- Да, мужики, хорошо сидим!
Дядя Миша, пожилой сухощавый мужчина, ласково погладил запотевший бокал с янтарной жидкостью внутри и лучезарно улыбнулся. Он вообще часто улыбался, улыбка необычайно шла ему, хотя мужик он был жесткий и принципиальный.

   Мы сидели втроем на терраске летнего дачного домика и, попивая пивко, травили байки. Мы - это уже названный дядя Миша, хозяин дачки, сосед Николай Иванович, полный, краснолицый мужчина лет пятидесяти, страдающий от жары больше всех, и я, скромный, не очень молодой человек, приходящийся дяде Мише племянником. Солнце палило, и мы, уютно устроившись на затененной терраске, развалились в дачных парусиновых шезлонгах. Оставив на себе по причине жары минимум одежды, то есть шорты, вся компания обильно потела, восполняя утраченную влагу заграничным пивом, привезенным из города Николаем Ивановичем.

- Вот раз вы заговорили о любви, - продолжил дядя Миша, - знаете такую поговорку, -«От любви до ненависти один шаг»? Вот, а я на себе испытал. Хотите, расскажу?

   Мы расслабленно зашевелились, и Николай Иванович, вытирая мокрым полотенцем потную лысину, пробасил:
- Раз начал, не томи. Рассказывай.

   - Дело было на Урале, лет двадцать пять назад. Работал я тогда инженером на радиозаводе. Ну, работа, как работа, ничего особенного. Выпускали мы радиоприемники и всякую другую продукцию, только, к слову сказать, приемники эти были такое дерьмо. что и выразить нельзя. Но главное наше дело было военные игрушки выпускать. Вот тут мы преуспевали. Но это к делу не относится.

   И присылают к нам по распределению после института девчушку. Зовут Любой, родом из Самары, да хороша то как была! Полненькая, но в меру, грудь, бедра, все на месте. Щечки румяные, просто кровь с молоком! Глаза голубые, волосы русые, до плеч. Смешливая, да разговорчивая. Ну, наши мужики, кто помоложе, сразу петухами вокруг нее завертелись. Куда Любаша, туда и они. Где смех, шум, да гомон, там Любаша.

   А я, что ж. Я к тому времени уже женат был, да двое детей у меня было. Мальчик и девочка. И семья была хорошая, крепкая, и жена меня любила. Да и я ее, пожалуй.

    Отпив из бокала добрую треть, дядя Миша достал сигареты, тщательно выбрал одну и с наслаждением закурил. Откинувшись в шезлонге, он продолжил.

-  Я поначалу-то только со стороны на нее посматривал. Видная девка, ее любой бы пожелал. Ну, желать одно, а иметь- другое. Я ведь не вертопрах какой-нибудь, солидный мужчина был, инженер. Только заметил я, что и она на меня посматривает. Разговаривает с кем-нибудь, смеется, а сама на меня голубым глазом косит, вижу ли я? А я вижу, вижу! Только в смущении нахожусь. Вижу, что нравлюсь я Любаше, да и она мне нравится, да стоит моя семья между нами. Мальчик, Сережка, вон Павлушка с ним до сих пор приятельствует, да дочка, Светлана. Замужем давно, живут в Костроме, уже внучку мне подарили. Да жена, Катя. Не красавица, но умная и заботливая. Чего же лучше?

   Боролся я с собой, боролся! Только взыграло во мне мужское естество,  гордость мужская. Что я, или недостоин? Хуже других? Вон она как на меня смотрит. Как будто манит взглядом. Еще и полслова не сказала, а уж мне все-все понятно.

   Стал я, как будто ненароком, сближаться с Любой. То улыбнусь ей, то подмигну. А она- просто тает. Вспыхивает вся, засмущается и убегает. Ну, поймал я ее как-то на пустой лестничной площадке, да и говорю:
- Любаша, что же ты чураешься меня? Я ведь тоже человек. Или не нравлюсь? - И улыбнулся ей широко. Знаю, что от улыбки моей девки млеют, вот и пользовался.
- Нравитесь, Михаил Петрович, да только женатый вы, - прошептала Люба. - А я девка молодая, найду себе еще, такого же хорошего.
Мне от этих слов просто дурно стало. - Это что же, - думаю, - если женатый, так уже и не человек, не мужчина? Схватил я ее, прижал к себе крепко, и поцеловал. А она и не вырывается. Прикрыла глаза свои голубые, и на поцелуй отвечает. И так это страстно у нее получилось, что я просто обезумел. - Моя будет, думаю, - никому не отдам.

   
Так и началась наша любовь. Чистая любовь, не подумайте чего. Были у меня мысли, конечно, но Люба твердо заявила, что только через ЗАГС. Целовались, да обнимались - это да. Было. Да так, мужики было, что и до сю пору мурашки по коже бегут, стоит только вспомнить. Любила она меня крепко. Нежная была, ласковая. Да и я влюбился, как пацан. Не поверите, цветы ей тайком на рабочий стол ставил. 
-Розы, что- ли? - спросил я.
- Да нет, откуда розы? Нарву ей с клумбы у горсовета вечером что попадется, а утром пораньше приду, да в банку с водой и поставлю. Ей нравилось.

    Дядя Миша встал, потянулся, и подошел к перилам терраски. Крепко ухватившись жилистыми пальцами за брус, он попытался потрясти его, проверяя на прочность, потом замер, задумавшись.

   Мы с нетерпением смотрели на него, ожидая продолжения. Николай Иванович крякнул, глотнул пива, и, глядя на меня сказал:
- Клубнички, видимо, мы с тобой, Павлик, здесь не дождемся. Ну, хоть, чем дело-то кончилось?

   Наконец, наш рассказчик отвернулся от лицезрения пересохшего сада, и, сев на свое место, продолжил:
- Да, не было клубнички, да я и не жалею. Любовь была, да такая, что только в книжках и встретишь. Нежность к ней, ко всему миру. Желание видеть, трогать, говорить с ней обо всем. Родство душ, единомыслие необыкновенное. Я тогда не ходил, летал. Жена моя, Катя, сразу приметила, ничего мне не сказала, да только все в глаза мне пыталась смотреть. А я что? Отвернусь, бывало, да все про Любашу думаю. Где она сейчас, что делает, о чем думает?

   А потом все кончилось в одно мгновение.

   Однажды остались мы с Любой после работы в кабинете. Мы так часто делали. Все уйдут, а мы одни, пока сторож не выгонит. Жена позвонит, а я тут, на работе, дела делаю. Удобно!
Вот тогда Любаша-то мне и говорит:
- Мишаня  (она меня Мишаней звала), что дальше-то? Как дальше жить будем? Мне ведь замуж пора, да детей рожать надо. Я детей хочу. Что ты думаешь?

   А я возьми и брякни:
- Ничего не получится. Я женат уже. Да и дети у меня уже есть. Больше мне не надо.
- Ах, так? - взъярилась внезапно Люба, - я что же, так всю жизнь у тебя подругой и должна прожить? Ну, уж нет! Прощай! И не подходи ко мне больше!

Я, конечно, расстроился, дома наорал на Катеньку ни за что, ни про что, выпил стакан водки и лег спать. Утром решил помириться с Любой, только как? Что ей сказать? Люблю я ее, конечно, только у меня семья, дети. Не могу я их бросить. Я ведь и их всех люблю. Не так, как Любашу, по другому, но люблю! Запутался я, и решил, что пусть попыхтит, авось с ней все пройдет и все наладится. Пришел на работу, работаю, тем более, что с этой любовью дела запустил, надо догонять. Любе улыбаюсь, а она в ответ нет. А сердце ноет. И понимаю, что теряю я ее , а ничего поделать не могу.

   Так день прошел, второй... А на третий замечаю, что около Любаши особенно увивается  Николай, наш сотрудник. Чуть помоложе меня, но неженатый. Незаметный он был, серый какой-то. Молчит все, в разговоры, а тем более споры, не лезет. Не высовывается. Ну и к нему такое же отношение. Как будто нет его. И женщины-то внимания на него не обращали. А вот Любаша обратила. Подходит как-то ко мне и говорит:
- Я замуж выхожу.
Я говорю: ,- За меня, что ли? Типа - пошутил.
- Нет, за Николая.
- А почему за него?
-Потому что он лучше.

   Я сначала правда подумал, что она пошутила, а потом сердце защемило. А что делать? Несколько дней ходил угнетенный, жена думала, что я заболел, даже на работу не пускала, хотела скорую вызвать. Да ничего, оклемался.

   Поженились они и уехали на Украину. Долго я Любу не видел, лет пять. Только неожиданно встретил ее в коридоре заводоуправления, и не смог сдержать радости:
- Любаша, милая моя, ты приехала!
И она вижу, ничего не забыла. И тоже безумно рада. Глаза так и горят!
- Приехала, - говорит. - Завтра на работу выхожу.

  Я уж тут обрадовался! Что ни говори, а не прошла любовь, не исчезла. Не смог я забыть Любу мою, как ни старался.

   На  одном из свиданий я ее и спросил:
- Любаша, любишь ты меня?
Помолчала она, глаза пряча, а потом и говорит:
- Люблю я тебя, Мишаня, только глупая это любовь. Ты женат, я замужем. Дочь у меня растет. Нельзя нам друг друга любить. Нехорошо это! Грех!
И тут же обняла меня и давай целовать, как будто в последний раз. Помутилось у меня в голове, стал я расстегивать кофточку на Любаше, а она вдруг как дернется, словно я ей больно сделал.
- Нельзя, - говорит, - не хочу я мужу изменять. Он очень хороший человек, только вот люблю я тебя.

   С тем мы и расстались. А на другой день нет моей Любаши на работе. Я спрашиваю, а мне говорят, что уволилась она, не будет у нас работать. Я, конечно, опечалился, спросил в кадрах адрес, только не пошел тогда. Права она была, ох, права!

    Лет десять я узнавал о ней стороной. Получили они квартиру в новостройке, Николая начальником назначили, на работе его очень уважали, хвалили. Любаша домохозяйкой стала, дочь воспитывала. А потом, еще через год, встретил ее случайно на улице.

- Любаша, дорогая, как я рад! Я так скучаю по тебе!
А она как зыркнет на меня. И молчит. Я опять:
-Люба, что случилось? Не смотри на меня так. Ты здорова?
- Я-то здорова, а вот у Коли моего - рак! И все из за тебя! Из-за любви твоей дурацкой! Не было б тебя, и я бы не думала о тебе, сердце не сушила! Наказал меня Бог, за то, что не о муже думала, а о другом. Сгинь с моих глаз, ненавижу тебя!
- Ну, может обойдется? Операция там,.
- Чего там обойдется, четвертая стадия? Уйди отсюда, постылый, ненавижу, ненавижу!
И она невидяще надвинулась на меня, так. что мне пришлось посторониться, чтобы пропустить ее. Я заглянул в ее глаза и обмер. Они были пустыми и холодными, как два кусочка льда.

   Вскоре и мне пришлось уехать в другой город, а потом уж сюда. Слышал, что Николай умер, что Любаша до конца была с ним, до последнего вздоха.

   Вот такая вот грустная история.

   Мы молча посидели, обдумывая рассказ, а потом Николай Иванович решительно пробасил:
- Ну, хватит грустить! Что было, то прошло. Будем жить настоящим. Давайте-ка по пивку!