Алехандро был молодым красивым парнем из какой-то гватемальской деревушки. Каждый вечер, около восьми тридцати, он приходил со своим пылесосом на наш этаж и тщательно пылесосил даже самый последний закуток бесконечных рядов офисов. Его английский был почти несуществующим, но природная разговорчивость брала свое. Увидев меня, Алехандро всегда выключал свой пылесос и пытался общаться.

— Тебе повезло, что ты русский, Жерри, — говорил он частенько. — Вам, русским, легче. Русский язык — он, как английский. А вот испанский...

Тут он замолкал, грустнел, вздыхал, разводил руками:

— Испанский и английский — это два совершенно разных языка. Понимаешь?

Я грустнел, вздыхал и разводил руками вместе с ним, хотя не очень понимал своего везения. Алехандро рассказал мне про то, как он нелегко, нелегально пробрался в Америку три года назад. С тех пор он каким-то образом легализовался и работал на четырех работах без выходных и отпусков. Алехандро копил деньги на счастливую жизнь. Это всё, что он здесь делал.
Счастливая жизнь рисовалась просто. Он должен был заработать много-много денег, вернуться домой богатым человеком, и жениться на девочке, которая ждёт его возвращения в неизвестной мне деревне.

— Вот она, моя Мирабелла! — гордился Алехандро, показывая мне фотографию.

На фотографии, вопреки ожиданию, обманчиво построенному на звонком имени, была не черноволосая испанская красавица, а вполне блеклая, совсем еще юная девушка-подросток. Мирабелла стояла в полный рост у видавшего виды мопеда Suzuki: вполне американская девочка — в джинсах, кроссовках и белой футболке с блестящей надписью bebe.

— Это я ее приодел, Жерри,  — с гордостью водил пальцем по фото Алехандро. — Она из бедной семьи. Это дорогая одежда. Понимаешь?

— Сколько же ей лет? Она выглядит совсем молодой?

— Ей девятнадцать, — Алехандро делает руками два взмаха растопыренными ладонями, загибая большой палец правой руки при втором взмахе. — Ей было шестнадцать, когда я уехал. Это любовь, Жерри. Понимаешь?

Я понимаю. Я киваю головой. Я смотрю на фотографию.

— Она ездит на мопеде?

— Это брата. Я деньги послал — брат купил.

Из его рассказов я понял, что деньги, которые он здесь зарабатывает, — огромное состояние там, в гватемальской деревне.

— Когда я приеду домой, мы с Мирабеллой будем ездить в город, и там я куплю все билеты в кино — и они будут показывать только для нас двоих. Больше никто. Весь сеанс только для меня и моей Мирабеллы. Я был мальчик (Алехандро показывает рукой, каким он был маленьким мальчиком), и у нас с братом никогда не было денег ходить в кино. Мы залезали высоко на дерево (Алехандро показывает рукой высоко над головой) и смотрели про вашу русскую войну (Алехандро стреляет из воображаемого автомата, и кидает воображаемую гранату куда-то в сторону кабинета моего начальника). Теперь мы будем одни: я и Мирабелла. Всё кино. Понимаешь?

Разумеется, я понимал его. Что может быть плохого в такой жизни?

— Я посылаю им деньги каждую неделю. Американские доллары по проводам. И одежду тоже посылаю: маме, Мирабелле, брату. Мирабелла любит меня. Она ждет. У тебя есть дети? Я тоже буду отец, когда приеду богатый. Мои дети будут ходить в лучшую школу, и никому из них не надо будет работать на четырех работах без выходных. Понимаешь?

Мне нравился этот парень. Какая-то простая природная честность была в его лице. Что-то безвременное, общее для всех людей было в его мечте о счастливой жизни. Я радовался его появлению каждый вечер и даже ловил себя на мысли, что с удовольствием жду его.

Я рассказал ему о своем городе, показывая фотографии на стенках своего маленького офиса. Несколько иллюстраций художественных работ менялись на моем компьютере: Пикассо, Эль Греко, Ботеро, Тиссо, Ренуар. Никого из этих художников Алехандро, конечно, не знал, и я с удовольствием отвечал ему на вопросы о том, почему нарисовано так, а не иначе. Особенно его заинтересовала картина Джеймса Тиссо «Каин и Авель».

— Почему они идут за руки? Это геи?

— Нет, Алехандро. Это братья. Каин и Авель. Ты, наверное, слышал про Каина, который убил своего брата Авеля? Нет? Странно.

И я, как мог, пересказал ему библейскую историю. История расстроила Алехандро.

— Получается, что из двух братьев один был хороший, а второй нет?

— Получается так.

— Хороший брат Авель, — произнес он задумчиво, а потом вдруг с жаром: — Это плохо, когда убиваешь брата. Понимаешь? Мама не сможет пережить. Это как сразу двух сыновей потерять. Это плохо, Жерри.

— Да уж чего хорошего, — согласился я.

Однажды Алехандро сказал, что увольняется через месяц.

— Я еду домой, Жерри! Я заработал достаточно, чтобы ехать жить дома! Я считаю дни на календаре, — Алехандро показал рукой, как он вычеркивает дни из воображаемого календаря.

— Я рад за тебя, Алехандро! Очень рад!

В последний день перед увольнением я сделал необычный для себя поступок. Я пригласил его посидеть в соседний бар. Мы выпили мексиканское пиво Dos Equis и даже обнялись на прощание на парковке у бара. Вместо Алехандро пылесосить наш офис стал угрюмый бразилец с неприятным бельмом на глазу.

Прошло лет семь. Может больше. Я совершенно забыл про Алехандро и наши с ним беседы. Мало ли какие были у меня знакомые в этой непонятной и сумасшедшей стране! Даже привычный звук вечернего пылесоса не напоминал мне больше Алехандро. Да и людей, включающих этот пылесос, сменилось с тех пор два десятка. Разве всех упомнишь?

И вот однажды мне позвонили снизу. Кто-то ждал меня в проходной, и секьюрити попросил спуститься. Я вышел из лифта и огляделся вокруг. Никого из знакомых я не увидел. Я подошел к офицеру охраны, назвал свое имя, и он указал мне на человека в дорогом костюме, читающего «The Wall Street Journal» в одном из кресел для посетителей.

— Простите? А-а. Тут, видимо, какая-то ошибка. Мне сказали, что вы хотите меня видеть.

Человек поднялся мне навстречу, улыбнулся, протянул мне руку — и я узнал Алехандро! Да, несомненно, это был он!

— Привет! Удивлен? — сказал он, и я с изумлением обнаружил, что он говорит по-английски практически без акцента.

— Алехандро! С ума сойти! Какими судьбами?!

— Я теперь Алекс, — улыбнулся мужчина. — У меня своя инвестиционная компания в Нью-Йорке, — с гордостью добавил он. — Много воды утекло, Джерри. Очень много...

Я выписал ему временный пропуск, и мы поднялись в кафе на третьем этаже.

— Я не был уверен, работаешь ли ты по-прежнему здесь, или перешел в другое место. Но вот оказался в Бостоне и решил попробовать. А ты здесь!

Я смотрел на него и не мог поверить тем изменениям, которые произошли с ним за эти годы.

— Я смотрю, Алекс, что у тебя всё получилось! Всё вышло, как ты хотел — ты теперь богатый. Ты, наверное, можешь и здесь купить все билеты на сеанс в кино для себя и… (я задумался на секунду, вспоминая) и Мирабеллы.

— Нет, Джерри. Всё получилось не так, как я хотел. Совсем не так.

И он рассказал мне, как всё было.

Вернувшись в свою деревню, Алехандро узнал, что его собственный брат уже больше года женат на Мирабелле. Маленький Хозе (Алекс показывает руками, какой маленький был Хозе, когда он вернулся) лежал в кроватке, а потучневшая Мирабелла опасливо поглядывала то на мужа, то на внезапно приехавшего Алехандро. Что-то пыталась объяснить мать, но Алехандро не слышал, что она говорит. В доме была служанка — и вообще, по всему было видно, что семью вполне устраивало то, как складывались дела: Алехандро присылал деньги из Америки, и на эти деньги можно было вполне сносно жить. Поэтому никто и не сообщил Алехандро ни о свадьбе, ни о рождении ребёнка.

В баре, куда Алехандро пошел запить свое горе, старик-никарагуанец достал откуда-то мачете — клинок с выпуклым лезвием — и положил его перед Алехандро.

— Послушай старика, Алехандро. Не будь посмешищем. Иди и убей брата. Зарежь его — будь мужчиной. Женщина слаба — оставь ее жить. А брата зарежь. Он украл у тебя то, что должно было быть твоим. Иди. Убей.

Алехандро выпил еще, щедро расплатился, взял клинок. Всё, о чем мечталось столько лет, рухнуло. Люди, которых он любил, предали его. Он вошел  в дом, достал клинок.

Закричала мать. Прижала к груди ребенка Мирабелла. Брат побледнел, шагнул навстречу.

— Убей меня, Алехандро, но не тронь ее. Убей меня и живи с ней. Давай только выйдем в поле. В поле пойдем, Алехандро. Здесь не надо. Я не хочу, чтобы она видела.

Алехандро в эту минуту очень хотелось убить брата, но он посмотрел на мать, и вспомнил про Каина на картинке. Алехандро прошел мимо брата, с силой вонзил мачете в стену комнаты, обернулся на пороге, сказал опешившим людям.

—Я Авель. Хороший брат. Я больше сюда не вернусь.

И он ушел…

Приехав обратно в Америку, он решил жить здесь всегда. Деньги, накопленные на счастливую жизнь с Мирабеллой, он пустил на учебу. Сначала занимался английским, потом поступил в самый дешевый комьюнити колледж. Вечерами работал. Оказалось, что учиться ему легко. Всё давалось с ходу, как бы само собой. Он получил грант на продолжение обучения. Закончил неплохой университет в штате Нью-Йорк. И вот теперь занимается инвестициями.

— Фирма у меня небольшая, но оборот у нас приличный. Есть перспективные клиенты. А у тебя как дела?

— Да так. Без особых изменений... Алекс, а что у тебя с личной жизнью?

— А личная тоже хорошо. Моя fiance занимается с детьми, больными аутизмом. Детский психолог. У нас есть дочка.

Алекс достал фотографию и показал мне. Смешная девочка в костюме зайца держала за руку высокую белокурую женщину.

— На Хеллоуин снял,  — пояснил Алекс.  — Это Джудди. Моя fiance. А это, как ты понимаешь, моя дочь. Мирабелла.

Алекс помолчал несколько секунд, повернулся ко мне, сказал:

— Спасибо тебе, Джерри.

— За что? — удивился я.

— За Каина и Авеля. Спасибо.

—Ну, это не мне спасибо, — улыбнулся я. — Это ведь не я придумал.

— Не ты придумал, но ты рассказал, — рассмеялся Алекс.

Прощаясь, он дал мне свою карточку. Написал на ней домашний телефон.

— Звони, Джерри! Будешь в Нью-Йорке, заезжай. Поболтаемся по Манхэттену.

Я проводил его до дверей, и мы обнялись, как тогда, много лет назад.

— Заезжай и ты еще, когда будешь в Бостоне.

— Обязательно заеду.

Я поднялся к себе наверх. Сел у компьютера. Посмотрел на визитку. Под цветастым логотипом большими темно-синими буквами было написано: «ALEX ABEL: THE GOOD BROTHER, Inc.»