на даже вашем Днепре. Или Вы хотите сказать, что у Вас есть деньги на Сочи?
Нет, я всё-таки настаиваю, чтобы Вы себя представили одесситом. Хотя бы очень быстренько, пока никто Вас не застукал. Так вот: ещё не кончились отпускные, которые Вам уже начислила бухгалтерия родного одесского тракторно-музыкального завода и Вы ломаете свою перегретую голову, куда поехать отдохнуть?
– Ой, я уже не могу! Это же надо такое придумать!? Одесский тракторный! Ну, я даю!!!
– Тракторист Эмма Гилельс, Вас ожидают в месткоме, чтобы Вы уже наконец забрали  этот Орден Леопольда и заодно уже орден Ленина за сонату Бетховена № 27.
– Товарищ Рихтер, либо Вы рихтуете что-нибудь по основному месту работы в ремонтном цеху, либо халтурите на своём пианине.
– Фима, перестаньте уже во время работы придумывать свою систему Геллера в защите Пирца-Уфимцева. У Вас и так положительный баланс побед над  Ботвинником, Петросяном и даже над этим малохольным Бобби Фишером. А вот материальный баланс за июнь кто будет делать? Миша Водяной? Он наделает…Вы же помните, сколько лет строился под его руководством театр оперетты? Это, таки да, была оперетта.
– Фрезеровщик Додик Ойстрах, зайдите в бухгалтерию. Вам начислена Сталинская премия за концерт Fortissimo tutti-feroce, который Ваша тёща закатила в «коммуналке» на Базарной.
И..? Ну, Вы уже получили свои, дай бог, двести рублей отпускных, и у Вас уже осталось сто восемьдесят, а Вы всё ещё думаете: «Ой, надо же куда-нибудь поехать, чтобы их потратить, пока не осталось сто семьдесят. Надо же успеть на всю эту фантастическую сумму получить удовольствие?
Если бы моя фамилия была Паниковский, я бы сказал: «Поезжайте в Киев, и всё». И я был бы прав. Вы бы действительно поехали бы в Киев и всё…
Сами понимаете, что ключевые слова тут не «Киев» и не «поехали…»
Поэтому сидите уже в своей Одессе и не раздражайте курортников из  Душанбе своим чахоточным лицом с полным отсутствием следов загара.
Загорать будете на «Соборке», от стыда за собственное враньё. Вы же в пику главному фанату «Черноморца» Исааку Гроссману будете божиться, что вчера в бане на Малой Арнаутской самолично видели, как футболист Котя Фурс тайком снял с правой ноги чёрную повязку, на которой было написано: «Решением ФИФЫ запрещено пожизненно вдарять по мячам именно этой ногой».
– Проверьте у него паспорт – это же бразилец! – кричали на стадионе.
Слава Богу, что у него не было такой повязки на голове, потому, что запретной ногой этот полутораметровый шпиндрик бил точно, как остальной!
Ниже класса «Б», где находился «Черноморец», – был только класс «Г».
В этой лиге играть друг с другом команды ходили пешком с котомками. На крайний случай передвигались на  обозах с сеном, чтобы было, куда попрятаться от местных фанатов –  тайных ветеранов дивизии СС «Галичина», у которых из-под земли на огородах буйно прорастали ухоженные стволы пулемётов «Шмайсер». Черноморец был записан в «москали» потому, что имел капитаном Васю Москаленко. Основное количество команд на букву «Г» располагалось в Западной Украине, где предпочтительным результатом для «москалей» являлся проигрыш, ибо в противном случае покидать поле приходилось огородами и, по возможности, отстреливаясь.
Одесским командам СКА (кличка «мобутовцы») и Черноморцу (кличка «утопленник») отстреливаться было нечем. Все знают, что Давид Гоцман и Маршал Жуков так заигрались в «Ликвидацию», что обобрали всю воровскую элиту до исключительной позорной фрайерской бедности.
Полное имя диктатора, маршала Мобуту, – Мобуту Сесе Секо Нгбенду Ва За Банга – переводится так: «Всемогущий Воин, который в силу своей выносливости и непоколебимой воли к победе совершит многие завоевания, оставляя за собой лишь пожарища».
А чего? Футболисты СКА тоже играли в «пожара» и «пристенок» на деньги  лучше, чем в футбол.
Болельщики Черноморца назвали игроков СКА «мобутовцами» в честь чёрного одиозного маршала, намекая на узаконенный фарс с присвоениями офицерских званий игрокам, которые об армии имели смутное представление из кинофильма «Солдат Иван Бровкин».

Одним словом, деваться бедному одесситу летом некуда  (ой, кажется, одним словом не вышло).  На Привозе цены раздуты, как цыганская  кобыла. Все иногородние отдыхающие вылазят из своих шахт и приисков с бухтами дензнаков и скупают на корню все продукты. Причём, если торговка просит три рубля за помидоры эти туристы не уйдут, пока она не согласится на пять.
Все пляжи переполнены, трамваи утрамбованы потными курортниками. Вы собираетесь духом и запихиваетесь в битком набитый трамвай. В этот же момент отдыхающий шахтёр в майке – алкоголичке, своей выступающей из пуза пупочной грыжей выдавливает из Вас прямую кишку. Вы подхватываете её и приставным шагом начинаете спускаться по насыпи к морю.
Ха, Чёрное море, это тот ещё подарок. Приготовившись спускаться, Вы видите табло, где мелом написано: температура воды + 22. Почему мелом? Да потому, что Чёрное море имеет тот же характер, что и  коренные жители, у которых семь пятниц на неделе. Вы спускаетесь весь в поту, снимая на ходу сандалии «Скороход», китайские брюки «Дружба», завязывая боковые тесёмки на сатиновых плавках, чтобы немедля прыгнуть с пирса в комфортную теплоту двадцатидвухградусной воды.
Сейчас, разбежались… Это море уже взяло свои слова обратно, и  Вы, как из крещенской купели выскакиваете на берег, обхватив руками обмороженные придатки.
Называется это явление «летний термоклин». Как говорится, море переклинило.

Так вот, Славка даже был рад, что, пропустив один трамвай № 18, дождался следующего, у которого вторым вагоном был бельгийский открытый. Такой себе антиквариат. Практически сразу после «Сельхозинститута» трамвай начинал тарахтеть среди полей, горячий ветерок остужало движение, и нетрезво качающийся вагон сопровождал сытный запах горячего чернозёма, смешанного  со сладким запахом кукурузных рылец. Ехать было одно удовольствие.
Беня сошёл с трамвая на 8-й станции Большого Фонтана и направился по Каманина в сторону Аркадии.
Ша, только без шухера. Я знаю, что из вагона, из трамвая, из автобуса, из троллейбуса мы выходим, а вот с поезда, парохода, с корабля и с площадки (вагона электрички) сходим.
А Славка не знал, потому что все его знакомые и родственники таки да «сходили» с трамвая, а выходили в основном замуж. Максимум, выходили из себя, когда их начинали преподавать всякие а гройсе пурицы.
Короче, он начал пробираться к выходу, а столпившиеся сзади граждане, дыша ему в затылок спрашивали: «Ви встаёте?».
Ну и что, что он уже стоял? Одесситы хотели знать или он на самом деле виходит. Ну, так он  слез и пошёл по безалаберно положенному волнами асфальту, от которого исходила, колыхаясь, какая-то снулая марь.
Тишина стояла такая, будто он шёл в полном вакууме, но это было обычное беззвучие летнего полдня в дачном районе. Владельцы дач либо дрыхли в гамаках где-нибудь в относительном холодке под черешней, либо, заняв с утра несколько топчанов под навесом пляжа, расписывали «сочинку».
Периодически проигравшие подходили к ларьку, в котором были развешаны голубые и розовые резиновые шапочки в отвратительных жабьих пупырышках, голубые и розовые резиновые тапочки, голубые и такие же резиновые ласты.
Это была резиновая эстетика соцреализма. Зато средства предохранения от нежелательной беременности были бесцветными, но такими же фундаментально плотными и, к сожалению, не имели пупырышек.
Зато снаружи ларька стояла здоровенная бочка, наполненная смесью льда и камыша из Вилкова. Из глубин этой смеси возбуждённо вставали головки бутылок шипучего вина одесского завода шампанских вин по цене аж  целый рубль восемнадцать копеек. Вино было превосходным, общедоступным и ледяным.
Уже где-то на середине пути к Морскому переулку тишина начала раскалываться под гулкими ударами по листовому железу, и чем Славка ближе подходил к даче своего одноклассника Жоры, тем слышнее был стук железа об железо.
Свернув в переулок, он подошёл к даче и увидел такую картину: генерал-лейтенант Дичков Василий Иванович, одетый в широченные галифе со штрипками и генеральскими лампасами, белую исподнюю рубаху и домашние шлёпанцы, весь краснее лампасов со всей дури лупил кувалдой по дверям собственного гаража и орал: «Георгий, сучонок, открывай, сгною!» И с новой силой дубасил по двери: «Завтра же отправлю служить на китайскую границу! Открывай, говнюк, – отец приказывает!» Генерал был древен, сварлив, но крепок, как многолетний дуб. Несколько лет назад  он вышел в отставку и от непривычного бездействия занялся изуверским допеканием домочадцев.
И тут Славка услышал такое, что подумал: «Наверное, померещилось!».
– Никакой ты мне не отец! Я не выйду, пока за мной не придёт мама, – орал из гаража Жора!
Чтобы понять тот ужас, который охватил Беню, надо было знать генерала Дичкова. Сам факт того, что Жорка осмелился не выполнить генеральский приказ, нереально было надеть на голову, а слова, которые кричал Жора, не укладывались внутри головы. Неподчинение самому Василию Ивановичу самим Василием Ивановичем  расценивалось как самовольная сдача Москвы нашими войсками, и преступление это квалифицировалось как измена Родине.

Генерал Дичков в армии имел кличку «Дикий» и прославился своим зверством. Ещё в семнадцатилетнем возрасте он комиссарил у командира китайской карательной роты Ли Сю-Ляна, которая, по сути, была ротой наёмников и за каждого замученного белого офицера или священника получала премиальные лично от героя «гражданской» Ионы Якира.
 Этот, не имевший никакого военного образования полководец распоряжался средствами, позволяющими содержать банду из пяти сотен головорезов, расплачиваясь с ними наличными за каждую военную операцию. Деньги на это он брал в «тумбочке», не заморачиваясь никакой отчётностью. Лишь в 1927 году он был послан на обучение в Высшую военную академию германского генерального штаба.
Даже контуженный во все дыры и тоже семнадцатилетний психопат Аркадий Гайдар был по сравнению с Василием Ивановичем целлулоидным пупсиком, несмотря на суицидально-депрессивный алкоголизм, вследствие чего всё тело его было в постоянных бритвенных порезах.
Свою, рассчитанную на детей-инопланетян повесть про мальчиша Кибальчиша он написал в новосибирской психушке. Попробуйте перечитать "Голубую чашку", постоянно держа в уме мысль, что её автор в бытность комиссаром вовсю практиковал расстрел со спины в затылок мирных жителей, чередуя его с писательской деятельностью.
Необъяснимые в двадцатые годы массовые браки комиссаров и военачальников с интеллигентными еврейскими девушками коснулись их обоих, что нисколько не убавило им кровожадности.
 Впрочем, не таким уж оно было непонятным, это явление. До возникновения Третьего Рейха Россия была единственной страной в мире, на законодательном уровне ограничивавшей права евреев. Поэтому при первой же возможности борьбы за свои права и в особенности благодаря провозглашению большевиками принципа национального равенства наиболее активно в революцию хлынули именно инородцы.
Что говорить о генерале Дичкове и Гайдаре, когда эта массовая эпидемия коснулось А. Андреева, женатого на Доре Моисеевне Хазан,  В. Молотова – на Полине Семёновне Жемчужине (Перл Семёновне Карповской),  К. Ворошилова – на Екатерине (Голде) Давидовне Горбман, Кирова  – на Марие Львовне Маркус, В. Куйбышева – на Евгении Соломоновне Коган.
На еврейках были женаты также Каменев, Бухарин, Ежов, Поскрёбышев, Щорс, Калинин, Луначарский, Яков Джугашвили и даже главный анархист князь Кропоткин. Что касается деятелей культуры, то этот сладкий кошерный недуг поразил В. Катаева, А. Фадеева, К. Федина, С. Щипачёва и даже самого Набокова, а также председателя союза композиторов Тихона Хренникова.
 Генерал любил рассказывать о приказе главкома Муравьёва, который гласил: «При походе мимо Одессы из всей имеющейся артиллерии открыть огонь по буржуазному центру города, разрушив его до основания. Нерушимым оставить один прекрасный дворец пролетарского городского театра».
Каким писарем,  которому, очевидно, не хватило  еврейской жены, в пролетариат были записаны венские архитекторы Ф.Фельмер и Г. Гельмер, надо было спросить у главкома. Но этот психически больной человек был судим своими же соучастниками-большевиками за  «болезненную жестокость и умышленное подталкивание войск к насилию и беспорядкам». В конце  концов,  его застрелили латышские наёмники. А ведь некоторое время Муравьев находился в Одессе как командующий вооруженными силами т. н. «Одесской советской республики». Это с блестящим  прошлым полковника царской армии, что предполагает некоторую интеллигентность.
– Где была бы сейчас ваша «Дерибабушка», если бы нам с Якиром удалось выполнить этот приказ, – ржал довольный солдафон Дичков.
Захлёбываясь от восторга, он рассказывал, как в Одессе белых офицеров истязали, привязывая цепями к доскам, медленно вставляя в топку и жаря, других разрывали пополам колёсами лебёдок, третьих опускали в котёл с кипятком, а потом бросали в топку.
Все психопаты, все садисты и убийцы собирались под красные знамена. Именно превосходство в зверстве и обеспечило марксистам победу в гражданской войне.

Увидев Славку, генерал перестал долбить ворота гаража, снял с головы завязанный по углам носовой платок и, вытирая им пот, сказал: «А, студент, ёпть, хорошо, что пришёл! Не знаю, что с твоим дружком делать? Пошли в дом посоветуемся».
И они пошли в дом, который Славка уважительно называл ДОМОМ.
Славкина семья (мама, папа и братишка) жила более чем скромно, занимая полторы комнаты в коммуналке. Отец работал и учился, а мама занималась воспитанием детей. Поэтому когда Жорка впервые пригласил друга в гости, Славик долго не мог прийти в себя от невероятного впечатления.

Когда Славика мама готовилась изготовить нам нашего литературного героя, «УЗИ» ещё не придумали. Родственники обсуждали два вопроса: 1) мальчик или девочка?  2) как их назвать? Согласно еврейской традиции новорожденного надо называть по имени близкого родственника, покинувшего этот мир. Но это было бы уже слишком явным архаизмом, потому что на выбор были два варианта: женский – Браха, мужской – Барух.
С языка одесских лабухов это даже неудобно переводить. Поэтому на семейном совете решено было, что достаточно будущего ребёнка назвать на букву «Б».
В самый разгар путешествия по еврейским «святкам» пришёл сосед, умеренно припоцанный, Сталь Соломонович. Внедрившись в проблему, он сказал: «Граждане, на букву «бэ» есть шикарное имя!
– Ну! – сказала скептически настроенная мама!
– Буран! – торжественно выкрикнул сосед.
– Баран, – презрительно процедила мама. Ты считаешь, что я беременна пылесосом? Ну-ка, напомни мне твоё полное имя?
– Пофистал, – тоскливо произнёс он, – победил фашистов Иосиф Сталин.
– Подристал? – спросила мама. – Теперь вытри задницу. Тебе надоело быть одному посмешищем, так ты решил найти себе компаньона?
– А шо? Вот у Фимы Гомельского родился внук, так они назвали его Буран. И чем плохо, – восхищённо сказал Пофистал. – Представляешь? – Гомельский Буран!
– И что это значит, засмеялась мама?
– Сталь пошевелил губами, пытаясь вспомнить, потом радостно сказал:  «Будет Умом Радовать Нас». А ещё можно назвать Буранас –  будет, как испанец. А дома можно звать Барух.
Такой реакции от беременной женщины он не ожидал. Прямо в его безмозглый лобешник, вращаясь, как лопасти вертолёта, летела качалка для теста. Он успел повернуться спиной к снаряду и получил удар по шее.
Изобретательная мама изыскала редкое имя «Борислав» с намерением в быту называть дитя Славиком.
Но на этом приключения новорожденного не закончились. Ещё жив был прадед – цадик (ивр. ???? , то есть праведник) – в иудаизме: благочестивый, безгрешный человек (святой), пользующийся особым расположением Б-га.
Патриарх прислал весточку, в которой интересовался, не пора ли делать евреем  новорожденного. Предваряя поползновения своего внука (Славика папы), тяготевшего к лаврам передовика производства и дважды безуспешно пытавшегося проникнуть в ряды КПСС, увильнуть от обряда обрезания, он предупредил, что брать на руки ребёнка неизвестной национальности ему не позволит Всевышний.
Обряд состоялся. Прадед взял орущего ребенка на руки и спросил: «И как этого еврея зовут?»
– Борислав, – тихо сказала мама. Наступила напряженная тишина.
– Я спросил, как называется этот ингл?
– Слава, – ещё тише сказал папа.
– Слава Богу? – уточнил цадик. Это хорошо, но я вижу, что держу в руках Беню. Я буду называть его Бенчик.
Прадед осторожно положил Славика на стол для пеленания, достал конверт с деньгами и положил рядом с младенцем. Ребёнок тут же перестал плакать и попытался изобразить улыбку. Каким образом это имя прокралось за ним в первый класс, только одному Б-гу известно, но все  близкие друзья именовали его поочерёдно,  то Славиком, то Беней.

Среди дачных хибарок, почти у самого моря стоял дом с колоннами, напоминающий барскую усадьбу.
Славка знал, что Жоркин отец генерал и знал, что в одесский военный округ Василий Иванович был назначен одним из заместителей командующего округом маршала Бабаджаняна. В Одессу он был переведен с какой-то должности в политуправлении Группы Советских Войск  Германии.
В вестибюле, обшитом, дорогим деревом стояла изумительной красоты антикварная порфировая ваза ростом с человека. Увидев её, Славка даже не заметил её невероятной красоты, потому  что её затмевала мысль: это сколько же солдат нужно, чтобы перевезти её из Дрездена в Аркадию.
Навстречу им вышла крупная румяная женщина в кружевном переднике и, приветливо улыбнувшись, сказала:
– Мальчики, идите в ванную, я жду вас в столовой.
– Это твоя мама? – спросил Беня.
– Ты что, – удивился Жора, – это же Люда, из обслуги!
Слово «прислуга» советскими барами было заменено на «обслугу» и в этом был такой откровенный цинизм, что от него просто воротило.
В ещё большее изумление привела Славика  ванная комната. По площади она была равна их комнате в коммуналке. Ванна гигантских размеров была облицована мрамором, и мыться в ней могли одновременно несколько человек. Но больше всего его поразил камин. Это в ванной-то. Впрочем, в гостиной тоже был камин, только более красивый, с художественно отлитой решёткой.

В брежневские, застойные, как простатит, времена, номенклатурные чины, а затем и подпольные «деловары» перестали вплоть до показательного для соседей голодания скрывать свои доходы. Что касается их детей, то они совершенно «потеряли нюх». Что называется «оборзели».
В  школьной среде начала складываться молодёжная субкультура под названием «мажоры».
Это были не просто дети обеспеченных родителей. Для допуска в «high life» требовался набор «фирменных» вещей, крупные суммы карманных денег, знание современных направлений в музыке, в моде и, разумеется, особая философия потребления. «Мажоры» составляли крепкий костяк в школах с углублённым изучением иностранных языков».
В Одессе была одна школа с углублённым изучением французского языка, но, очевидно для того, чтобы тщательнее углубить французский язык, все остальные предметы изучались на украинском.
В итоге Жорик и Беня встретились в 1-ом классе одной из лучших русских школ Города. Школа находилась на проспекте Мира, в нескольких метрах от будущего жоркиного места службы в комендатуре и от будущей квартиры их общего друга Мишки, в которой, пока не зная горя, безмятежно спали другие люди.
Генеральчонок был устроен туда по звонку, а Славика маме три раза отказывали, мотивируя отказы отсутствием свободных мест. Наконец мама решилась и принесла директрисе набор «Красная Москва». Так Бенина школьная жизнь началась с несправедливости. Богатый генерал устроил своего сына, не выходя из дома, а Славика мама из всех сил, пытавшаяся рассчитать расходы от зарплаты до зарплаты, вынуждена была дать посильную взятку.
Славик никоим образом не относился к «мажорикам» и даже не стремился попасть в эту элитную компанию. Дружба с Жоркой, начавшаяся с третьего класса переросла в какую-то чуть ли не родственную связь. Славик был лидером класса в учёбе,  спорте и даже в драматическом кружке, где  играл главные роли.
 В восьмом классе школьный кружок под руководством помощника режиссера одесского Украинского театра поставил спектакль «И один в поле воин». Беня играл роль советского разведчика, косящего под немца Генриха Гольдринга. Немецкий аристократ Генрих в бениных особо длинных монологах переходил с украинского на одесский.
Режиссер хватался за сердце, когда немецкий барон, обращаясь к оберсту СС, вдруг говорил: «Ой, та перестаньте вже сказати цих дурниць. Заменить его было некем: остальные «знавці української мови» и этого сказать не могли.
Все это было предметом белой зависти учеников класса, а Жорка мечтал не просто подружиться с лидером, но хотел, чтобы Беня был только его другом и страшно ревновал  ко всем, кто пытался с ним сблизиться.
Генеральские атрибуты не особенно влияли на их отношеиия, и, может быть,  прочувствовав это и видя положительное влияние на своего «шибенника» генерал проникся к Славику уважением, принимая его как желанного гостя.
– Люда, подай закусить,– распорядился Василь Иваныч, и тяжело дыша, пошёл к холодильнику, откуда извлёк графин со знаменитым «Дичком». Дичок – это был сорокапятиградусный напиток, который генерал делал из армянского коньяка, добавляя в него какую – то гадость, после чего пить его становилось довольно затруднительно.
Генерал обхватил огромной лапищей графин за серёдку, как обыкновенную поллитровку, и разлил напиток по стопкам. Славка с удивлением заметил, что у генерала дрожит рука.
– А всё эта рыжая шалава Сонька, – прорычал старый Дичков и залпом опрокинул стопку, – обиделась, понимаешь, что Жорка больше её «драть» не хочет и  всю подноготную ему выдала.
– Что выдала, о чём Вы, Василий Иванович? – спросил Славка и, услышав ответ, подавился огурцом.
– Да то, что мы с Мирой Абрамовной не родители Жорке, – с досадой проревел генерал и с такой силой хлопнул по столу, что фарфоровая крышка от супницы задребезжала, норовя расколоться, а славкина рюмка слетела со стола ему на колени, облив бежевые брюки коричневым пойлом.
– Дядь Вася, ну, это… Ну, Жорика мама придёт и всё образуется.
– Да ты сдурел, – заорал Дичков, – где ж я ему нарисую его маму? Она в данный момент проходит Гибралтар и знать ничего не знает.
– Позвольте, дядя Вася, но ведь Жорка кричал, что не выйдет, пока за ним не придёт Мира Абрамовна. Какой Гибралтар, она же у себя на кафедре в институте Филатова.
– Что же ты такой тупой? – озверел генерал, – Он требует, чтоб ему подали Елену Васильевну, миркину дочь. А она в рейсе.
– Ну, и зачем ему так срочно потребовалась тётя Лена?
– Па-та-му-шта это его ма-ма, – распсиховался Дичков, дубася огромным кулаком по столу, отбивая для ясности каждый слог.
– А почему же он называет её тетя Лена? – опасливо спросил Слава, так как багровая морда генерала подозрительно напряглась, челюсть пошла желваками, и в его бычьих, налитых кровью глазах Славка увидел скорую смерть.
– Ленка – дочка моей Миры от первого брака. У нас совместных детей быть не могло. Мне на Хасане, понимаш, снайпер косоглазый, какой-то Томимо Токосо по мудям шмальнул, япона мать!
Ленкин муж заделал ей двоих детей, и ушёл к другой.
А тут она снюхалась с каким-то раздолбаем и забеременела от него. Паскудник только узнал об этом, тут же исчез, как сквозь землю провалился. Я хотел было на него всесоюзную облаву устроить, да жена моя другое измыслила.
Попросила Ленку родить для нас наследника. Та немного покочевряжилась, мол, не по-людски это, но Мира ей какую – то похожую хрень в Библии накопала. В общем, уговорили…
Так что получается,  Ленка приходится Жорке мамашей, Мира Абрамовна – бабушкой, а я вообще хрен с бугра!
Славка почувствовал себя двоечником, которого в качестве домашнего задания обязали выучить наизусть и рассказать на память поэму Велимира Хлебникова. Пытаясь осмыслить полученную информацию, он напряг мозг, но этого оказалось недостаточно. Больше, кроме ягодиц, напрягать было нечего, поэтому он решил расслабиться, для чего протянул руку к графину, не увидел своей стопки, налил полную суповую чашку «дичка» и выхлебал этот жидкий тротил,  как воду.

Рассуждения Воланда во время сеанса чёрной магии в московском варьете относились к москвичам, и по отношению к одесситам правильны были не совсем.
Всё – таки природный оптимизм и юмор местных жителей несколько затормаживали воздействие на психику квартирного кризиса. До революции Одесса была третьим по значению городом Российской империи, но по каким-то причинам ко времени прочного становления советской власти перестала пользоваться симпатией большевистского правительства.
Так уж сложилось, что особо крупных предприятий тяжёлой промышленности в Одессе почти не было, а статус города-курорта хоть и был, но Город уступал курортам Крыма, Кавказа и Абхазии, а также, естественно, Сочи – курорту на черноморском побережье Северного Кавказа.
Интересно, что за всё время существования советской власти Одессу посетил всего один член правительства, и жаль, что его не взяла холера за тот вред, который он причинил городу за два неполных дня своего визита.
В 36-м году соратник Сталина Клим Ворошилов за каким – то хреном прикандохал в Одессу. Его, как приличного человека поселили в гостиницу «Пассаж». Утром он, к сожалению, проснулся, встал, вышел на балкон и увидел перед собой Соборную площадь, а на ней изумительный Спасо-Преображенский собор, который начал строить ещё губернатор граф Воронцов, а средства на проект начал собирать ещё герцог де Ришелье.
Ну и что делает этот водитель кобылы, о котором Г. К. Жуков вспоминал, что Ворошилов был и остался полным дилетантом в военных вопросах? Вместо того чтобы самому провалиться под землю (чёрт с ним, пусть даже вместе с антикварным балконом), он приказывает разрушить храм, как «элемент» дореволюционного мракобесия.
С тех пор до самого конца советской власти ни один политбюровский член себя в Одессу не совал. И слава Б-гу. Но, с другой стороны на гражданское строительство городу выделялись ничтожные по сравнению с промышленными центрами средства, не учитывающие, что население Одессы после войны увеличилось в два раза.
Вообще правительство весьма расчётливо взвалило проблемы снабжения города продуктами на «Привоз», а всем остальным на «толчок», убедившись в том, что одесситы от голода совсем не умирают и даже вполне модно одеты, благодаря морякам загранплавания.
Говорили, что на толчке можно купить всё, даже атомную бомбу. Это преувеличение, потому, что на «толчке» нельзя было купить даже прихожую от однокомнатной квартиры. Бомбу – да! Какую хочешь! Но это же не гешефт!
Такое отступление от основного повествования необходимо для того, чтобы читатель проникся пониманием того, что квартирный вопрос в Одессе если и стоял, то не очень упруго, поэтому никто его не рассматривал.
Вся Одесса была одной большой коммунальной квартирой, и даже как-то странно, что существовал, оказывается, весьма ограниченный контингент небожителей, которые открывали входную дверь своим личным ключом и за ней почему-то не простирался длиннющий коридор с рядами дверей. На стенах, выкрашенных разноцветными кусками, не висели детские ванночки, велосипеды и санки, а на стенке уборной не висели двадцать два унитазных круга, и не было написано: «Цилька – старая хуна».

«Вино, какой страны вы предпочитаете в это время дня?»
(Воланд буфетчику Варьете Андрею Фокичу).
М.Булгаков («Мастер и Маргарита»)

Славик направлялся в гости к Мишке Третьяку – обладателю полуторакомнатной отдельной квартиры на улице Бебеля. Учитывая нежный возраст хозяина данной роскоши, его уверенно можно было отнести к небожителям, несмотря на расположение этой хоромы на первом этаже и входом прямо с улицы.
Квартира на Бебеля была контрибуцией, полученной от бывшей жены за согласие разменять подаренную ей любящим папашей квартиру на две.
В противном случае Мишаня грозился остаться жить с ней вечно и умереть в один день, но только после закрытия винно-водочного отдела гастронома. Раздел квартиры с перспективой никогда больше не видеть этого «хронического блядуна и алкаша» был для неё удачной сделкой.
Вход в квартиру был прямо с улицы и за сто метров до входа на всю улицу раздавался голос Роберта Планта, исполняющего «Good times Bad times» из альбома Led Zeppelin.
Любой одессит знал, что на этой же улице в опасной близости от мишкиного дома находилось огромное серое здание КГБ.
Недавний мэр города – героя Одессы Эдуард Гурвиц никогда не позиционировал себя как еврей: не ходил в синагогу и не якшался с еврейскими организациями. Но удержаться от того, чтоб подсунуть «самостийникам» какашку, было выше его сил. Улицу, на которой находилось здание КГБ, ставшее ФСБ, с его подачи назвали Еврейской.
Старая хохма о том, что из пятиэтажного здания виден Магадан, была не про Мишку. Его мама имела в покровителях знатного чекиста, но, работая главным санитарным врачом Одессы, котировалась даже «покруче» своего поклонника.
Признаки грядущей холеры и других кишечных заболеваний, включая коровий триппер, она определяла по запаху денег, исходящих от служебных лиц. В основном она занималась «доением» крупных коров, ответственных за «Привоз» и «Новый рынок». Но это вовсе не означало,  что она брезговала мздой от мелкотравчатых производителей отоларингологических пирожков «ухогорлонос» с «бутером» из животных, неизвестных корифеям зоологии.
Мишка был помешан на музыке, и эта, недоступная для обычных трудовых масс чистота и громкость звука воспроизводилась проигрывателем винила с прямым приводом Technics — SP-10 и трехполосной акустикой АС SB-7000.           
Жоркина тётя (оказавшаяся его мамой) была судовым врачом на «пассажире» и из каждого рейса привозила ему диски, которые были жутким дефицитом, поскольку в отличие от джинсов и других «шмоток» считались идеологическим оружием.  Далеко не каждый моряк решался рискнуть загранвизой, несмотря на то, что цена некоторых дисков доходила до 100 рублей.

Пролетарии всех стран соединяйтесь!
ВСЕСОЮЗНЫЙ ЛЕНИНСКИЙ КОММУНИСТИЧЕСКИЙ СОЮЗ МОЛОДЕЖИ
НИКОЛАЕВСКИЙ ОБЛАСТНОЙ КОМИТЕТ ЛКСМ УКРАИНЫ
Для служебного пользования
Секретарям ГК, РК ЛКСМ Украины
Направляем примерный перечень зарубежных музыкальных групп и исполнителей, в репертуаре которых содержатся идейно вредные произведения, а также список тарифицированных вокально-инструментальных ансамблей СССР. Рекомендуем использовать эти сведения для усиления контроля за деятельностью дискотек. Данной информацией необходимо обеспечить все ВИА и молодежные дискотеки района.
Секретарь обкома комсомола          П. Гришин

Приложение к письму
от 10 января 1985 года

Примерный перечень зарубежных музыкальных групп и исполнителей, в репертуаре которых содержатся идейно-вредные произведения

"ВЕРНО"

Этот шедевр русской письменности относится к 1985 году. Теперь представьте себе, как комсомольские черносотенцы относились к музыкальным группам лет на десять раньше.
 Третьяк и Дичков стойко переносили непосильные тяготы армейской службы вдали от дома, а точнее в гарнизонной комендатуре, расположенной на проспекте Мира (сейчас Александровский проспект). От мишкиного дома он находился в тридцати метрах, а рядового Дичкова на службу привозила мама (сиречь бабушка) на генеральской «Волге». Оба лоботряса успели вылететь из ВУЗов и загремели в армию.

Ясное дело, Жорка, тоже имел в наличие неплохую аппаратуру, но не имел никакой возможности прослушать ни один диск на приемлемой громкости, потому что старый Дичков растоптал бы пластинки вместе с аппаратурой. Ничего более рокенрольного, чем «Валенки» в исполнении Лидии Руслановой и «Марша Будённого» дикий генерал не слушал и другим не давал.
– Мы беззаветные герои все… Кто-нибудь задумывался о значении слова «беззаветный»? Это человек без завета, без бога, а значит, и без совести.
Мишка «доил» маму и на полученные удои покупал у Жорки диски. Образовавшиеся деньги тут же совместно пропивались. Раз в неделю Мишкина мама приносила ему кастрюльки с едой в количестве, рассчитанном на неплохой сынулькин аппетит.
 Поскольку в мишкиной хороме одновременно бухало, танцевало и даже совокуплялось, в неудобной для этого кладовке не менее двенадцати «мажориков и мажоринок», то все эти отбивные, тефтельки, жареные цыплята, жаркое из барашка, сырокопченые колбасы и прочий недельный провиант исчезал со скоростью падения мешка с мусором в мусоропровод.
Каждый, приходящий в гости приносил какую – нибудь выпивку: от «шмурдилы» – до «шампусика»,  от джина – до «вискаря».  Даже ядовитым зелёным ликёром «Шартрез» тоже не брезговали.  Народ старательно маламурил внутри себя коктейли.  Закуску никто не нёс, и поэтому через некоторое время выстраивалась очередь в туалет пугать Ихтиандра.
Однажды Женька Кравченко, можно сказать «форсмажорик» – сын начальника штаба округа и сам, работающий секретарём райкома комсомола, притащил с собой, какое-то лицо невнятной национальности, которое оказалось профессиональным «шаровиком-затейником».
Мало того, что лицо пришло с пустыми руками, оно ещё и требовало внимания.
– А пачиму ето никъто не пъёт? – спросило лицо, отвлекая народ от танцев – шманцев – обжиманцев.
– Да вот же стоит коньяк, – ответили ему. Наливай да пей.
– А къто будит гаварыть тост? – спросил гость с акцентом, вызывающим опасение, что тост может оказаться многословным.
– Не надо тост, – сказала Светка, женькина жена. Пей так, джигит! На крайняк выйди в сральник – там есть зеркало. Скажи тост прямо в него!
– А закусить? – спросило лицо, и Мишка, которого отлучили от грудей очередной комсомолки  психанул.
–  Ты принёс закусь? – заорал хозяин квартиры. У нас съедобанного ничего нет, всё схавали, ишак ты доставучий!
– Так вот же кетчуп, – сказал гость, и народ заинтересовался. С этими словами он взял бумажную салфетку, вытряс на неё приличную струю кетчупа и закрутил салфетку, соорудив на ней хвостик. Вышло что-то вроде хинкали или небольшого помидора. Джигит выпил рюмку, засунул бумажный помидор в рот, пожевал и выплюнул бумагу в ладонь.
Наступила тишина, затем грянули аплодисменты.

Последнюю неделю Жора домой не показывался, находился в жутком депресняке и запое.  По утрам Мишка с большим трудом приводил друга в состояние прямоходящего винопитающего и волок его на службу в Советскую Армию. Вернуться домой, в генеральскую вотчину, его уговаривал сам начальник комендатуры, но Жорка только дышал огнедышащими выхлопами и нецензурно ругался.
Беня приходил каждый вечер и сообщал Жорику, где находится судно с его мамой на борту. На это пьяное в умат веннослужащее говорило: «У меня нет мамы, у меня нет папы, у меня никого нет, я круглый колобок – сиротинушка!»
– Перестань ныть, – кричал Славка! У тебя две мамы и каждая из них готова ради тебя на всё.
– Тётка Лена подарила меня старикам, как зашморканный платок, – рыдал Дичков. Я вещь!
– Да она, когда приходит из рейса с утра до вечера тебя тискает и обцеловывает: «Жоринька, померь туфли. Смотри, какой спортивный костюм я привезла моему мальчику. А ежедневный «стольник», на погулять? Некоторые люди за месяц зарабатывают сто рублей.

Тут Славик вспомнил приключение, произошедшее с ними зимой  в ресторане «Чёрное море».
Одно время там пела сама Татьяна Боева, вошедшая позже в десятку мировых джазовых певиц. Бэк – вокалисткой у неё была Лариса Долина, тогда ещё четырнадцатилетняя Лора Кудельман. Одесские рестораны, (вообще рестораны) в то время были единственным местом, где можно было петь джаз. Голос Боевой, непонятно откуда появившийся у одесской девчонки, был родом с негритянского юга США.
Кстати, Лариса Долина считает Татьяну своей учительницей, и всё, что умела когда-то Лариса, вот эту  “черноту” в голосе она взяла от Боевой. Белый человек  поёт из головы, цветной человек поёт из сердца, а чёрный из живота. Боева доставала свой голос именно из живота.
В те дни, когда в ресторане пела Татьяна, попасть туда было немыслимо. Впрочем, в те времена, вечером, в любой из ресторанов Города попасть было сложно. Без предварительного заказа зайти в «Интурист» можно было двумя путями: либо проходишь как VIP-персона, либо,  если таковой не являешься, но знаком со швейцаром и готов на определённую мзду. Правда, при наличие мест. Постоянно висящая с 1970 года фундаментальная табличка «МЕСТ НЕТ» переводилась так: «вынимай мохнатый «шмель» на душистый хмель».
К VIP-персонам, кроме иностранцев относились валютные проститутки и комсомольское начальство. В принципе, разница была небольшая, поскольку начальство у них было общее, сидящее на Бебеля напротив мишкиного дома. Кураторы, известные всем постоянным посетителям своими деревянными рожами,  тоже находились в зале. Их служба, сами понимаете, была «и опасна, и трудна».
Шарапов, к примеру, пытался растянуть чашку кофе, купленную на сто казённых рублей,  полученных от Жеглова, до появления опасного бандита Фокса. Новые шараповы казённых денег не жалели, заказывая себе отнюдь не «супчику горяченького, да с потрошками». Да и стрельбы со швырянием официанток из окон под фокстрот «Рио-Рита» не ожидалось.
«Девочки» представляли  собой весьма экзотическую группу. Прежде всего, они разительно выделялись своей шикарной одеждой, которая отличалась от «ширпотреба», который привозили моряки. На то, во что они были «упакованы», ни одному «мариману» не хватило бы годовой зарплаты. Про «брюлики» вообще промолчу. Неизвестно кто проводил у них «кастинг», но путаны были одна красивее другой.
Они сидели за бутылкой шампанского и более ничего не заказывали, ожидая какого-нибудь «фронца», как в Одессе называли иностранцев. Такса за «интим» даже в то время ими была установлена $50. Можете себе представить, насколько у них было всё схвачено, если за найденные при обыске $10 можно было «сесть» на срок от пяти до восьми лет по  88 статье УК СССР.
Правда, известнейшая  в Одессе валютная проститутка Соси Лорен, многие годы верой и правдой служившая родному ведомству с пионерского возраста при выходе в тираж получила свой «восьмерик» по злополучной 88-й статье.
Друзья пришли в «кабак» как раз к началу выступления Боевой. Оба были при деньгах: с Беней рассчитался один из «мажориков – плейбоев» за три курсовые работы».
К третьему курсу на факультете никого из этой категории студентов не оставалось, но до поры до времени они наивно надеялись, что купленные курсовые помогут им стать врачами.
Столик, за который их посадили, был недалеко от эстрады, как раз напротив «рабочего» столика «жриц», хотя никто из них не ел.
Друзья поздоровались с ними, поскольку шапочно были знакомы. Жорка, тут-же, не мигая, уставился на высокую брюнетку какой-то нездешней внешности.
Это была Астра – самая роскошная путана, заслуживающая особого внимания ввиду абсолютной неординарности.
До трёх часов дня она, одетая в джинсы и свитер либо в строгий костюм трудилась главным бухгалтером крупной строительной организации, имея в подчинении около десятка работников.
 С 1000 до 1500 она отзывалась на имя Людмила Сергеевна (личность абсолютно реальная) Прим. автора.
Приход на работу в 10 часов утра был непременным условием, обговоренным с начальством. Наверное, не было ни одного человека, знакомого с ней, который не знал бы о второй её работе. Она не распространялась об этой, другой своей жизни, но и особого секрета из неё не делала. Что характерно, на работе она пользовалась непререкаемым авторитетом, была строга и не допускала никакого панибратства. Для её двадцати восьми лет такую карьеру можно было считать очень успешной.
Своим товаркам по горизонтальному труду на вопрос, зачем ей эти бухгалтерские копейки, она, усмехаясь, отвечала: « У вас, у «приматушек», один, основной рабочий орган, максимум ещё два вспомогательных. Их легко стимулировать снаружи. А у меня основной орган расположен очень неудобно – внутри головы и требует ежедневной тренировки и совершенствования».
«Кроманьонки» растерянно переглядывались, как бы спрашивая, друг дружку: «Это по-каковски она сейчас блеяла? На неандертальский, вроде бы не очень похоже».
Ребята сегодня решили «кутнуть». В этот вечер обычно дрянная кухня ресторана по какой-то причине разродилась редким блюдом «Поросячья грусть» (свиные ребрышки в оригинальном кисло-сладком соусе). К ним ребята заказали бутылку армянского коньяка, и тут зазвучал хит «Summertime», с которого Боева начала выступление.
Жорка, у которого были разлады с женой, сидел в пол-оборота к «рабочему» столику и пялился на Астру.
– Что ты уставился на этот лежачий «Торгсин»? – спросил Беня. – В этом магазине за рубли ничего не продают.
– Всё продаётся и всё покупается, – назидательно сказал быстро захмелевший Жорка. – Я с детства её хочу, – и пошёл приглашать Людмилу на танец.
Потоптавшись возле неё и переговорив, он вернулся ни с чем.
– Я же тебе говорил, – раздраженно сказал Славка. – Брось позориться!
Зная своего друга, Беня, по выражению его лица понял: у того мозги уже танцуют «вальс в мажоре».
– Саша, – дернул за полы пробегающего официанта Жорка. – Принеси нам ещё бутылку коньяка.
– Коньяк кончился, – на бегу сказал официант.
– Не морочь мне бейцалы, – обозлился Жора, который не привык, чтобы ему отказывали.
– Есть только джин «Бифитер», но он дорогой, – сказал Саша.
– Давай, тащи быстрее, и ещё каждому по «рёбрам», – нетерпеливо сказал Жорка.
– На черта тебе этот джин. Его с коньяком нельзя мешать, – разозлился Славик. – Ты как хочешь, а я допью коньяк, что остался. Смешивать не буду!
– А я буду, – упрямо заявил Жорик. – Эта овца, моя жёнушка, сказала, что не любит меня. А я хочу, чтобы меня любили, причём сегодня.
Жорка продолжал сидеть в пол-оборота к столику «девочек», отхлёбывал джин из фужера для шампанского и, после каждого глотка, морщась, спрашивал: «Как эти долбанные «фронцы» пьют такой одеколон?»
– Ну не так, как ты, это точно. Во-первых, не мешают с коньяком, во-вторых, мешают с тоником.
Жора встал и быстро пошел к «рабочему» столику. В это время с другой стороны одновременно с ним подошёл мужчина, довольно крепкого телосложения. Славик увидел это и тоже быстро подошёл к столику в тот момент, когда Жорка сквозь зубы сказал мужчине: « Слышь, фрайер, сделай вид, чтоб тебя искали».
Мужчина увидел, что силы не равны,  решил не ввязываться и ушёл.
– Так, быстро пошёл за стол, – нервно прошипел Беня, – не то я тебе настучу по мозгам.
– Мальчики, та вы шо, с Бугаёвки? – промурлыкала одна из путан. – Мы же на работе. Зачем вам этих непрятностей?
– Люда, – обращаясь к Астре, сказал Жорик. Сегодня не твой день. Вечер заканчивается, клиентов не видать, а я, – вот он! Хочу тебя, – умираю.
– Ну, во-первых, не Люда, а Людмила Сергеевна либо тогда уже Астра. Во-вторых, ты прекрасно знаешь, что за «деревянные» мы не обслуживаем.
– Кая тебе разница, я заплачу рублями по курсу, – нетерпеливо сказал Жора.
– А фантиков от жвачки у тебя нет? – усмехнулась Людмила.
У Жорки начали раздуваться ноздри. Он сжимал и разжимал кулаки.
– Что это ты надулся, как мышь на крупу? – спокойно произнесла Астра. Знаю я, кто ты такой, и папашку твоего, старого пердуна, тоже знаю. Всё, мага?зин закрыт. Идёт переучёт моральных ценностей.
Жорка стоял весь багровый от стыда и злости, но в этот момент у Людмилы на лице появилось новое выражение.
– За рубли – нет, а вот за кольцо, так и быть обслужу, – испытующе посмотрела она на Дичкова.
– Это «обручалка», – тихо сказал Жора.
– Вижу, – хищно улыбнулась Астра.
– Оно стоит сто пятьдесят рублей, – уже понимая, что за игра идет, – прохрипел Дичков. Я дам тебе триста.
– Не-а! Кольцо, – и я страстно тебе отдамся, – издевательски изобразила фальшивый оргазм Астра.
– Жорка, не вздумай! Славик схватил друга за руку и потащил от стола.
– Да отстань, ты – досадливо заорал Жора, снял кольцо и, как костяшкой домино шлёпнул им по столу.
– Поехали, – сказала Астра и пошла вниз.
– Чтоб ты треснул, баран! – выругался Беня, обращаясь к Жорке.
Тот держал дорогущую женскую шубу, помогая Астре одеться, затем подошёл к Славке:
– Бенчик, пожалуйста, поехали со мной. Я чувствую, что нашёл приключение на свою задницу. Если оставишь меня одного, – точно вляпаюсь в какое-нибудь дерьмо».
– Ты уже вляпался, – с досадой произнёс Беня. Забирай кольцо и поехали по домам.
Жорка ничего не ответил, только упрямо мотнул головой.
Они вышли на улицу. Стоял необычный для одесской зимы приличный «зусман», около – 10°.  Тут же подъехало такси-шмаровоз.
– На пятую Фонтана, – сказала Людмила.
– Дичков уселся на переднее сидение, а Славик, пропустив Астру, сел с ней рядом на заднее.
– Свечку взял? – ухмыльнулась Людмила.
Славик, сразу не врубившись, наивно спросил: «А свечка зачем?»
– Как, а ты разве не будешь над нами свечку держать? – на полном серьёзе спросила путана.
Славка хотел обидеться, но неожиданно прыснул со смеху, – настолько естественно она его подколола.
Они подъехали к какому–то странному высокому ангару из «дюраля», вышли, и такси тут же уехало. Люда достала ключ, попыталась открыть дверь, но она примёрзла и не открывалась.
– Ну-ка, парни, откройте даме дверь, – указала Людмила на ломик у стенки ангара.
Они с трудом отодрали дверь и зашли в абсолютно пустой ледяной гараж. Только напротив двери стоял стол с какими-то металлическими ящиками.
Астра нашарила рубильник и включила яркий свет.
– Ччто этто, ггде мы, зачем ммы сюда…? – трясясь от холода, спросил Жорка.
– Как это зачем? – To make love! – удивилась Людмила.
– Здесь? – недоверчиво спросил Жорка. – Здесь же колотун!
– Да ну, для такого горячего парня это разве холод? – хихикнула Люда и сняла шубу, оставшись в тонком нарядном коротеньком платье, открывающем длинные, красивые ноги. – А может, ты думал, что я каждого клиента привожу к себе домой? Я приличная женщина, – усмехнулась она.
С этими словами Людмила повернулась спиной к Жорке, приподняла низ платья, оперлась локтями об стол и, повернув голову, сказала: «Не вижу былой страсти. Ты раздеваться не будешь?
Дичков стоял, как соляной столб, разглядывал её бельё и не предпринимал никаких действий.
Славик вышел на улицу, плотно прикрыл дверь, прикурил сигарету и начал прогуливаться туда – сюда по дорожке между гаражами. Про себя он чертыхался и клял своего непутёвого товарища на чём свет стоит. От холода, захотелось отлить. Славка зашёл за ангар, расстегнул, куртку и молнию на джинсах, задрал голову и, приступив к процессу начал рассматривать звёзды.
В этот момент послышался грохот открываемой двери, и листовая обшивка ангара задребезжала.
– Ну, наконец, – подумал Беня и тут же услышал глухой вскрик и истерический женский вопль.
– Он быстро обогнул ангар и в проёме ярко освещённой двери увидел лежащего на полу Жорку и широкую спину какого-то мужчины, который одной рукой пытался вырвать шубу из рук Людмилы, а во второй держал нож и размахивал им перед её лицом.
– Лом! – мгновенное решение пришло в голову на автопилоте. Славка нагнулся, поднял с земли ломик и одним прыжком оказался возле мужика. В тот момент, когда грабитель что-то почувствовал и начал поворачивать голову, Беня обрушил в область его открывшегося виска страшный удар. Раздался противный хруст, и мужик рухнул, как подкошенный, на пол, подмяв под себя шубу.
Жорик застонал и попытался подняться. Голова его была в крови, из уха тоже сочилась розовая сукровица.
– Как ты? – спросил у него Беня.
– Будет жить, – сказала Астра. – А может быть, даже научит свой член стоять на морозе.
 Она полностью пришла в себя и деловито вытаскивала из-под бандита свою шубу.
– Ты глянь, такую шубу изгваздал, пиндос, равнодушно посетовала Людмила и пнула грабителя сапогом на высоченной шпильке. – Ну что, закопаем это дерьмо или так бросим?
– Аа-вв аввы, – совершил попытку высказаться Дичков, размахивая руками.
– Да не парься, птенчик. Жив он, твой обидчик, – засмеялась «путана». Видишь, пальчиками дулю пытается свернуть.
Надо идти на Черняховского ловить тачку. Заодно вызовем ему «скорую».
Они дошли до перекрёстка, и Славка остановил частника.
– Мне надо отвезти его в больницу. Ты извини, поймаешь себе другую тачку.
– Не волнуйся, езжайте. Мне надо ещё со шмаровозом разобраться. Его наводка. Он знал, что у меня есть «зелень».
– Люда, будь человеком, верни кольцо, – попросил Беня, протягивая  ей две сотни. – Больше нет. Это всё, что у меня осталось.
– Убери свои фантики. Я больше их не собираю, – с этими словами Астра достала из сумочки кольцо и положила ему в ладонь. – Не дружи с ним, он плохой мальчик. Терпеть вас ненавижу, мажоров, – и, не оглядываясь, пошла к телефону-автомату.

Оба бойца в поте лица, копались, в каких-то бумажках ровно до 1500, а в 1520 улица начинала сотрясаться от Black Sabbath на стодеци (би) льной громкости уровня « кто не спрятался – я не виноват». Заслуженные и «так себе» ГэБэшники привычно подпрыгивали в креслах и, осознав, что чёрный шабаш  уже наступил, вызывали конвойных, отпуская диссидентов на заслуженный перерыв, закрывали свои мрачные сейфы и начинали собираться домой.
Всем остальным жителям улицы имени Августа Бебеля ещё предстояло на той же громкости ознакомиться с творчеством Deep Purple, Pink Floyd, Jimmi Hendrix, King Crimson, Jet Rotal, Queen и прочими тяжелоусвояемыми соседями музы?ками, которые они называли «кричалками и вопилками».
Их беда усугублялась тем, что участковый, которого Жорка ласково называл Петушком, и отвешивал «саечки» за испуг, боялся пуще расстрела приближаться к нехорошей квартире. Ему хватило одного «вызова на ковер» к начальству, чтобы после икать целый день.
Жора Дичков, приёмный сын замшелого дедушки – генерала, тоже успел скрепить себя брачными узами, но, видно, степлер был ненадёжным, произведенным в конце месяца инвалидной артелью, поэтому рядовой Георгий находился на стадии развода.
Что сделал дикий генерал Василий Иванович, когда с третьего захода в его контуженую голову проникло осознание того, что Жора хочет жениться? Он схватил каминную кочергу и без единого слова помчался на врага в лице  бедного Жорки, занося кочергу, изготавливаясь к смертоносному приёму именитого казака Якова Бакланова. Приём позволял разрубить человека пополам от плеч до седла.
У Жорки седла не было ввиду отсутствия лошади, поэтому сигать через забор пришлось самому, соблюдая конкурный стиль и правильно, по – стиплерски, поджимая копыта.
Старый «хрен с бугра» хотя и строил из себя бессеребренника, клеймя позором торгашей, но это «проходило» только у тех, кто его не знал близко.
Генерал был не только кровожадным, как тампон, но и скупым, как «кулак» в период продразвёрстки. Поэтому, когда Танин папа приехал с визитом к нервнобольному генералу на приличной машине и в приличном костюме, имея при себе купленную в «торгсине» бутылку «Наполеона», сердце лихого рубаки смягчилось, как сало, взятое с собой приезжим на пляж Ланжерон. А когда будущий сват сказал, что все расходы по свадьбе берёт на себя, включая свадебное путешествие, старый жмот совсем растаял.
Единственное, чего генерал не понимал, зачем такой красавице понадобился никчемный Жорка, который вдобавок к тому, что был отменным лоботрясом, отличался незамысловатой внешностью. От прощелыги – отца он унаследовал лошадиную физиономию, а от мамы Лены – еврейский крючковатый нос.
Несмотря на это молодой Дичков пользовался дикой популярностью у иногородних студенток, живущих в общежитиях и съёмных квартирах, а также у каютных номерных, проживающих между рейсами на «Межрейсовой базе моряков».
Умнице и красавице Таньке он тоже навешал на уши спагетти. Более неподходящую пару найти было сложно.
Беня никак не мог понять, какая вожжа попала под Жоркин тощий зад. Сказать, что дичкова жена Таня была красавицей – всё равно, что не сказать ничего. По Славкиному мнению, она была самой совершенной женщиной, когда-либо созданной богом.
Ее по праву можно было называть богиней: великолепная фигура, длиннющие, безукоризненной формы ноги, чувственные, манящие губы и ослепительно сверкающие между ними белоснежные зубки. Когда Танька улыбалась, у неё на щеках появлялись ямочки. Кроме того, у неё был аккуратный носик, карие глаза, густые смоляные  кудри и большая грудь.
Танька с детства занималась художественной гимнастикой, была очень гибкой и великолепно танцевала. Вдобавок она окончила школу с золотой медалью, поступила в «Медин», где Жора и Славик с ней и познакомились.
По-серьёзному сдавать вступительные, довелось только Бене, потому что Танюша сдавала профильный экзамен по химии, а Жорка только присутствовал на экзаменах, а оценки ему выставляли мамины друзья. Жорика мама (бабушка) была профессором-офтальмологом.
На удивление, снобизма у Тани никакого не наблюдалось. Может, это было связанно с тем, что она несколько выбивалась из круга номенклатурных мажориков. Правда, её отец, хотя и не занимал никаких высоких постов, денег имел достаточно, чтобы купить парочку генералов со всеми потрохами. Другой вопрос, что потроха он предпочитал куриные.
Славка и Таня испытывали друг к другу взаимную симпатию, и иногда Славик, сидя на лекциях, ловил на себе странный Танькин взгляд, который он боялся объяснить самому себе, чтобы не выдавать желаемое за действительное. Но что, чёрт побери, он мог означать, этот взгляд, если, сидя на несколько рядов впереди него, Таня поворачивала голову и задумчиво глядела на Славку довольно продолжительное время. Для новобрачной такое поведение было странноватым.
Для Жорки институт закончился в тот день, когда на кафедре анатомии преподаватель показал им труп из «библиотеки». Дома начались разборки,  Василий Иванович назвал его слюнтяем и тряпкой и велел завтра же идти в «анатомичку». Жорка восстал и получил по морде. Тогда он отбежал на несколько метров и обозвал генерала садюгой, вешателем и маньяком. На этом дискуссия закончилась потому, что несостоявшийся доктор сбежал.
Первый год жизнь молодожёнов ничего не омрачало до тех пор, пока они не поехали на день рождения к Мишке Третьяку. Там, прилично «нарезавшись», Жора прилёг отдохнуть в кладовке.
Никто не обратил внимания, что Светлана, супруга Женьки Кравченко – этакая «серая мышь», тоже последовала в кладовку. Жорка привык трахать всё, что излучает тепло или отбрасывает тень, поэтому, несмотря на полуобморочное состояние, инстинктивно совершил невразумительный половой акт.
Что именно пришлось этим двоим по вкусу, объяснить, наверное, не замахнулся бы даже Зигмунд наш, Шлома, сами понимаете, Фрейд, но с тех пор они «трэнались» при всяком удобном и неудобном случае. Естественно, что скрывать это не удавалось, да и находящаяся в перманентном оргазме пара была и не в состоянии скрываться. Всё было бы не столь страшно, если бы Женькин отец не был бы в прошлом непосредственным начальником генерала Дичкова и если бы Женька не был паталогически влюблён в свою жену.
Подумать только: даже суровый разговор между двумя генералами и пара оплеух, полученных Жоркой от папаши, не подействовали на него отрезвляюще.

Самое удивительное, что наша Таня не только не плакала, но даже постоянно была в хорошем расположении духа.
Светка забеременела. Муж, в надежде, что этот блядюльтер, наконец, закончится, был весь в ожидании благополучного окончания безобразия и даже купил коляску, но Светка вынесла из роддома Микродичкова с лошадиной челюстью и еврейским носом. Ошибиться было невозможно.

В Славкиной семье не только не произносились фразы, которые могли считаться нецензурными, но даже намёки на половые отношения людей, не состоящих в браке, не допускались как несуществующие.
Да, не будучи монахом, Славик был знаком со всеми видами «инакомыслия» в отношениях полов, под названием «Сексуальная революция», которая пришла в Одессу с опозданием лет на пятнадцать.
Всё, что попадало в «Совок» с опозданием, принимало дикие и неуправляемые формы. Революцию поддержали почти все половозрелые особи, сношаясь при любой оказии с кем ни попадя и где попало.
 Омар Хаям, изрекший: «Ты лучше голодай, чем, что попало ешь и лучше будь один, чем вместе с кем попало», помер бы девственником, отравившись «Докторской» с добавкой в фарш деликатесной туалетной бумаги.
Предвижу восклицание какого-нибудь «пурица» от литературы:
– О, и этот банально ссылается на изречение, которое не повторяет только ленивый.
Спорить не буду. Отвечу так, как говорили, говорят, но вряд ли лет через двадцать будут говорить в Одессе: «Вам этого мешает? А мене как раз этого надо, поэтому дышите в разную от мене сторону!».
Какие-то, внушённые родителями и почерпнутые из книг поведенческие догмы и нравственная самоцензура не позволяли Славику даже в мыслях допустить хоть какие-нибудь действия, могущие заподозрить его во влюблённости в Жоркину, всё ещё,  жену Татьяну.
Поступки можно и нужно контролировать, мысли нужно, но невозможно, а сны? Что делать со снами, если тебе девятнадцать, ты безумно влюблён, живёшь в одном из самых романтических городов, атмосфера которого, как везде на земле является оболочкой из воздуха. Только воздух разный.
В любом месте на Земле он состоит на 78 процентов из азота, а на 21 процент  из кислорода и только в Одессе воздух на все 100% состоит из Одессы. Никакие возражения не принимаются.
Поезжайте на Бали, Мальдивы, Сейшелы, и всё. Если Вы одессит, то бали-шмали,  это по – Вашему место для жизни?
Хотя, Вы правы: Одесса уже тоже: шоб любить и тосковать, так  да, а шобы жить, так уже, наверное, нет…
Я интересуюсь Вас спросить. Где в Одессе двадцать лет назад Вы лично слышали украинского языка? Лично я услышал его впервые только тогда, когда мама взяла меня с собой на «Привоз». За пределами базара этого языка не стояло. Одесситы говорили либо по-одесски, либо по-русски.
И вот я пошёл в школу. Вчителька Євдокія Харитонівна, родом из села «Безымянка» Татарбунарского района, учила нас української мовi, как иностранному, сама разговаривая на «суржике», а в учительской, так вообще по – русски.
 Проучившись пару лет, я записался в библиотеку. Одесские библиотеки проводили навязанную свыше книжную политику. Любая книга, пригодная для чтения, была издана на русском и украинском языках.. На полках стояли книги только на украинском. Их сосёстры всегда находились «на руках», поэтому я, будучи запойным книгочеем, вынужден был брать, что есть, так что вскоре понял: я говорю по-украински, а колхозники на Привозе говорят на каком-то «воляпюке».
Ради Б-га, прошу щирих українців, на меня не обижаться, но Украина наикрупнейшее по территории государство из расположенных в Европе, а Одесса такая масенькая и такая самодостаточная.
Вы встаёте с кровати в 700? Прекрасно!!! Идите чистить все зубы, сплюньте остаток пасты и тут же, не теряя времени на полоскание, начинайте говорить на  літературній мові.
Говорите себе на здоровье до самого вечера, только  пожалейте Одессу. Этой дамочке уже немножечко за двести, и в неё уже есть минимум троих, а может, и четверых языков. Так я вас спрашиваю: « когда Вы будете в её возрасте, я увижу Вас учить шо-нибудь нового?
Слова «петлюровец» и «гайдамак» для одесситов были синонимом слова «погром». Гитлер, чтоб он вечно горел на маленьком огне из-за газового кризиса, не первый, кто придумал убивать людей только за то, что они не той нации. Были до него ещё и дикари с нагайками, которые сперва грабили и насиловали, а потом говорили что–то на малознакомом языке перед тем, как расстрелять или зарубить. Однако слово «погром» понимали обе стороны.
Так и что же Вы хотите, если в 21-м веке к власти пришли сначала петлюровец и гайдамачка, которые вообще раньше по – украински ни слова сказать, ни денежку «стырить» толком не умели, а теперь их сменил (по собственному его признанию) «лях» – католик, говорящий на «суржике».
– Радуйся, «а гройсер пуриц» русково языка.  Не стоит учить меня правописанию, я уже успел освоить и левописание.
Я опять отвлёкся от основного повествования. Продолжаю обращаться к тебе, читатель, будто ты мой «герой» потому, что мне нужно местоимение «ты».

Так, вот, ты отсидел четыре пары на лекциях в институте, отыграл два тайма в футбол за сборную против «Политеха»,  два часа репетировал конкурс «домашнее задание» с командой КВН, закончил чужую «курсовую» по «биохимии» и в 2-оо лёг спать, наконец, или лёг спать на конец.
– Казалось бы, хорошо, – как говорил мой приятель Вадик Каминский в качестве коментария к новости о том, что соседка Фира сломала ногу.
Но не тут то было. Окно открыто настежь и цветёт акация. А сон не идёт, потому, что это на ветвях распускаются сиреневые гормоны: серотонин с эндорфином. До встречи, мой читатель, а я пойду сорву пару жмень созревшего тестостерона и  вернусь к своему герою.
№№№№№№№№№№№№№№
Славик проваливался в кратковременный сон и тут же просыпался, удерживая в последний миг свой перевозбуждённый организм от поллюции. Ему снилось, что он занимается любовью с Таней. Впрочем, какой такой любовью? Это занятие называлось ураганным сексом в самом завораживающем и привлекательном смысле этого слова.
Вот его напряженный, как закалёная пружина «бенчик» задрожал от прилива крови, головка разбухла, внутри неё начало что-то пульсировать, он хотел осторожно выйти из Тани, но она крепко ухватила его двумя руками за спину и притянула к себе.
И тут Эйяфьятлайокудль извергся, начал плеваться пеплом и чуть не сбил пролетающий над Исландией самолёт. Славкино тело выгнулось дугой, от тряски открылись веки и он проснулся. Вся постель была влажной, а одеяло имело такой вид, будто на него опрокинули банку сгущёнки. Хорошо, что дома никого не было, но он проспал первую пару.
На второй паре была микробиология. Славка начал лихорадочно собираться и в это время за окном прозвучал необычный автомобильный сигнал. Славик выглянул в окно и увидел Жорку, облокотившегося на столь же необычный автомобиль и подающего знаки: выходи, мол, быстрее.
Беня спустился вниз и увидел приземистый небольшой автомобиль цвета бронзы.
– Что это за чудо?– спросил он, поглаживая невиданный перламутровый лак.
– «Тойота Королла», японочка! – сказал Жорка.
– Откуда такая красота. Ангелы с небес спустили?
– Тётка из рейса привезла. То есть мама, – поправился Жорик.
– Это на свою зарплату 38$ в месяц? – удивился Славик.
– Так  тачка ж не новая, а мама копила валюту, оставляла на депозит и ничего в рейсах не покупала.
– Всё равно, просто в голове не укладывается. Прикинь, мой батя уже четвёртый год откладывает и даже на двери от «Жигуля» не накопил, а тут бац…
– Придётся провести расследование, – засмеялся Жорка и ткнул товарища в плечо кулаком. Садись, отвезу тебя в институт.
Славка обошёл машину, открыл правую дверь и увидел руль.
– Что это за фигня, здесь же руль справа.
– Ну, японцы так ездят, им по кайфу, заржал довольный Дичков.
– Да ну, это же неудобно. Обзора нет, – засомневался Беня.
– Это у нас нет, потому что глаза в кучку. Темнота, – продолжая ржать, веселился Жора. – У них же левостороннее движение.
– А как же ты будешь ездить, – продолжал сомневаться Слава.
– А мне по-барабану, – весело сказал Жорик. – Я и с левым рулём только пару раз всего на дедовой тачке ездил. Садись, давай, не ссы, довезу с ветерком.
– Убьёмся, – засомневался Славик. Как пить дать, убьёмся. Я ещё не забыл, как ты на мотоцикле к морю спускался.
 – А что, очень даже клёво спускался, – веселился Жора.
– Ага, клёво, только по отдельности. Ты сам по себе, а мотык сам по себе.
– Хорош понтоваться, давай садись, не то уеду без тебя.
– Беня, кряхтя, начал садиться, опускаясь всё ниже и ниже, ожидая момента встречи задницы с сидением. Наконец встреча произошла, и он почувствовал себя человеком, сидящим на полу.
– Слушай, Жорка, у меня ощущение, что я напялил на себя эту машину вместо пальто.
– Вперёд, – заорал тот и отпустил сцепление.
Машина по–лошадиному подогнула ноги и совершила прыжок метров на пять. Затем приземлилась и рывками помчалась вперёд.
– Жора, а когда ты успел получить права? – спросил Слава.
– Ещё не успел, – сказал Жорка и добавил: – Куда спешить?
Тут Славик заметил, что они уже едут по «Черноморской  дороге» в сторону Люстдорфа.
– Куда ты попёрся, у тебя машина ездит только по прямой, – спросил Славка? Я опоздал уже и на вторую пару.
– Баран, какие пары? Мы едем на дачу к Кравченкам отмечать покупку тачки.
– То есть! – удивился Слава. – Ты с Женькой будешь отмечать покупку?
– Да ты обалдел, мы же враги, – возмущённо сказал Жорка. – На даче нас ждут Светка и Танька.
 Славка почувствовал, что сердце его лихорадочно заколотилось и, не веря своим ушам, он хрипло спросил: «Какая Танька»?
 – Какая Танька? – перекривил его Жора! Да та, на которую ты запал ещё раньше меня. Посмотри ещё раз киносъёмку нашей с Танькой свадьбы, где ты был свидетелем. У тебя там такой вид, будто ты на похоронах. Ты что, думаешь, я слепой? Заманало каждый день слышать: «Славка такой, Славка талантливый, Славка серьёзный, Славка красавчик. А когда я ушёл из «Медина», она вообще мне заявила, что я её ошибка и она жалеет, что ты её не замечаешь.
– Это она напросилась на дачу, узнав, что ты будешь. Честно, я не хотел, но она сказала, что в противном случае будет тянуть с разводом, сколько сможет по закону. Мне же лучше. Мы со Светкой решили пожениться. Только у нас  всё гораздо сложнее. Женя, её муж, сказал, что если увидит её со мной – зарежет. Он вообще «чокнутый». Мне обещал отрезать бейцалы, если что.
В это время они подъехали к 17-ой станции Люстдорфа и свернули направо, чтобы проехать к даче. По этой улице трамвай от конечной 18-й станции возвращался в Одессу. Машина резво подъехала к выступающим рельсам и, увы, не смогла через них перевалить из-за низкой спортивной посадки.
– Давай, вылазь, – заорал Жорка. Надо тачку приподнять, чтобы она не торчала на рельсах. Сейчас трамвай выскочит из-за поворота. Может не успеть затормозить.
Они выскочили из машины, и в этот момент на приличной скорости появился трамвай. Славик изо всех сил приподнял машину спереди за бампер, но нужно было такое, же действие предпринять и сзади, а у Жорки не хватало сил. Трамвай истерически зазвонил и успел затормозить буквально в метре от машины. Беня почувствовал жар, исходящий от многотонного механизма, и весь покрылся потом.
Из трамвая повыскакивали пассажиры. Впереди всех стоял вагоновожатый, демонстрируя комбинации «матюгов», которые  тянули на высшее специальное образование. Просто человек с улицы не смог бы расшифровать, что за Камасутру намеревался сотворить этот извращенец с Жоркиной матерью.
Наконец, они подъехали к даче. Ворота им открыл дядька Васька, тщедушный безобидный пьяница, который зимой жил на даче, кормил собак и  мутил брагу из всего, что не успело сгнить осенью.
У него был самогонный аппарат, который был девственно чистым, потому что дядька Васька не мог выдержать порога в пять дней, после которых брага становилась пригодной для самогоноварения. Он начинал её пить на третий день и от этого полуфабриката бздел громовыми раскатами, портя воздух во всей округе. Кроме того, после каждого раската, Васька прислушивался, озирался и, никого не обнаружив, удивлённо говорил: «Ну, нифуя себе!»
Из-за этого, в общем, то безобидного недостатка Ваську не пускали в дом, если на дачу приезжали гости.

Жорка открыл багажник и начал доставать оттуда разные заморские напитки в количестве, способном погрузить роту солдат в пьяный беспробудный сон.
– Как мы будем ехать назад? – спросил Беня. – Ты собираешься всё это выжлекать?
– Ну, не знаю? – задумчиво сказал Жора. Надо попробовать. А кто собирается ехать назад? Лично я не собираюсь. Ребёнок со светкиной мамой, Женька со своими комсомольскими активистками на Каролино-Бугазе. Не вижу повода не напиться.
На веранде уже был накрыт стол, радующий глаз летним великолепием даров «Привоза». Светка в одном лишь купальнике перемешивала салат и, увидев ребят, распростёрла объятия Жорке. Они тут же начали целоваться.
Таня стояла лицом к окну, обнимая себя за плечи. На ней тоже был открытый купальник, практически состоящий из двух полосок. Славик никогда не видел её на пляже и залюбовался её стройным загорелым телом.
– Таня, привет, – хрипло сказал Славка и хотел поцеловать её дружеским поцелуем в щёчку, но она повернула лицо, и он почувствовал прикосновение её мягких, тёплых губ к своим губам. Вышел этот поцелуй таким естественным, как будто они целовались уже не раз.
 Славику ничего не оставалось, как обнять её и повторить поцелуй с нежностью, от которого у обоих зашлось сердце. Таня взяла его за руку и повела в комнату, где стоял застеленный свежим бельём раскладной диван. Беня лихорадочно посбрасывал с себя всю одежду, лёг между таниных ног и стал покрывать её горячее, чуть соленоватое от морской воды тело долгими поцелуями. Она вздрагивала, когда Славика язык нежно касался её сосков, и они мгновенно становились твёрдыми. Они любили друг друга, молча, жадно, с их губ срывались только бессвязные междометия.
– Эй, новобрачные, – заорал из другой комнаты Жора. – Вы мою тачку обмывать собираетесь? Водка стынет.
– Они с трудом оторвались друг от друга и пошли в душ, где опять начали сперва просто целоваться, а потом, забыв всё на свете, перешли к любовным играм.
Жорка, шумел, стучал в двери душевой и орал, чтобы они выходили. Ему непременно нужна была компания, чтобы начать обмывание «тачки».
На столе было такое изобилие, что у Бени закружилась голова. Он вспомнил, что перед институтом не успел позавтракать.
На столе была не какая-то пошлая нарезка из колбас и «жлобских» копчений. Стояло огромное блюдо с холодцом, ещё тёплые голубцы, продолговатая медицинская кювета с горой жареных бычков и пропасть разных салатов.
– Это кто же так расстарался? – спросил Славка, накладывая себе в тарелку всякой вкуснятины.
– Ясен перец, что не я, – засмеялась Света. У нас дома никто яичницу не пожарит, чтобы не спалить сковороду. Мне с самого детства няня готовила, а сейчас женькина домработница. Это у нас Танюха мастерица – рукодельница. Повезёт же кому нибудь, – ехидно сказала Светка и больно пихнула Жорку кулачком под ребро.
– А! – заорал Жора. – Мы пить будем? Водка уже завонялась!
С этими словами он налил Славику и себе «Absolut», а девочкам «Martini» со льдом. Славик с аппетитом уплетал еду, а Таня влюблёнными глазами глядела на него и гладила по колену.
Поели, выпили, врубили музыку на полную катушку, как Жорка любил. В голове чуть шумело от выпитого. Славик и Таня сидели обнявшись.
В окне показалась рожа дядьки Васьки. Он был чем-то встревожен и что-то кричал, показывая рукой за спину. Славик пытался расслышать, но из-за музыки разобрать ничего не мог.
Дверь веранды распахнулась, чуть не сорвавшись с петель. На пороге стоял Женька с перекошенным гипсовым лицом и совершенно безумным взглядом обводил комнату. Все остолбенели. Он что-то кричал и размахивал правой рукой, в которой был зажат чёрный предмет.
– Боже, какая пошлая сцена, – мелькнула у Славика мысль. Не успела она оформиться во что-нибудь конкретное, как мозг, затуманенный алкоголем, вдруг отрегулировал резкость и Беня чётко разглядел предмет. Это был огромный несуразного вида пистолет. Славка вспомнил, что с такими пистолетами в кино бегали революционные матросы. В голове вдруг всплыло: «Разворачивайтесь в марше! Словесной не место кляузе. Тише, ораторы! Ваше слово, товарищ маузер».
Кравченко направил пистолет на музыкальный центр и вдруг, из ствола вырвалась струя пламени, а в потолок ударилась гильза.
Музыка моментально смолкла, а вместо неё возникли истерические крики, в которых трудно было разобрать, что-либо членораздельное.
– А-а-а, на одной ноте кричал Женька, бешено вращал глазами и переводил пистолет с Жорки на Свету.
«Так не доставайся же ты никому!» – опять в голове у Славика промелькнула цитата не соответствующая истинной опасности происходящего.
Жорик, беги, он тебя убьёт, истерически закричала Света и встала, растопырив руки перед Дичковым.
– Жора, не двигайся, – закричал Славка, чутьём понимая, что любое Жорика движение спровоцирует выстрел. И в этот же миг Дичков оттолкнул Свету и сделал движение в сторону двери, то есть прямо навстречу стоящему в дверях Женьке.
Кравченко выстрелил с расстояния двух метров прямо в центр Жорика лба. Тело Дичкова приподняло и с силой отбросило назад к стене. Женька медленно повернулся к Свете и направил пистолет на неё. Она метнулась в соседнюю комнату и спряталась, прикрыв дверь.
Кравченко постоял еще немного перед полуоткрытой дверью комнаты, повернулся и тяжело ступая, вышел на улицу.
Славик подошёл к лежащему на полу Жоре, взял его руку и попытался нащупать пульс. По центру лба зияло небольшое отверстие. Славик безуспешно пытался уловить хотя-бы намёк на пульсацию, понимая, что Жорик мёртв.
– Славушка, – тихо сказала за спиной Таня. – У него разворочен затылок.
Беня сел на пол, и, не выпуская руки друга, зарыдал. Таня присела рядом и обняла его.
– Отойди! Не прикасайся ко мне, – зло сказал Славик. Никогда!

8 мая 2011 г. Хайфа.

В жаркий полдень, когда пассажиров мало, по «фонтанской» линии всё ещё пускали бельгийские, узорчатые, будто сотканные из металлической паутины летние вагоны – прицепы. Изготовили их ещё до революции в обществе «Нивель», да так и оставили в эксплуатации, поскольку между двумя мировыми войнами освоить производство трамвайных вагонов для советской власти было делом неподъёмным.
То ли дело танки и самолёты или ж.д. вагоны для скота, которые были универсальными, рассчитанными на все его разновидности, в том числе, и на двуногий. Буржуазное слово «комфорт» было прочно забыто.
Несмотря на то, что летние трамвайные вагоны эти скрипели, шкандыбали и жаловались на старость громче, чем дед Лёва, Славка обожал в них ездить.
Вот представьте себе, что Вы одессит. Нет, я, конечно, понимаю, что это малореально так вот, вдруг, без спецподготовки…
Ну, тогда представьте себе июнь месяц в Одессе. Вам уже жарко?
А теперь представьте себе, что Вы из Киева. Это  гораздо проще, потому что если Вы не из Одессы, то, боже мой, какая уже Вам разница: киев-шмиев, харьков-шмарьков. Всё равно, если вы не родились в Городе, то, даже прожив двадцать лет рядом с соседями, Вы будете называться «этот приезжий».
– А, этот приезжий? Неплохой чудак, даже не скажешь, шо из Жлобограда.
Наступает июнь, и если бухгалтерия родного, пусть будет киевского, музыкально – тракторного завода начисляет Вам отпускные, то надо же срочно их получать и не менее срочно ехать в Одессу.
Я не думаю, что Вы, такой умный, начитанный человек, вдруг спросите:
– Почему в Одессу?
– Здрасти, а куда ещё? Здесь же море. А на море же прохладнее, чем на даже вашем Днепре. Или Вы хотите сказать, что у Вас есть деньги на Сочи?
Нет, я всё-таки настаиваю, чтобы Вы себя представили одесситом. Хотя бы очень быстренько, пока никто Вас не застукал. Так вот: ещё не кончились отпускные, которые Вам уже начислила бухгалтерия родного одесского тракторно-музыкального завода и Вы ломаете свою перегретую голову, куда поехать отдохнуть?
– Ой, я уже не могу! Это же надо такое придумать!? Одесский тракторный! Ну, я даю!!!
– Тракторист Эмма Гилельс, Вас ожидают в месткоме, чтобы Вы уже наконец забрали  этот Орден Леопольда и заодно уже орден Ленина за сонату Бетховена № 27.
– Товарищ Рихтер, либо Вы рихтуете что-нибудь по основному месту работы в ремонтном цеху, либо халтурите на своём пианине.
– Фима, перестаньте уже во время работы придумывать свою систему Геллера в защите Пирца-Уфимцева. У Вас и так положительный баланс побед над  Ботвинником, Петросяном и даже над этим малохольным Бобби Фишером. А вот материальный баланс за июнь кто будет делать? Миша Водяной? Он наделает…Вы же помните, сколько лет строился под его руководством театр оперетты? Это, таки да, была оперетта.
– Фрезеровщик Додик Ойстрах, зайдите в бухгалтерию. Вам начислена Сталинская премия за концерт Fortissimo tutti-feroce, который Ваша тёща закатила в «коммуналке» на Базарной.
И..? Ну, Вы уже получили свои, дай бог, двести рублей отпускных, и у Вас уже осталось сто восемьдесят, а Вы всё ещё думаете: «Ой, надо же куда-нибудь поехать, чтобы их потратить, пока не осталось сто семьдесят. Надо же успеть на всю эту фантастическую сумму получить удовольствие?
Если бы моя фамилия была Паниковский, я бы сказал: «Поезжайте в Киев, и всё». И я был бы прав. Вы бы действительно поехали бы в Киев и всё…
Сами понимаете, что ключевые слова тут не «Киев» и не «поехали…»
Поэтому сидите уже в своей Одессе и не раздражайте курортников из  Душанбе своим чахоточным лицом с полным отсутствием следов загара.
Загорать будете на «Соборке», от стыда за собственное враньё. Вы же в пику главному фанату «Черноморца» Исааку Гроссману будете божиться, что вчера в бане на Малой Арнаутской самолично видели, как футболист Котя Фурс тайком снял с правой ноги чёрную повязку, на которой было написано: «Решением ФИФЫ запрещено пожизненно вдарять по мячам именно этой ногой».
– Проверьте у него паспорт – это же бразилец! – кричали на стадионе.
Слава Богу, что у него не было такой повязки на голове, потому, что запретной ногой этот полутораметровый шпиндрик бил точно, как остальной!
Ниже класса «Б», где находился «Черноморец», – был только класс «Г».
В этой лиге играть друг с другом команды ходили пешком с котомками. На крайний случай передвигались на  обозах с сеном, чтобы было, куда попрятаться от местных фанатов –  тайных ветеранов дивизии СС «Галичина», у которых из-под земли на огородах буйно прорастали ухоженные стволы пулемётов «Шмайсер». Черноморец был записан в «москали» потому, что имел капитаном Васю Москаленко. Основное количество команд на букву «Г» располагалось в Западной Украине, где предпочтительным результатом для «москалей» являлся проигрыш, ибо в противном случае покидать поле приходилось огородами и, по возможности, отстреливаясь.
Одесским командам СКА (кличка «мобутовцы») и Черноморцу (кличка «утопленник») отстреливаться было нечем. Все знают, что Давид Гоцман и Маршал Жуков так заигрались в «Ликвидацию», что обобрали всю воровскую элиту до исключительной позорной фрайерской бедности.
Полное имя диктатора, маршала Мобуту, – Мобуту Сесе Секо Нгбенду Ва За Банга – переводится так: «Всемогущий Воин, который в силу своей выносливости и непоколебимой воли к победе совершит многие завоевания, оставляя за собой лишь пожарища».
А чего? Футболисты СКА тоже играли в «пожара» и «пристенок» на деньги  лучше, чем в футбол.
Болельщики Черноморца назвали игроков СКА «мобутовцами» в честь чёрного одиозного маршала, намекая на узаконенный фарс с присвоениями офицерских званий игрокам, которые об армии имели смутное представление из кинофильма «Солдат Иван Бровкин».

Одним словом, деваться бедному одесситу летом некуда  (ой, кажется, одним словом не вышло).  На Привозе цены раздуты, как цыганская  кобыла. Все иногородние отдыхающие вылазят из своих шахт и приисков с бухтами дензнаков и скупают на корню все продукты. Причём, если торговка просит три рубля за помидоры эти туристы не уйдут, пока она не согласится на пять.
Все пляжи переполнены, трамваи утрамбованы потными курортниками. Вы собираетесь духом и запихиваетесь в битком набитый трамвай. В этот же момент отдыхающий шахтёр в майке – алкоголичке, своей выступающей из пуза пупочной грыжей выдавливает из Вас прямую кишку. Вы подхватываете её и приставным шагом начинаете спускаться по насыпи к морю.
Ха, Чёрное море, это тот ещё подарок. Приготовившись спускаться, Вы видите табло, где мелом написано: температура воды + 22. Почему мелом? Да потому, что Чёрное море имеет тот же характер, что и  коренные жители, у которых семь пятниц на неделе. Вы спускаетесь весь в поту, снимая на ходу сандалии «Скороход», китайские брюки «Дружба», завязывая боковые тесёмки на сатиновых плавках, чтобы немедля прыгнуть с пирса в комфортную теплоту двадцатидвухградусной воды.
Сейчас, разбежались… Это море уже взяло свои слова обратно, и  Вы, как из крещенской купели выскакиваете на берег, обхватив руками обмороженные придатки.
Называется это явление «летний термоклин». Как говорится, море переклинило.

Так вот, Славка даже был рад, что, пропустив один трамвай № 18, дождался следующего, у которого вторым вагоном был бельгийский открытый. Такой себе антиквариат. Практически сразу после «Сельхозинститута» трамвай начинал тарахтеть среди полей, горячий ветерок остужало движение, и нетрезво качающийся вагон сопровождал сытный запах горячего чернозёма, смешанного  со сладким запахом кукурузных рылец. Ехать было одно удовольствие.
Беня сошёл с трамвая на 8-й станции Большого Фонтана и направился по Каманина в сторону Аркадии.
Ша, только без шухера. Я знаю, что из вагона, из трамвая, из автобуса, из троллейбуса мы выходим, а вот с поезда, парохода, с корабля и с площадки (вагона электрички) сходим.
А Славка не знал, потому что все его знакомые и родственники таки да «сходили» с трамвая, а выходили в основном замуж. Максимум, выходили из себя, когда их начинали преподавать всякие а гройсе пурицы.
Короче, он начал пробираться к выходу, а столпившиеся сзади граждане, дыша ему в затылок спрашивали: «Ви встаёте?».
Ну и что, что он уже стоял? Одесситы хотели знать или он на самом деле виходит. Ну, так он  слез и пошёл по безалаберно положенному волнами асфальту, от которого исходила, колыхаясь, какая-то снулая марь.
Тишина стояла такая, будто он шёл в полном вакууме, но это было обычное беззвучие летнего полдня в дачном районе. Владельцы дач либо дрыхли в гамаках где-нибудь в относительном холодке под черешней, либо, заняв с утра несколько топчанов под навесом пляжа, расписывали «сочинку».
Периодически проигравшие подходили к ларьку, в котором были развешаны голубые и розовые резиновые шапочки в отвратительных жабьих пупырышках, голубые и розовые резиновые тапочки, голубые и такие же резиновые ласты.
Это была резиновая эстетика соцреализма. Зато средства предохранения от нежелательной беременности были бесцветными, но такими же фундаментально плотными и, к сожалению, не имели пупырышек.
Зато снаружи ларька стояла здоровенная бочка, наполненная смесью льда и камыша из Вилкова. Из глубин этой смеси возбуждённо вставали головки бутылок шипучего вина одесского завода шампанских вин по цене аж  целый рубль восемнадцать копеек. Вино было превосходным, общедоступным и ледяным.
Уже где-то на середине пути к Морскому переулку тишина начала раскалываться под гулкими ударами по листовому железу, и чем Славка ближе подходил к даче своего одноклассника Жоры, тем слышнее был стук железа об железо.
Свернув в переулок, он подошёл к даче и увидел такую картину: генерал-лейтенант Дичков Василий Иванович, одетый в широченные галифе со штрипками и генеральскими лампасами, белую исподнюю рубаху и домашние шлёпанцы, весь краснее лампасов со всей дури лупил кувалдой по дверям собственного гаража и орал: «Георгий, сучонок, открывай, сгною!» И с новой силой дубасил по двери: «Завтра же отправлю служить на китайскую границу! Открывай, говнюк, – отец приказывает!» Генерал был древен, сварлив, но крепок, как многолетний дуб. Несколько лет назад  он вышел в отставку и от непривычного бездействия занялся изуверским допеканием домочадцев.
И тут Славка услышал такое, что подумал: «Наверное, померещилось!».
– Никакой ты мне не отец! Я не выйду, пока за мной не придёт мама, – орал из гаража Жора!
Чтобы понять тот ужас, который охватил Беню, надо было знать генерала Дичкова. Сам факт того, что Жорка осмелился не выполнить генеральский приказ, нереально было надеть на голову, а слова, которые кричал Жора, не укладывались внутри головы. Неподчинение самому Василию Ивановичу самим Василием Ивановичем  расценивалось как самовольная сдача Москвы нашими войсками, и преступление это квалифицировалось как измена Родине.

Генерал Дичков в армии имел кличку «Дикий» и прославился своим зверством. Ещё в семнадцатилетнем возрасте он комиссарил у командира китайской карательной роты Ли Сю-Ляна, которая, по сути, была ротой наёмников и за каждого замученного белого офицера или священника получала премиальные лично от героя «гражданской» Ионы Якира.
 Этот, не имевший никакого военного образования полководец распоряжался средствами, позволяющими содержать банду из пяти сотен головорезов, расплачиваясь с ними наличными за каждую военную операцию. Деньги на это он брал в «тумбочке», не заморачиваясь никакой отчётностью. Лишь в 1927 году он был послан на обучение в Высшую военную академию германского генерального штаба.
Даже контуженный во все дыры и тоже семнадцатилетний психопат Аркадий Гайдар был по сравнению с Василием Ивановичем целлулоидным пупсиком, несмотря на суицидально-депрессивный алкоголизм, вследствие чего всё тело его было в постоянных бритвенных порезах.
Свою, рассчитанную на детей-инопланетян повесть про мальчиша Кибальчиша он написал в новосибирской психушке. Попробуйте перечитать "Голубую чашку", постоянно держа в уме мысль, что её автор в бытность комиссаром вовсю практиковал расстрел со спины в затылок мирных жителей, чередуя его с писательской деятельностью.
Необъяснимые в двадцатые годы массовые браки комиссаров и военачальников с интеллигентными еврейскими девушками коснулись их обоих, что нисколько не убавило им кровожадности.
 Впрочем, не таким уж оно было непонятным, это явление. До возникновения Третьего Рейха Россия была единственной страной в мире, на законодательном уровне ограничивавшей права евреев. Поэтому при первой же возможности борьбы за свои права и в особенности благодаря провозглашению большевиками принципа национального равенства наиболее активно в революцию хлынули именно инородцы.
Что говорить о генерале Дичкове и Гайдаре, когда эта массовая эпидемия коснулось А. Андреева, женатого на Доре Моисеевне Хазан,  В. Молотова – на Полине Семёновне Жемчужине (Перл Семёновне Карповской),  К. Ворошилова – на Екатерине (Голде) Давидовне Горбман, Кирова  – на Марие Львовне Маркус, В. Куйбышева – на Евгении Соломоновне Коган.
На еврейках были женаты также Каменев, Бухарин, Ежов, Поскрёбышев, Щорс, Калинин, Луначарский, Яков Джугашвили и даже главный анархист князь Кропоткин. Что касается деятелей культуры, то этот сладкий кошерный недуг поразил В. Катаева, А. Фадеева, К. Федина, С. Щипачёва и даже самого Набокова, а также председателя союза композиторов Тихона Хренникова.
 Генерал любил рассказывать о приказе главкома Муравьёва, который гласил: «При походе мимо Одессы из всей имеющейся артиллерии открыть огонь по буржуазному центру города, разрушив его до основания. Нерушимым оставить один прекрасный дворец пролетарского городского театра».
Каким писарем,  которому, очевидно, не хватило  еврейской жены, в пролетариат были записаны венские архитекторы Ф.Фельмер и Г. Гельмер, надо было спросить у главкома. Но этот психически больной человек был судим своими же соучастниками-большевиками за  «болезненную жестокость и умышленное подталкивание войск к насилию и беспорядкам». В конце  концов,  его застрелили латышские наёмники. А ведь некоторое время Муравьев находился в Одессе как командующий вооруженными силами т. н. «Одесской советской республики». Это с блестящим  прошлым полковника царской армии, что предполагает некоторую интеллигентность.
– Где была бы сейчас ваша «Дерибабушка», если бы нам с Якиром удалось выполнить этот приказ, – ржал довольный солдафон Дичков.
Захлёбываясь от восторга, он рассказывал, как в Одессе белых офицеров истязали, привязывая цепями к доскам, медленно вставляя в топку и жаря, других разрывали пополам колёсами лебёдок, третьих опускали в котёл с кипятком, а потом бросали в топку.
Все психопаты, все садисты и убийцы собирались под красные знамена. Именно превосходство в зверстве и обеспечило марксистам победу в гражданской войне.

Увидев Славку, генерал перестал долбить ворота гаража, снял с головы завязанный по углам носовой платок и, вытирая им пот, сказал: «А, студент, ёпть, хорошо, что пришёл! Не знаю, что с твоим дружком делать? Пошли в дом посоветуемся».
И они пошли в дом, который Славка уважительно называл ДОМОМ.
Славкина семья (мама, папа и братишка) жила более чем скромно, занимая полторы комнаты в коммуналке. Отец работал и учился, а мама занималась воспитанием детей. Поэтому когда Жорка впервые пригласил друга в гости, Славик долго не мог прийти в себя от невероятного впечатления.

Когда Славика мама готовилась изготовить нам нашего литературного героя, «УЗИ» ещё не придумали. Родственники обсуждали два вопроса: 1) мальчик или девочка?  2) как их назвать? Согласно еврейской традиции новорожденного надо называть по имени близкого родственника, покинувшего этот мир. Но это было бы уже слишком явным архаизмом, потому что на выбор были два варианта: женский – Браха, мужской – Барух.
С языка одесских лабухов это даже неудобно переводить. Поэтому на семейном совете решено было, что достаточно будущего ребёнка назвать на букву «Б».
В самый разгар путешествия по еврейским «святкам» пришёл сосед, умеренно припоцанный, Сталь Соломонович. Внедрившись в проблему, он сказал: «Граждане, на букву «бэ» есть шикарное имя!
– Ну! – сказала скептически настроенная мама!
– Буран! – торжественно выкрикнул сосед.
– Баран, – презрительно процедила мама. Ты считаешь, что я беременна пылесосом? Ну-ка, напомни мне твоё полное имя?
– Пофистал, – тоскливо произнёс он, – победил фашистов Иосиф Сталин.
– Подристал? – спросила мама. – Теперь вытри задницу. Тебе надоело быть одному посмешищем, так ты решил найти себе компаньона?
– А шо? Вот у Фимы Гомельского родился внук, так они назвали его Буран. И чем плохо, – восхищённо сказал Пофистал. – Представляешь? – Гомельский Буран!
– И что это значит, засмеялась мама?
– Сталь пошевелил губами, пытаясь вспомнить, потом радостно сказал:  «Будет Умом Радовать Нас». А ещё можно назвать Буранас –  будет, как испанец. А дома можно звать Барух.
Такой реакции от беременной женщины он не ожидал. Прямо в его безмозглый лобешник, вращаясь, как лопасти вертолёта, летела качалка для теста. Он успел повернуться спиной к снаряду и получил удар по шее.
Изобретательная мама изыскала редкое имя «Борислав» с намерением в быту называть дитя Славиком.
Но на этом приключения новорожденного не закончились. Ещё жив был прадед – цадик (ивр. ???? , то есть праведник) – в иудаизме: благочестивый, безгрешный человек (святой), пользующийся особым расположением Б-га.
Патриарх прислал весточку, в которой интересовался, не пора ли делать евреем  новорожденного. Предваряя поползновения своего внука (Славика папы), тяготевшего к лаврам передовика производства и дважды безуспешно пытавшегося проникнуть в ряды КПСС, увильнуть от обряда обрезания, он предупредил, что брать на руки ребёнка неизвестной национальности ему не позволит Всевышний.
Обряд состоялся. Прадед взял орущего ребенка на руки и спросил: «И как этого еврея зовут?»
– Борислав, – тихо сказала мама. Наступила напряженная тишина.
– Я спросил, как называется этот ингл?
– Слава, – ещё тише сказал папа.
– Слава Богу? – уточнил цадик. Это хорошо, но я вижу, что держу в руках Беню. Я буду называть его Бенчик.
Прадед осторожно положил Славика на стол для пеленания, достал конверт с деньгами и положил рядом с младенцем. Ребёнок тут же перестал плакать и попытался изобразить улыбку. Каким образом это имя прокралось за ним в первый класс, только одному Б-гу известно, но все  близкие друзья именовали его поочерёдно,  то Славиком, то Беней.

Среди дачных хибарок, почти у самого моря стоял дом с колоннами, напоминающий барскую усадьбу.
Славка знал, что Жоркин отец генерал и знал, что в одесский военный округ Василий Иванович был назначен одним из заместителей командующего округом маршала Бабаджаняна. В Одессу он был переведен с какой-то должности в политуправлении Группы Советских Войск  Германии.
В вестибюле, обшитом, дорогим деревом стояла изумительной красоты антикварная порфировая ваза ростом с человека. Увидев её, Славка даже не заметил её невероятной красоты, потому  что её затмевала мысль: это сколько же солдат нужно, чтобы перевезти её из Дрездена в Аркадию.
Навстречу им вышла крупная румяная женщина в кружевном переднике и, приветливо улыбнувшись, сказала:
– Мальчики, идите в ванную, я жду вас в столовой.
– Это твоя мама? – спросил Беня.
– Ты что, – удивился Жора, – это же Люда, из обслуги!
Слово «прислуга» советскими барами было заменено на «обслугу» и в этом был такой откровенный цинизм, что от него просто воротило.
В ещё большее изумление привела Славика  ванная комната. По площади она была равна их комнате в коммуналке. Ванна гигантских размеров была облицована мрамором, и мыться в ней могли одновременно несколько человек. Но больше всего его поразил камин. Это в ванной-то. Впрочем, в гостиной тоже был камин, только более красивый, с художественно отлитой решёткой.

В брежневские, застойные, как простатит, времена, номенклатурные чины, а затем и подпольные «деловары» перестали вплоть до показательного для соседей голодания скрывать свои доходы. Что касается их детей, то они совершенно «потеряли нюх». Что называется «оборзели».
В  школьной среде начала складываться молодёжная субкультура под названием «мажоры».
Это были не просто дети обеспеченных родителей. Для допуска в «high life» требовался набор «фирменных» вещей, крупные суммы карманных денег, знание современных направлений в музыке, в моде и, разумеется, особая философия потребления. «Мажоры» составляли крепкий костяк в школах с углублённым изучением иностранных языков».
В Одессе была одна школа с углублённым изучением французского языка, но, очевидно для того, чтобы тщательнее углубить французский язык, все остальные предметы изучались на украинском.
В итоге Жорик и Беня встретились в 1-ом классе одной из лучших русских школ Города. Школа находилась на проспекте Мира, в нескольких метрах от будущего жоркиного места службы в комендатуре и от будущей квартиры их общего друга Мишки, в которой, пока не зная горя, безмятежно спали другие люди.
Генеральчонок был устроен туда по звонку, а Славика маме три раза отказывали, мотивируя отказы отсутствием свободных мест. Наконец мама решилась и принесла директрисе набор «Красная Москва». Так Бенина школьная жизнь началась с несправедливости. Богатый генерал устроил своего сына, не выходя из дома, а Славика мама из всех сил, пытавшаяся рассчитать расходы от зарплаты до зарплаты, вынуждена была дать посильную взятку.
Славик никоим образом не относился к «мажорикам» и даже не стремился попасть в эту элитную компанию. Дружба с Жоркой, начавшаяся с третьего класса переросла в какую-то чуть ли не родственную связь. Славик был лидером класса в учёбе,  спорте и даже в драматическом кружке, где  играл главные роли.
 В восьмом классе школьный кружок под руководством помощника режиссера одесского Украинского театра поставил спектакль «И один в поле воин». Беня играл роль советского разведчика, косящего под немца Генриха Гольдринга. Немецкий аристократ Генрих в бениных особо длинных монологах переходил с украинского на одесский.
Режиссер хватался за сердце, когда немецкий барон, обращаясь к оберсту СС, вдруг говорил: «Ой, та перестаньте вже сказати цих дурниць. Заменить его было некем: остальные «знавці української мови» и этого сказать не могли.
Все это было предметом белой зависти учеников класса, а Жорка мечтал не просто подружиться с лидером, но хотел, чтобы Беня был только его другом и страшно ревновал  ко всем, кто пытался с ним сблизиться.
Генеральские атрибуты не особенно влияли на их отношеиия, и, может быть,  прочувствовав это и видя положительное влияние на своего «шибенника» генерал проникся к Славику уважением, принимая его как желанного гостя.
– Люда, подай закусить,– распорядился Василь Иваныч, и тяжело дыша, пошёл к холодильнику, откуда извлёк графин со знаменитым «Дичком». Дичок – это был сорокапятиградусный напиток, который генерал делал из армянского коньяка, добавляя в него какую – то гадость, после чего пить его становилось довольно затруднительно.
Генерал обхватил огромной лапищей графин за серёдку, как обыкновенную поллитровку, и разлил напиток по стопкам. Славка с удивлением заметил, что у генерала дрожит рука.
– А всё эта рыжая шалава Сонька, – прорычал старый Дичков и залпом опрокинул стопку, – обиделась, понимаешь, что Жорка больше её «драть» не хочет и  всю подноготную ему выдала.
– Что выдала, о чём Вы, Василий Иванович? – спросил Славка и, услышав ответ, подавился огурцом.
– Да то, что мы с Мирой Абрамовной не родители Жорке, – с досадой проревел генерал и с такой силой хлопнул по столу, что фарфоровая крышка от супницы задребезжала, норовя расколоться, а славкина рюмка слетела со стола ему на колени, облив бежевые брюки коричневым пойлом.
– Дядь Вася, ну, это… Ну, Жорика мама придёт и всё образуется.
– Да ты сдурел, – заорал Дичков, – где ж я ему нарисую его маму? Она в данный момент проходит Гибралтар и знать ничего не знает.
– Позвольте, дядя Вася, но ведь Жорка кричал, что не выйдет, пока за ним не придёт Мира Абрамовна. Какой Гибралтар, она же у себя на кафедре в институте Филатова.
– Что же ты такой тупой? – озверел генерал, – Он требует, чтоб ему подали Елену Васильевну, миркину дочь. А она в рейсе.
– Ну, и зачем ему так срочно потребовалась тётя Лена?
– Па-та-му-шта это его ма-ма, – распсиховался Дичков, дубася огромным кулаком по столу, отбивая для ясности каждый слог.
– А почему же он называет её тетя Лена? – опасливо спросил Слава, так как багровая морда генерала подозрительно напряглась, челюсть пошла желваками, и в его бычьих, налитых кровью глазах Славка увидел скорую смерть.
– Ленка – дочка моей Миры от первого брака. У нас совместных детей быть не могло. Мне на Хасане, понимаш, снайпер косоглазый, какой-то Томимо Токосо по мудям шмальнул, япона мать!
Ленкин муж заделал ей двоих детей, и ушёл к другой.
А тут она снюхалась с каким-то раздолбаем и забеременела от него. Паскудник только узнал об этом, тут же исчез, как сквозь землю провалился. Я хотел было на него всесоюзную облаву устроить, да жена моя другое измыслила.
Попросила Ленку родить для нас наследника. Та немного покочевряжилась, мол, не по-людски это, но Мира ей какую – то похожую хрень в Библии накопала. В общем, уговорили…
Так что получается,  Ленка приходится Жорке мамашей, Мира Абрамовна – бабушкой, а я вообще хрен с бугра!
Славка почувствовал себя двоечником, которого в качестве домашнего задания обязали выучить наизусть и рассказать на память поэму Велимира Хлебникова. Пытаясь осмыслить полученную информацию, он напряг мозг, но этого оказалось недостаточно. Больше, кроме ягодиц, напрягать было нечего, поэтому он решил расслабиться, для чего протянул руку к графину, не увидел своей стопки, налил полную суповую чашку «дичка» и выхлебал этот жидкий тротил,  как воду.

Рассуждения Воланда во время сеанса чёрной магии в московском варьете относились к москвичам, и по отношению к одесситам правильны были не совсем.
Всё – таки природный оптимизм и юмор местных жителей несколько затормаживали воздействие на психику квартирного кризиса. До революции Одесса была третьим по значению городом Российской империи, но по каким-то причинам ко времени прочного становления советской власти перестала пользоваться симпатией большевистского правительства.
Так уж сложилось, что особо крупных предприятий тяжёлой промышленности в Одессе почти не было, а статус города-курорта хоть и был, но Город уступал курортам Крыма, Кавказа и Абхазии, а также, естественно, Сочи – курорту на черноморском побережье Северного Кавказа.
Интересно, что за всё время существования советской власти Одессу посетил всего один член правительства, и жаль, что его не взяла холера за тот вред, который он причинил городу за два неполных дня своего визита.
В 36-м году соратник Сталина Клим Ворошилов за каким – то хреном прикандохал в Одессу. Его, как приличного человека поселили в гостиницу «Пассаж». Утром он, к сожалению, проснулся, встал, вышел на балкон и увидел перед собой Соборную площадь, а на ней изумительный Спасо-Преображенский собор, который начал строить ещё губернатор граф Воронцов, а средства на проект начал собирать ещё герцог де Ришелье.
Ну и что делает этот водитель кобылы, о котором Г. К. Жуков вспоминал, что Ворошилов был и остался полным дилетантом в военных вопросах? Вместо того чтобы самому провалиться под землю (чёрт с ним, пусть даже вместе с антикварным балконом), он приказывает разрушить храм, как «элемент» дореволюционного мракобесия.
С тех пор до самого конца советской власти ни один политбюровский член себя в Одессу не совал. И слава Б-гу. Но, с другой стороны на гражданское строительство городу выделялись ничтожные по сравнению с промышленными центрами средства, не учитывающие, что население Одессы после войны увеличилось в два раза.
Вообще правительство весьма расчётливо взвалило проблемы снабжения города продуктами на «Привоз», а всем остальным на «толчок», убедившись в том, что одесситы от голода совсем не умирают и даже вполне модно одеты, благодаря морякам загранплавания.
Говорили, что на толчке можно купить всё, даже атомную бомбу. Это преувеличение, потому, что на «толчке» нельзя было купить даже прихожую от однокомнатной квартиры. Бомбу – да! Какую хочешь! Но это же не гешефт!
Такое отступление от основного повествования необходимо для того, чтобы читатель проникся пониманием того, что квартирный вопрос в Одессе если и стоял, то не очень упруго, поэтому никто его не рассматривал.
Вся Одесса была одной большой коммунальной квартирой, и даже как-то странно, что существовал, оказывается, весьма ограниченный контингент небожителей, которые открывали входную дверь своим личным ключом и за ней почему-то не простирался длиннющий коридор с рядами дверей. На стенах, выкрашенных разноцветными кусками, не висели детские ванночки, велосипеды и санки, а на стенке уборной не висели двадцать два унитазных круга, и не было написано: «Цилька – старая хуна».

«Вино, какой страны вы предпочитаете в это время дня?»
(Воланд буфетчику Варьете Андрею Фокичу).
М.Булгаков («Мастер и Маргарита»)

Славик направлялся в гости к Мишке Третьяку – обладателю полуторакомнатной отдельной квартиры на улице Бебеля. Учитывая нежный возраст хозяина данной роскоши, его уверенно можно было отнести к небожителям, несмотря на расположение этой хоромы на первом этаже и входом прямо с улицы.
Квартира на Бебеля была контрибуцией, полученной от бывшей жены за согласие разменять подаренную ей любящим папашей квартиру на две.
В противном случае Мишаня грозился остаться жить с ней вечно и умереть в один день, но только после закрытия винно-водочного отдела гастронома. Раздел квартиры с перспективой никогда больше не видеть этого «хронического блядуна и алкаша» был для неё удачной сделкой.
Вход в квартиру был прямо с улицы и за сто метров до входа на всю улицу раздавался голос Роберта Планта, исполняющего «Good times Bad times» из альбома Led Zeppelin.
Любой одессит знал, что на этой же улице в опасной близости от мишкиного дома находилось огромное серое здание КГБ.
Недавний мэр города – героя Одессы Эдуард Гурвиц никогда не позиционировал себя как еврей: не ходил в синагогу и не якшался с еврейскими организациями. Но удержаться от того, чтоб подсунуть «самостийникам» какашку, было выше его сил. Улицу, на которой находилось здание КГБ, ставшее ФСБ, с его подачи назвали Еврейской.
Старая хохма о том, что из пятиэтажного здания виден Магадан, была не про Мишку. Его мама имела в покровителях знатного чекиста, но, работая главным санитарным врачом Одессы, котировалась даже «покруче» своего поклонника.
Признаки грядущей холеры и других кишечных заболеваний, включая коровий триппер, она определяла по запаху денег, исходящих от служебных лиц. В основном она занималась «доением» крупных коров, ответственных за «Привоз» и «Новый рынок». Но это вовсе не означало,  что она брезговала мздой от мелкотравчатых производителей отоларингологических пирожков «ухогорлонос» с «бутером» из животных, неизвестных корифеям зоологии.
Мишка был помешан на музыке, и эта, недоступная для обычных трудовых масс чистота и громкость звука воспроизводилась проигрывателем винила с прямым приводом Technics — SP-10 и трехполосной акустикой АС SB-7000.           
Жоркина тётя (оказавшаяся его мамой) была судовым врачом на «пассажире» и из каждого рейса привозила ему диски, которые были жутким дефицитом, поскольку в отличие от джинсов и других «шмоток» считались идеологическим оружием.  Далеко не каждый моряк решался рискнуть загранвизой, несмотря на то, что цена некоторых дисков доходила до 100 рублей.

Пролетарии всех стран соединяйтесь!
ВСЕСОЮЗНЫЙ ЛЕНИНСКИЙ КОММУНИСТИЧЕСКИЙ СОЮЗ МОЛОДЕЖИ
НИКОЛАЕВСКИЙ ОБЛАСТНОЙ КОМИТЕТ ЛКСМ УКРАИНЫ
Для служебного пользования
Секретарям ГК, РК ЛКСМ Украины
Направляем примерный перечень зарубежных музыкальных групп и исполнителей, в репертуаре которых содержатся идейно вредные произведения, а также список тарифицированных вокально-инструментальных ансамблей СССР. Рекомендуем использовать эти сведения для усиления контроля за деятельностью дискотек. Данной информацией необходимо обеспечить все ВИА и молодежные дискотеки района.
Секретарь обкома комсомола          П. Гришин

Приложение к письму
от 10 января 1985 года

Примерный перечень зарубежных музыкальных групп и исполнителей, в репертуаре которых содержатся идейно-вредные произведения

"ВЕРНО"

Этот шедевр русской письменности относится к 1985 году. Теперь представьте себе, как комсомольские черносотенцы относились к музыкальным группам лет на десять раньше.
 Третьяк и Дичков стойко переносили непосильные тяготы армейской службы вдали от дома, а точнее в гарнизонной комендатуре, расположенной на проспекте Мира (сейчас Александровский проспект). От мишкиного дома он находился в тридцати метрах, а рядового Дичкова на службу привозила мама (сиречь бабушка) на генеральской «Волге». Оба лоботряса успели вылететь из ВУЗов и загремели в армию.

Ясное дело, Жорка, тоже имел в наличие неплохую аппаратуру, но не имел никакой возможности прослушать ни один диск на приемлемой громкости, потому что старый Дичков растоптал бы пластинки вместе с аппаратурой. Ничего более рокенрольного, чем «Валенки» в исполнении Лидии Руслановой и «Марша Будённого» дикий генерал не слушал и другим не давал.
– Мы беззаветные герои все… Кто-нибудь задумывался о значении слова «беззаветный»? Это человек без завета, без бога, а значит, и без совести.
Мишка «доил» маму и на полученные удои покупал у Жорки диски. Образовавшиеся деньги тут же совместно пропивались. Раз в неделю Мишкина мама приносила ему кастрюльки с едой в количестве, рассчитанном на неплохой сынулькин аппетит.
 Поскольку в мишкиной хороме одновременно бухало, танцевало и даже совокуплялось, в неудобной для этого кладовке не менее двенадцати «мажориков и мажоринок», то все эти отбивные, тефтельки, жареные цыплята, жаркое из барашка, сырокопченые колбасы и прочий недельный провиант исчезал со скоростью падения мешка с мусором в мусоропровод.
Каждый, приходящий в гости приносил какую – нибудь выпивку: от «шмурдилы» – до «шампусика»,  от джина – до «вискаря».  Даже ядовитым зелёным ликёром «Шартрез» тоже не брезговали.  Народ старательно маламурил внутри себя коктейли.  Закуску никто не нёс, и поэтому через некоторое время выстраивалась очередь в туалет пугать Ихтиандра.
Однажды Женька Кравченко, можно сказать «форсмажорик» – сын начальника штаба округа и сам, работающий секретарём райкома комсомола, притащил с собой, какое-то лицо невнятной национальности, которое оказалось профессиональным «шаровиком-затейником».
Мало того, что лицо пришло с пустыми руками, оно ещё и требовало внимания.
– А пачиму ето никъто не пъёт? – спросило лицо, отвлекая народ от танцев – шманцев – обжиманцев.
– Да вот же стоит коньяк, – ответили ему. Наливай да пей.
– А къто будит гаварыть тост? – спросил гость с акцентом, вызывающим опасение, что тост может оказаться многословным.
– Не надо тост, – сказала Светка, женькина жена. Пей так, джигит! На крайняк выйди в сральник – там есть зеркало. Скажи тост прямо в него!
– А закусить? – спросило лицо, и Мишка, которого отлучили от грудей очередной комсомолки  психанул.
–  Ты принёс закусь? – заорал хозяин квартиры. У нас съедобанного ничего нет, всё схавали, ишак ты доставучий!
– Так вот же кетчуп, – сказал гость, и народ заинтересовался. С этими словами он взял бумажную салфетку, вытряс на неё приличную струю кетчупа и закрутил салфетку, соорудив на ней хвостик. Вышло что-то вроде хинкали или небольшого помидора. Джигит выпил рюмку, засунул бумажный помидор в рот, пожевал и выплюнул бумагу в ладонь.
Наступила тишина, затем грянули аплодисменты.

Последнюю неделю Жора домой не показывался, находился в жутком депресняке и запое.  По утрам Мишка с большим трудом приводил друга в состояние прямоходящего винопитающего и волок его на службу в Советскую Армию. Вернуться домой, в генеральскую вотчину, его уговаривал сам начальник комендатуры, но Жорка только дышал огнедышащими выхлопами и нецензурно ругался.
Беня приходил каждый вечер и сообщал Жорику, где находится судно с его мамой на борту. На это пьяное в умат веннослужащее говорило: «У меня нет мамы, у меня нет папы, у меня никого нет, я круглый колобок – сиротинушка!»
– Перестань ныть, – кричал Славка! У тебя две мамы и каждая из них готова ради тебя на всё.
– Тётка Лена подарила меня старикам, как зашморканный платок, – рыдал Дичков. Я вещь!
– Да она, когда приходит из рейса с утра до вечера тебя тискает и обцеловывает: «Жоринька, померь туфли. Смотри, какой спортивный костюм я привезла моему мальчику. А ежедневный «стольник», на погулять? Некоторые люди за месяц зарабатывают сто рублей.

Тут Славик вспомнил приключение, произошедшее с ними зимой  в ресторане «Чёрное море».
Одно время там пела сама Татьяна Боева, вошедшая позже в десятку мировых джазовых певиц. Бэк – вокалисткой у неё была Лариса Долина, тогда ещё четырнадцатилетняя Лора Кудельман. Одесские рестораны, (вообще рестораны) в то время были единственным местом, где можно было петь джаз. Голос Боевой, непонятно откуда появившийся у одесской девчонки, был родом с негритянского юга США.
Кстати, Лариса Долина считает Татьяну своей учительницей, и всё, что умела когда-то Лариса, вот эту  “черноту” в голосе она взяла от Боевой. Белый человек  поёт из головы, цветной человек поёт из сердца, а чёрный из живота. Боева доставала свой голос именно из живота.
В те дни, когда в ресторане пела Татьяна, попасть туда было немыслимо. Впрочем, в те времена, вечером, в любой из ресторанов Города попасть было сложно. Без предварительного заказа зайти в «Интурист» можно было двумя путями: либо проходишь как VIP-персона, либо,  если таковой не являешься, но знаком со швейцаром и готов на определённую мзду. Правда, при наличие мест. Постоянно висящая с 1970 года фундаментальная табличка «МЕСТ НЕТ» переводилась так: «вынимай мохнатый «шмель» на душистый хмель».
К VIP-персонам, кроме иностранцев относились валютные проститутки и комсомольское начальство. В принципе, разница была небольшая, поскольку начальство у них было общее, сидящее на Бебеля напротив мишкиного дома. Кураторы, известные всем постоянным посетителям своими деревянными рожами,  тоже находились в зале. Их служба, сами понимаете, была «и опасна, и трудна».
Шарапов, к примеру, пытался растянуть чашку кофе, купленную на сто казённых рублей,  полученных от Жеглова, до появления опасного бандита Фокса. Новые шараповы казённых денег не жалели, заказывая себе отнюдь не «супчику горяченького, да с потрошками». Да и стрельбы со швырянием официанток из окон под фокстрот «Рио-Рита» не ожидалось.
«Девочки» представляли  собой весьма экзотическую группу. Прежде всего, они разительно выделялись своей шикарной одеждой, которая отличалась от «ширпотреба», который привозили моряки. На то, во что они были «упакованы», ни одному «мариману» не хватило бы годовой зарплаты. Про «брюлики» вообще промолчу. Неизвестно кто проводил у них «кастинг», но путаны были одна красивее другой.
Они сидели за бутылкой шампанского и более ничего не заказывали, ожидая какого-нибудь «фронца», как в Одессе называли иностранцев. Такса за «интим» даже в то время ими была установлена $50. Можете себе представить, насколько у них было всё схвачено, если за найденные при обыске $10 можно было «сесть» на срок от пяти до восьми лет по  88 статье УК СССР.
Правда, известнейшая  в Одессе валютная проститутка Соси Лорен, многие годы верой и правдой служившая родному ведомству с пионерского возраста при выходе в тираж получила свой «восьмерик» по злополучной 88-й статье.
Друзья пришли в «кабак» как раз к началу выступления Боевой. Оба были при деньгах: с Беней рассчитался один из «мажориков – плейбоев» за три курсовые работы».
К третьему курсу на факультете никого из этой категории студентов не оставалось, но до поры до времени они наивно надеялись, что купленные курсовые помогут им стать врачами.
Столик, за который их посадили, был недалеко от эстрады, как раз напротив «рабочего» столика «жриц», хотя никто из них не ел.
Друзья поздоровались с ними, поскольку шапочно были знакомы. Жорка, тут-же, не мигая, уставился на высокую брюнетку какой-то нездешней внешности.
Это была Астра – самая роскошная путана, заслуживающая особого внимания ввиду абсолютной неординарности.
До трёх часов дня она, одетая в джинсы и свитер либо в строгий костюм трудилась главным бухгалтером крупной строительной организации, имея в подчинении около десятка работников.
 С 1000 до 1500 она отзывалась на имя Людмила Сергеевна (личность абсолютно реальная) Прим. автора.
Приход на работу в 10 часов утра был непременным условием, обговоренным с начальством. Наверное, не было ни одного человека, знакомого с ней, который не знал бы о второй её работе. Она не распространялась об этой, другой своей жизни, но и особого секрета из неё не делала. Что характерно, на работе она пользовалась непререкаемым авторитетом, была строга и не допускала никакого панибратства. Для её двадцати восьми лет такую карьеру можно было считать очень успешной.
Своим товаркам по горизонтальному труду на вопрос, зачем ей эти бухгалтерские копейки, она, усмехаясь, отвечала: « У вас, у «приматушек», один, основной рабочий орган, максимум ещё два вспомогательных. Их легко стимулировать снаружи. А у меня основной орган расположен очень неудобно – внутри головы и требует ежедневной тренировки и совершенствования».
«Кроманьонки» растерянно переглядывались, как бы спрашивая, друг дружку: «Это по-каковски она сейчас блеяла? На неандертальский, вроде бы не очень похоже».
Ребята сегодня решили «кутнуть». В этот вечер обычно дрянная кухня ресторана по какой-то причине разродилась редким блюдом «Поросячья грусть» (свиные ребрышки в оригинальном кисло-сладком соусе). К ним ребята заказали бутылку армянского коньяка, и тут зазвучал хит «Summertime», с которого Боева начала выступление.
Жорка, у которого были разлады с женой, сидел в пол-оборота к «рабочему» столику и пялился на Астру.
– Что ты уставился на этот лежачий «Торгсин»? – спросил Беня. – В этом магазине за рубли ничего не продают.
– Всё продаётся и всё покупается, – назидательно сказал быстро захмелевший Жорка. – Я с детства её хочу, – и пошёл приглашать Людмилу на танец.
Потоптавшись возле неё и переговорив, он вернулся ни с чем.
– Я же тебе говорил, – раздраженно сказал Славка. – Брось позориться!
Зная своего друга, Беня, по выражению его лица понял: у того мозги уже танцуют «вальс в мажоре».
– Саша, – дернул за полы пробегающего официанта Жорка. – Принеси нам ещё бутылку коньяка.
– Коньяк кончился, – на бегу сказал официант.
– Не морочь мне бейцалы, – обозлился Жора, который не привык, чтобы ему отказывали.
– Есть только джин «Бифитер», но он дорогой, – сказал Саша.
– Давай, тащи быстрее, и ещё каждому по «рёбрам», – нетерпеливо сказал Жорка.
– На черта тебе этот джин. Его с коньяком нельзя мешать, – разозлился Славик. – Ты как хочешь, а я допью коньяк, что остался. Смешивать не буду!
– А я буду, – упрямо заявил Жорик. – Эта овца, моя жёнушка, сказала, что не любит меня. А я хочу, чтобы меня любили, причём сегодня.
Жорка продолжал сидеть в пол-оборота к столику «девочек», отхлёбывал джин из фужера для шампанского и, после каждого глотка, морщась, спрашивал: «Как эти долбанные «фронцы» пьют такой одеколон?»
– Ну не так, как ты, это точно. Во-первых, не мешают с коньяком, во-вторых, мешают с тоником.
Жора встал и быстро пошел к «рабочему» столику. В это время с другой стороны одновременно с ним подошёл мужчина, довольно крепкого телосложения. Славик увидел это и тоже быстро подошёл к столику в тот момент, когда Жорка сквозь зубы сказал мужчине: « Слышь, фрайер, сделай вид, чтоб тебя искали».
Мужчина увидел, что силы не равны,  решил не ввязываться и ушёл.
– Так, быстро пошёл за стол, – нервно прошипел Беня, – не то я тебе настучу по мозгам.
– Мальчики, та вы шо, с Бугаёвки? – промурлыкала одна из путан. – Мы же на работе. Зачем вам этих непрятностей?
– Люда, – обращаясь к Астре, сказал Жорик. Сегодня не твой день. Вечер заканчивается, клиентов не видать, а я, – вот он! Хочу тебя, – умираю.
– Ну, во-первых, не Люда, а Людмила Сергеевна либо тогда уже Астра. Во-вторых, ты прекрасно знаешь, что за «деревянные» мы не обслуживаем.
– Кая тебе разница, я заплачу рублями по курсу, – нетерпеливо сказал Жора.
– А фантиков от жвачки у тебя нет? – усмехнулась Людмила.
У Жорки начали раздуваться ноздри. Он сжимал и разжимал кулаки.
– Что это ты надулся, как мышь на крупу? – спокойно произнесла Астра. Знаю я, кто ты такой, и папашку твоего, старого пердуна, тоже знаю. Всё, мага?зин закрыт. Идёт переучёт моральных ценностей.
Жорка стоял весь багровый от стыда и злости, но в этот момент у Людмилы на лице появилось новое выражение.
– За рубли – нет, а вот за кольцо, так и быть обслужу, – испытующе посмотрела она на Дичкова.
– Это «обручалка», – тихо сказал Жора.
– Вижу, – хищно улыбнулась Астра.
– Оно стоит сто пятьдесят рублей, – уже понимая, что за игра идет, – прохрипел Дичков. Я дам тебе триста.
– Не-а! Кольцо, – и я страстно тебе отдамся, – издевательски изобразила фальшивый оргазм Астра.
– Жорка, не вздумай! Славик схватил друга за руку и потащил от стола.
– Да отстань, ты – досадливо заорал Жора, снял кольцо и, как костяшкой домино шлёпнул им по столу.
– Поехали, – сказала Астра и пошла вниз.
– Чтоб ты треснул, баран! – выругался Беня, обращаясь к Жорке.
Тот держал дорогущую женскую шубу, помогая Астре одеться, затем подошёл к Славке:
– Бенчик, пожалуйста, поехали со мной. Я чувствую, что нашёл приключение на свою задницу. Если оставишь меня одного, – точно вляпаюсь в какое-нибудь дерьмо».
– Ты уже вляпался, – с досадой произнёс Беня. Забирай кольцо и поехали по домам.
Жорка ничего не ответил, только упрямо мотнул головой.
Они вышли на улицу. Стоял необычный для одесской зимы приличный «зусман», около – 10°.  Тут же подъехало такси-шмаровоз.
– На пятую Фонтана, – сказала Людмила.
– Дичков уселся на переднее сидение, а Славик, пропустив Астру, сел с ней рядом на заднее.
– Свечку взял? – ухмыльнулась Людмила.
Славик, сразу не врубившись, наивно спросил: «А свечка зачем?»
– Как, а ты разве не будешь над нами свечку держать? – на полном серьёзе спросила путана.
Славка хотел обидеться, но неожиданно прыснул со смеху, – настолько естественно она его подколола.
Они подъехали к какому–то странному высокому ангару из «дюраля», вышли, и такси тут же уехало. Люда достала ключ, попыталась открыть дверь, но она примёрзла и не открывалась.
– Ну-ка, парни, откройте даме дверь, – указала Людмила на ломик у стенки ангара.
Они с трудом отодрали дверь и зашли в абсолютно пустой ледяной гараж. Только напротив двери стоял стол с какими-то металлическими ящиками.
Астра нашарила рубильник и включила яркий свет.
– Ччто этто, ггде мы, зачем ммы сюда…? – трясясь от холода, спросил Жорка.
– Как это зачем? – To make love! – удивилась Людмила.
– Здесь? – недоверчиво спросил Жорка. – Здесь же колотун!
– Да ну, для такого горячего парня это разве холод? – хихикнула Люда и сняла шубу, оставшись в тонком нарядном коротеньком платье, открывающем длинные, красивые ноги. – А может, ты думал, что я каждого клиента привожу к себе домой? Я приличная женщина, – усмехнулась она.
С этими словами Людмила повернулась спиной к Жорке, приподняла низ платья, оперлась локтями об стол и, повернув голову, сказала: «Не вижу былой страсти. Ты раздеваться не будешь?
Дичков стоял, как соляной столб, разглядывал её бельё и не предпринимал никаких действий.
Славик вышел на улицу, плотно прикрыл дверь, прикурил сигарету и начал прогуливаться туда – сюда по дорожке между гаражами. Про себя он чертыхался и клял своего непутёвого товарища на чём свет стоит. От холода, захотелось отлить. Славка зашёл за ангар, расстегнул, куртку и молнию на джинсах, задрал голову и, приступив к процессу начал рассматривать звёзды.
В этот момент послышался грохот открываемой двери, и листовая обшивка ангара задребезжала.
– Ну, наконец, – подумал Беня и тут же услышал глухой вскрик и истерический женский вопль.
– Он быстро обогнул ангар и в проёме ярко освещённой двери увидел лежащего на полу Жорку и широкую спину какого-то мужчины, который одной рукой пытался вырвать шубу из рук Людмилы, а во второй держал нож и размахивал им перед её лицом.
– Лом! – мгновенное решение пришло в голову на автопилоте. Славка нагнулся, поднял с земли ломик и одним прыжком оказался возле мужика. В тот момент, когда грабитель что-то почувствовал и начал поворачивать голову, Беня обрушил в область его открывшегося виска страшный удар. Раздался противный хруст, и мужик рухнул, как подкошенный, на пол, подмяв под себя шубу.
Жорик застонал и попытался подняться. Голова его была в крови, из уха тоже сочилась розовая сукровица.
– Как ты? – спросил у него Беня.
– Будет жить, – сказала Астра. – А может быть, даже научит свой член стоять на морозе.
 Она полностью пришла в себя и деловито вытаскивала из-под бандита свою шубу.
– Ты глянь, такую шубу изгваздал, пиндос, равнодушно посетовала Людмила и пнула грабителя сапогом на высоченной шпильке. – Ну что, закопаем это дерьмо или так бросим?
– Аа-вв аввы, – совершил попытку высказаться Дичков, размахивая руками.
– Да не парься, птенчик. Жив он, твой обидчик, – засмеялась «путана». Видишь, пальчиками дулю пытается свернуть.
Надо идти на Черняховского ловить тачку. Заодно вызовем ему «скорую».
Они дошли до перекрёстка, и Славка остановил частника.
– Мне надо отвезти его в больницу. Ты извини, поймаешь себе другую тачку.
– Не волнуйся, езжайте. Мне надо ещё со шмаровозом разобраться. Его наводка. Он знал, что у меня есть «зелень».
– Люда, будь человеком, верни кольцо, – попросил Беня, протягивая  ей две сотни. – Больше нет. Это всё, что у меня осталось.
– Убери свои фантики. Я больше их не собираю, – с этими словами Астра достала из сумочки кольцо и положила ему в ладонь. – Не дружи с ним, он плохой мальчик. Терпеть вас ненавижу, мажоров, – и, не оглядываясь, пошла к телефону-автомату.

Оба бойца в поте лица, копались, в каких-то бумажках ровно до 1500, а в 1520 улица начинала сотрясаться от Black Sabbath на стодеци (би) льной громкости уровня « кто не спрятался – я не виноват». Заслуженные и «так себе» ГэБэшники привычно подпрыгивали в креслах и, осознав, что чёрный шабаш  уже наступил, вызывали конвойных, отпуская диссидентов на заслуженный перерыв, закрывали свои мрачные сейфы и начинали собираться домой.
Всем остальным жителям улицы имени Августа Бебеля ещё предстояло на той же громкости ознакомиться с творчеством Deep Purple, Pink Floyd, Jimmi Hendrix, King Crimson, Jet Rotal, Queen и прочими тяжелоусвояемыми соседями музы?ками, которые они называли «кричалками и вопилками».
Их беда усугублялась тем, что участковый, которого Жорка ласково называл Петушком, и отвешивал «саечки» за испуг, боялся пуще расстрела приближаться к нехорошей квартире. Ему хватило одного «вызова на ковер» к начальству, чтобы после икать целый день.
Жора Дичков, приёмный сын замшелого дедушки – генерала, тоже успел скрепить себя брачными узами, но, видно, степлер был ненадёжным, произведенным в конце месяца инвалидной артелью, поэтому рядовой Георгий находился на стадии развода.
Что сделал дикий генерал Василий Иванович, когда с третьего захода в его контуженую голову проникло осознание того, что Жора хочет жениться? Он схватил каминную кочергу и без единого слова помчался на врага в лице  бедного Жорки, занося кочергу, изготавливаясь к смертоносному приёму именитого казака Якова Бакланова. Приём позволял разрубить человека пополам от плеч до седла.
У Жорки седла не было ввиду отсутствия лошади, поэтому сигать через забор пришлось самому, соблюдая конкурный стиль и правильно, по – стиплерски, поджимая копыта.
Старый «хрен с бугра» хотя и строил из себя бессеребренника, клеймя позором торгашей, но это «проходило» только у тех, кто его не знал близко.
Генерал был не только кровожадным, как тампон, но и скупым, как «кулак» в период продразвёрстки. Поэтому, когда Танин папа приехал с визитом к нервнобольному генералу на приличной машине и в приличном костюме, имея при себе купленную в «торгсине» бутылку «Наполеона», сердце лихого рубаки смягчилось, как сало, взятое с собой приезжим на пляж Ланжерон. А когда будущий сват сказал, что все расходы по свадьбе берёт на себя, включая свадебное путешествие, старый жмот совсем растаял.
Единственное, чего генерал не понимал, зачем такой красавице понадобился никчемный Жорка, который вдобавок к тому, что был отменным лоботрясом, отличался незамысловатой внешностью. От прощелыги – отца он унаследовал лошадиную физиономию, а от мамы Лены – еврейский крючковатый нос.
Несмотря на это молодой Дичков пользовался дикой популярностью у иногородних студенток, живущих в общежитиях и съёмных квартирах, а также у каютных номерных, проживающих между рейсами на «Межрейсовой базе моряков».
Умнице и красавице Таньке он тоже навешал на уши спагетти. Более неподходящую пару найти было сложно.
Беня никак не мог понять, какая вожжа попала под Жоркин тощий зад. Сказать, что дичкова жена Таня была красавицей – всё равно, что не сказать ничего. По Славкиному мнению, она была самой совершенной женщиной, когда-либо созданной богом.
Ее по праву можно было называть богиней: великолепная фигура, длиннющие, безукоризненной формы ноги, чувственные, манящие губы и ослепительно сверкающие между ними белоснежные зубки. Когда Танька улыбалась, у неё на щеках появлялись ямочки. Кроме того, у неё был аккуратный носик, карие глаза, густые смоляные  кудри и большая грудь.
Танька с детства занималась художественной гимнастикой, была очень гибкой и великолепно танцевала. Вдобавок она окончила школу с золотой медалью, поступила в «Медин», где Жора и Славик с ней и познакомились.
По-серьёзному сдавать вступительные, довелось только Бене, потому что Танюша сдавала профильный экзамен по химии, а Жорка только присутствовал на экзаменах, а оценки ему выставляли мамины друзья. Жорика мама (бабушка) была профессором-офтальмологом.
На удивление, снобизма у Тани никакого не наблюдалось. Может, это было связанно с тем, что она несколько выбивалась из круга номенклатурных мажориков. Правда, её отец, хотя и не занимал никаких высоких постов, денег имел достаточно, чтобы купить парочку генералов со всеми потрохами. Другой вопрос, что потроха он предпочитал куриные.
Славка и Таня испытывали друг к другу взаимную симпатию, и иногда Славик, сидя на лекциях, ловил на себе странный Танькин взгляд, который он боялся объяснить самому себе, чтобы не выдавать желаемое за действительное. Но что, чёрт побери, он мог означать, этот взгляд, если, сидя на несколько рядов впереди него, Таня поворачивала голову и задумчиво глядела на Славку довольно продолжительное время. Для новобрачной такое поведение было странноватым.
Для Жорки институт закончился в тот день, когда на кафедре анатомии преподаватель показал им труп из «библиотеки». Дома начались разборки,  Василий Иванович назвал его слюнтяем и тряпкой и велел завтра же идти в «анатомичку». Жорка восстал и получил по морде. Тогда он отбежал на несколько метров и обозвал генерала садюгой, вешателем и маньяком. На этом дискуссия закончилась потому, что несостоявшийся доктор сбежал.
Первый год жизнь молодожёнов ничего не омрачало до тех пор, пока они не поехали на день рождения к Мишке Третьяку. Там, прилично «нарезавшись», Жора прилёг отдохнуть в кладовке.
Никто не обратил внимания, что Светлана, супруга Женьки Кравченко – этакая «серая мышь», тоже последовала в кладовку. Жорка привык трахать всё, что излучает тепло или отбрасывает тень, поэтому, несмотря на полуобморочное состояние, инстинктивно совершил невразумительный половой акт.
Что именно пришлось этим двоим по вкусу, объяснить, наверное, не замахнулся бы даже Зигмунд наш, Шлома, сами понимаете, Фрейд, но с тех пор они «трэнались» при всяком удобном и неудобном случае. Естественно, что скрывать это не удавалось, да и находящаяся в перманентном оргазме пара была и не в состоянии скрываться. Всё было бы не столь страшно, если бы Женькин отец не был бы в прошлом непосредственным начальником генерала Дичкова и если бы Женька не был паталогически влюблён в свою жену.
Подумать только: даже суровый разговор между двумя генералами и пара оплеух, полученных Жоркой от папаши, не подействовали на него отрезвляюще.

Самое удивительное, что наша Таня не только не плакала, но даже постоянно была в хорошем расположении духа.
Светка забеременела. Муж, в надежде, что этот блядюльтер, наконец, закончится, был весь в ожидании благополучного окончания безобразия и даже купил коляску, но Светка вынесла из роддома Микродичкова с лошадиной челюстью и еврейским носом. Ошибиться было невозможно.

В Славкиной семье не только не произносились фразы, которые могли считаться нецензурными, но даже намёки на половые отношения людей, не состоящих в браке, не допускались как несуществующие.
Да, не будучи монахом, Славик был знаком со всеми видами «инакомыслия» в отношениях полов, под названием «Сексуальная революция», которая пришла в Одессу с опозданием лет на пятнадцать.
Всё, что попадало в «Совок» с опозданием, принимало дикие и неуправляемые формы. Революцию поддержали почти все половозрелые особи, сношаясь при любой оказии с кем ни попадя и где попало.
 Омар Хаям, изрекший: «Ты лучше голодай, чем, что попало ешь и лучше будь один, чем вместе с кем попало», помер бы девственником, отравившись «Докторской» с добавкой в фарш деликатесной туалетной бумаги.
Предвижу восклицание какого-нибудь «пурица» от литературы:
– О, и этот банально ссылается на изречение, которое не повторяет только ленивый.
Спорить не буду. Отвечу так, как говорили, говорят, но вряд ли лет через двадцать будут говорить в Одессе: «Вам этого мешает? А мене как раз этого надо, поэтому дышите в разную от мене сторону!».
Какие-то, внушённые родителями и почерпнутые из книг поведенческие догмы и нравственная самоцензура не позволяли Славику даже в мыслях допустить хоть какие-нибудь действия, могущие заподозрить его во влюблённости в Жоркину, всё ещё,  жену Татьяну.
Поступки можно и нужно контролировать, мысли нужно, но невозможно, а сны? Что делать со снами, если тебе девятнадцать, ты безумно влюблён, живёшь в одном из самых романтических городов, атмосфера которого, как везде на земле является оболочкой из воздуха. Только воздух разный.
В любом месте на Земле он состоит на 78 процентов из азота, а на 21 процент  из кислорода и только в Одессе воздух на все 100% состоит из Одессы. Никакие возражения не принимаются.
Поезжайте на Бали, Мальдивы, Сейшелы, и всё. Если Вы одессит, то бали-шмали,  это по – Вашему место для жизни?
Хотя, Вы правы: Одесса уже тоже: шоб любить и тосковать, так  да, а шобы жить, так уже, наверное, нет…
Я интересуюсь Вас спросить. Где в Одессе двадцать лет назад Вы лично слышали украинского языка? Лично я услышал его впервые только тогда, когда мама взяла меня с собой на «Привоз». За пределами базара этого языка не стояло. Одесситы говорили либо по-одесски, либо по-русски.
И вот я пошёл в школу. Вчителька Євдокія Харитонівна, родом из села «Безымянка» Татарбунарского района, учила нас української мовi, как иностранному, сама разговаривая на «суржике», а в учительской, так вообще по – русски.
 Проучившись пару лет, я записался в библиотеку. Одесские библиотеки проводили навязанную свыше книжную политику. Любая книга, пригодная для чтения, была издана на русском и украинском языках.. На полках стояли книги только на украинском. Их сосёстры всегда находились «на руках», поэтому я, будучи запойным книгочеем, вынужден был брать, что есть, так что вскоре понял: я говорю по-украински, а колхозники на Привозе говорят на каком-то «воляпюке».
Ради Б-га, прошу щирих українців, на меня не обижаться, но Украина наикрупнейшее по территории государство из расположенных в Европе, а Одесса такая масенькая и такая самодостаточная.
Вы встаёте с кровати в 700? Прекрасно!!! Идите чистить все зубы, сплюньте остаток пасты и тут же, не теряя времени на полоскание, начинайте говорить на  літературній мові.
Говорите себе на здоровье до самого вечера, только  пожалейте Одессу. Этой дамочке уже немножечко за двести, и в неё уже есть минимум троих, а может, и четверых языков. Так я вас спрашиваю: « когда Вы будете в её возрасте, я увижу Вас учить шо-нибудь нового?
Слова «петлюровец» и «гайдамак» для одесситов были синонимом слова «погром». Гитлер, чтоб он вечно горел на маленьком огне из-за газового кризиса, не первый, кто придумал убивать людей только за то, что они не той нации. Были до него ещё и дикари с нагайками, которые сперва грабили и насиловали, а потом говорили что–то на малознакомом языке перед тем, как расстрелять или зарубить. Однако слово «погром» понимали обе стороны.
Так и что же Вы хотите, если в 21-м веке к власти пришли сначала петлюровец и гайдамачка, которые вообще раньше по – украински ни слова сказать, ни денежку «стырить» толком не умели, а теперь их сменил (по собственному его признанию) «лях» – католик, говорящий на «суржике».
– Радуйся, «а гройсер пуриц» русково языка.  Не стоит учить меня правописанию, я уже успел освоить и левописание.
Я опять отвлёкся от основного повествования. Продолжаю обращаться к тебе, читатель, будто ты мой «герой» потому, что мне нужно местоимение «ты».

Так, вот, ты отсидел четыре пары на лекциях в институте, отыграл два тайма в футбол за сборную против «Политеха»,  два часа репетировал конкурс «домашнее задание» с командой КВН, закончил чужую «курсовую» по «биохимии» и в 2-оо лёг спать, наконец, или лёг спать на конец.
– Казалось бы, хорошо, – как говорил мой приятель Вадик Каминский в качестве коментария к новости о том, что соседка Фира сломала ногу.
Но не тут то было. Окно открыто настежь и цветёт акация. А сон не идёт, потому, что это на ветвях распускаются сиреневые гормоны: серотонин с эндорфином. До встречи, мой читатель, а я пойду сорву пару жмень созревшего тестостерона и  вернусь к своему герою.
№№№№№№№№№№№№№№
Славик проваливался в кратковременный сон и тут же просыпался, удерживая в последний миг свой перевозбуждённый организм от поллюции. Ему снилось, что он занимается любовью с Таней. Впрочем, какой такой любовью? Это занятие называлось ураганным сексом в самом завораживающем и привлекательном смысле этого слова.
Вот его напряженный, как закалёная пружина «бенчик» задрожал от прилива крови, головка разбухла, внутри неё начало что-то пульсировать, он хотел осторожно выйти из Тани, но она крепко ухватила его двумя руками за спину и притянула к себе.
И тут Эйяфьятлайокудль извергся, начал плеваться пеплом и чуть не сбил пролетающий над Исландией самолёт. Славкино тело выгнулось дугой, от тряски открылись веки и он проснулся. Вся постель была влажной, а одеяло имело такой вид, будто на него опрокинули банку сгущёнки. Хорошо, что дома никого не было, но он проспал первую пару.
На второй паре была микробиология. Славка начал лихорадочно собираться и в это время за окном прозвучал необычный автомобильный сигнал. Славик выглянул в окно и увидел Жорку, облокотившегося на столь же необычный автомобиль и подающего знаки: выходи, мол, быстрее.
Беня спустился вниз и увидел приземистый небольшой автомобиль цвета бронзы.
– Что это за чудо?– спросил он, поглаживая невиданный перламутровый лак.
– «Тойота Королла», японочка! – сказал Жорка.
– Откуда такая красота. Ангелы с небес спустили?
– Тётка из рейса привезла. То есть мама, – поправился Жорик.
– Это на свою зарплату 38$ в месяц? – удивился Славик.
– Так  тачка ж не новая, а мама копила валюту, оставляла на депозит и ничего в рейсах не покупала.
– Всё равно, просто в голове не укладывается. Прикинь, мой батя уже четвёртый год откладывает и даже на двери от «Жигуля» не накопил, а тут бац…
– Придётся провести расследование, – засмеялся Жорка и ткнул товарища в плечо кулаком. Садись, отвезу тебя в институт.
Славка обошёл машину, открыл правую дверь и увидел руль.
– Что это за фигня, здесь же руль справа.
– Ну, японцы так ездят, им по кайфу, заржал довольный Дичков.
– Да ну, это же неудобно. Обзора нет, – засомневался Беня.
– Это у нас нет, потому что глаза в кучку. Темнота, – продолжая ржать, веселился Жора. – У них же левостороннее движение.
– А как же ты будешь ездить, – продолжал сомневаться Слава.
– А мне по-барабану, – весело сказал Жорик. – Я и с левым рулём только пару раз всего на дедовой тачке ездил. Садись, давай, не ссы, довезу с ветерком.
– Убьёмся, – засомневался Славик. Как пить дать, убьёмся. Я ещё не забыл, как ты на мотоцикле к морю спускался.
 – А что, очень даже клёво спускался, – веселился Жора.
– Ага, клёво, только по отдельности. Ты сам по себе, а мотык сам по себе.
– Хорош понтоваться, давай садись, не то уеду без тебя.
– Беня, кряхтя, начал садиться, опускаясь всё ниже и ниже, ожидая момента встречи задницы с сидением. Наконец встреча произошла, и он почувствовал себя человеком, сидящим на полу.
– Слушай, Жорка, у меня ощущение, что я напялил на себя эту машину вместо пальто.
– Вперёд, – заорал тот и отпустил сцепление.
Машина по–лошадиному подогнула ноги и совершила прыжок метров на пять. Затем приземлилась и рывками помчалась вперёд.
– Жора, а когда ты успел получить права? – спросил Слава.
– Ещё не успел, – сказал Жорка и добавил: – Куда спешить?
Тут Славик заметил, что они уже едут по «Черноморской  дороге» в сторону Люстдорфа.
– Куда ты попёрся, у тебя машина ездит только по прямой, – спросил Славка? Я опоздал уже и на вторую пару.
– Баран, какие пары? Мы едем на дачу к Кравченкам отмечать покупку тачки.
– То есть! – удивился Слава. – Ты с Женькой будешь отмечать покупку?
– Да ты обалдел, мы же враги, – возмущённо сказал Жорка. – На даче нас ждут Светка и Танька.
 Славка почувствовал, что сердце его лихорадочно заколотилось и, не веря своим ушам, он хрипло спросил: «Какая Танька»?
 – Какая Танька? – перекривил его Жора! Да та, на которую ты запал ещё раньше меня. Посмотри ещё раз киносъёмку нашей с Танькой свадьбы, где ты был свидетелем. У тебя там такой вид, будто ты на похоронах. Ты что, думаешь, я слепой? Заманало каждый день слышать: «Славка такой, Славка талантливый, Славка серьёзный, Славка красавчик. А когда я ушёл из «Медина», она вообще мне заявила, что я её ошибка и она жалеет, что ты её не замечаешь.
– Это она напросилась на дачу, узнав, что ты будешь. Честно, я не хотел, но она сказала, что в противном случае будет тянуть с разводом, сколько сможет по закону. Мне же лучше. Мы со Светкой решили пожениться. Только у нас  всё гораздо сложнее. Женя, её муж, сказал, что если увидит её со мной – зарежет. Он вообще «чокнутый». Мне обещал отрезать бейцалы, если что.
В это время они подъехали к 17-ой станции Люстдорфа и свернули направо, чтобы проехать к даче. По этой улице трамвай от конечной 18-й станции возвращался в Одессу. Машина резво подъехала к выступающим рельсам и, увы, не смогла через них перевалить из-за низкой спортивной посадки.
– Давай, вылазь, – заорал Жорка. Надо тачку приподнять, чтобы она не торчала на рельсах. Сейчас трамвай выскочит из-за поворота. Может не успеть затормозить.
Они выскочили из машины, и в этот момент на приличной скорости появился трамвай. Славик изо всех сил приподнял машину спереди за бампер, но нужно было такое, же действие предпринять и сзади, а у Жорки не хватало сил. Трамвай истерически зазвонил и успел затормозить буквально в метре от машины. Беня почувствовал жар, исходящий от многотонного механизма, и весь покрылся потом.
Из трамвая повыскакивали пассажиры. Впереди всех стоял вагоновожатый, демонстрируя комбинации «матюгов», которые  тянули на высшее специальное образование. Просто человек с улицы не смог бы расшифровать, что за Камасутру намеревался сотворить этот извращенец с Жоркиной матерью.
Наконец, они подъехали к даче. Ворота им открыл дядька Васька, тщедушный безобидный пьяница, который зимой жил на даче, кормил собак и  мутил брагу из всего, что не успело сгнить осенью.
У него был самогонный аппарат, который был девственно чистым, потому что дядька Васька не мог выдержать порога в пять дней, после которых брага становилась пригодной для самогоноварения. Он начинал её пить на третий день и от этого полуфабриката бздел громовыми раскатами, портя воздух во всей округе. Кроме того, после каждого раската, Васька прислушивался, озирался и, никого не обнаружив, удивлённо говорил: «Ну, нифуя себе!»
Из-за этого, в общем, то безобидного недостатка Ваську не пускали в дом, если на дачу приезжали гости.

Жорка открыл багажник и начал доставать оттуда разные заморские напитки в количестве, способном погрузить роту солдат в пьяный беспробудный сон.
– Как мы будем ехать назад? – спросил Беня. – Ты собираешься всё это выжлекать?
– Ну, не знаю? – задумчиво сказал Жора. Надо попробовать. А кто собирается ехать назад? Лично я не собираюсь. Ребёнок со светкиной мамой, Женька со своими комсомольскими активистками на Каролино-Бугазе. Не вижу повода не напиться.
На веранде уже был накрыт стол, радующий глаз летним великолепием даров «Привоза». Светка в одном лишь купальнике перемешивала салат и, увидев ребят, распростёрла объятия Жорке. Они тут же начали целоваться.
Таня стояла лицом к окну, обнимая себя за плечи. На ней тоже был открытый купальник, практически состоящий из двух полосок. Славик никогда не видел её на пляже и залюбовался её стройным загорелым телом.
– Таня, привет, – хрипло сказал Славка и хотел поцеловать её дружеским поцелуем в щёчку, но она повернула лицо, и он почувствовал прикосновение её мягких, тёплых губ к своим губам. Вышел этот поцелуй таким естественным, как будто они целовались уже не раз.
 Славику ничего не оставалось, как обнять её и повторить поцелуй с нежностью, от которого у обоих зашлось сердце. Таня взяла его за руку и повела в комнату, где стоял застеленный свежим бельём раскладной диван. Беня лихорадочно посбрасывал с себя всю одежду, лёг между таниных ног и стал покрывать её горячее, чуть соленоватое от морской воды тело долгими поцелуями. Она вздрагивала, когда Славика язык нежно касался её сосков, и они мгновенно становились твёрдыми. Они любили друг друга, молча, жадно, с их губ срывались только бессвязные междометия.
– Эй, новобрачные, – заорал из другой комнаты Жора. – Вы мою тачку обмывать собираетесь? Водка стынет.
– Они с трудом оторвались друг от друга и пошли в душ, где опять начали сперва просто целоваться, а потом, забыв всё на свете, перешли к любовным играм.
Жорка, шумел, стучал в двери душевой и орал, чтобы они выходили. Ему непременно нужна была компания, чтобы начать обмывание «тачки».
На столе было такое изобилие, что у Бени закружилась голова. Он вспомнил, что перед институтом не успел позавтракать.
На столе была не какая-то пошлая нарезка из колбас и «жлобских» копчений. Стояло огромное блюдо с холодцом, ещё тёплые голубцы, продолговатая медицинская кювета с горой жареных бычков и пропасть разных салатов.
– Это кто же так расстарался? – спросил Славка, накладывая себе в тарелку всякой вкуснятины.
– Ясен перец, что не я, – засмеялась Света. У нас дома никто яичницу не пожарит, чтобы не спалить сковороду. Мне с самого детства няня готовила, а сейчас женькина домработница. Это у нас Танюха мастерица – рукодельница. Повезёт же кому нибудь, – ехидно сказала Светка и больно пихнула Жорку кулачком под ребро.
– А! – заорал Жора. – Мы пить будем? Водка уже завонялась!
С этими словами он налил Славику и себе «Absolut», а девочкам «Martini» со льдом. Славик с аппетитом уплетал еду, а Таня влюблёнными глазами глядела на него и гладила по колену.
Поели, выпили, врубили музыку на полную катушку, как Жорка любил. В голове чуть шумело от выпитого. Славик и Таня сидели обнявшись.
В окне показалась рожа дядьки Васьки. Он был чем-то встревожен и что-то кричал, показывая рукой за спину. Славик пытался расслышать, но из-за музыки разобрать ничего не мог.
Дверь веранды распахнулась, чуть не сорвавшись с петель. На пороге стоял Женька с перекошенным гипсовым лицом и совершенно безумным взглядом обводил комнату. Все остолбенели. Он что-то кричал и размахивал правой рукой, в которой был зажат чёрный предмет.
– Боже, какая пошлая сцена, – мелькнула у Славика мысль. Не успела она оформиться во что-нибудь конкретное, как мозг, затуманенный алкоголем, вдруг отрегулировал резкость и Беня чётко разглядел предмет. Это был огромный несуразного вида пистолет. Славка вспомнил, что с такими пистолетами в кино бегали революционные матросы. В голове вдруг всплыло: «Разворачивайтесь в марше! Словесной не место кляузе. Тише, ораторы! Ваше слово, товарищ маузер».
Кравченко направил пистолет на музыкальный центр и вдруг, из ствола вырвалась струя пламени, а в потолок ударилась гильза.
Музыка моментально смолкла, а вместо неё возникли истерические крики, в которых трудно было разобрать, что-либо членораздельное.
– А-а-а, на одной ноте кричал Женька, бешено вращал глазами и переводил пистолет с Жорки на Свету.
«Так не доставайся же ты никому!» – опять в голове у Славика промелькнула цитата не соответствующая истинной опасности происходящего.
Жорик, беги, он тебя убьёт, истерически закричала Света и встала, растопырив руки перед Дичковым.
– Жора, не двигайся, – закричал Славка, чутьём понимая, что любое Жорика движение спровоцирует выстрел. И в этот же миг Дичков оттолкнул Свету и сделал движение в сторону двери, то есть прямо навстречу стоящему в дверях Женьке.
Кравченко выстрелил с расстояния двух метров прямо в центр Жорика лба. Тело Дичкова приподняло и с силой отбросило назад к стене. Женька медленно повернулся к Свете и направил пистолет на неё. Она метнулась в соседнюю комнату и спряталась, прикрыв дверь.
Кравченко постоял еще немного перед полуоткрытой дверью комнаты, повернулся и тяжело ступая, вышел на улицу.
Славик подошёл к лежащему на полу Жоре, взял его руку и попытался нащупать пульс. По центру лба зияло небольшое отверстие. Славик безуспешно пытался уловить хотя-бы намёк на пульсацию, понимая, что Жорик мёртв.
– Славушка, – тихо сказала за спиной Таня. – У него разворочен затылок.
Беня сел на пол, и, не выпуская руки друга, зарыдал. Таня присела рядом и обняла его.
– Отойди! Не прикасайся ко мне, – зло сказал Славик. Никогда!

8 мая 2011 г. Хайфа.