О нем можно было бы сказать "прикольный", но в те времена такого слова еще не знали. В те, горбачевские, времена его бросили на "трезвость". Это считалось чем-то вроде профсоюзов ("кладбище партийных работников"). Тем более, что он был главврачом районной больницы, и все понимали, что это понижение.

Он как-то по особому говорил, речь напоминала жужжание. Так жужжат желто-бурые шершни, слетевшиеся к пиалам с персиковым и айвовым вареньем на полуденном дастархане. Веяло цветным азиатским орнаментом в жарком солнечном дворике...

По крайней мере, мне всегда так казалось. Но не только мне. Своим "Брат-дж-ж-жо-он!!!", что в буквальном переводе звучало бы «Братчик", он сразу всех к себе располагал. Всех, кроме должностных лиц - серьезно его опасавшихся, особенно на людях. Ибо если ему тебовалось срочно выбить что-то для своей больницы, то это "Брат-дж-ж-жо-он!!!" сопровождалось чрезвычайно крепким дружеским "стискиванием", а порой и стремлением оторвать "приветствуемого" от земли.

Иногда эти лица даже ругались. Нередко, завидев его, они просили водителя нажать на газ. А если шли пешком, то предпочитали завернуть в ближайший двор или перейти незаметно улицу.

Однажды на Братчика (так его все звали по-русски) был даже составлен акт о хулиганстве - слабым по натуре заведующим отделом областного здравоохранения.

При дружеском "стискивании" у того повредился какой-то хрящик под ребром. Заведующий вызвал немедленно главного хирурга области, располагавшегося на том же этаже. И тот написал бумагу, по всем правилам медицинского освидетельствования. Правда, акт все же не был запущен в дело - в облздраве нашлись люди, растолковавшие заведующему, что связавшись с Братчиком, он будет выглядеть несолидно...

Такая безнаказанность в конце концов Братчика разбаловала.

К тесным дружеским объятиям добавилось шутливо-грозное: "Сейчас укужжу!", что вовсе сбивало начальственных особ с толку.

В общем, за это его и усадили на "трезвость". Однако хуже сделали только себе. Ибо теперь встреч с Братчиком начальство уже точно избежать не могло - он, при всех минусах, возглавил самый "горячий" по тем временам участок - борьба за трезвость разгоралась. Он был тут как тут - на всех крупных совещаниях, на всех конференциях. И многие в его присутствии трепетали, ощущая себя жертвой. Потому, когда он с чем-то обращался - велики ли, впрочем, запросы у "общества трезвости"? - ему предпочитали не отказывать.

Братчик был очень демократичным. Его обожали все простые колхозники, рабочие и охранники, принимавшие эмоциональное и крепкое приветствие за искреннее выражение чувств. Но ведь в сущности так оно и было!

Когда он работал главврачом, именно этот слой, минуя начальников, обеспечивал его больницу почти всем необходимым. И он отвечал им благодарностью.

Как-то один наш хороший знакомый - бригадир хлопководческой бригады, целых трое суток не мог унять икоту. Идти к врачу ему было неохота - районные лекари демонстрировали всезнайство, нахально вымогая у бригадира корм для домашней скотины.

И еще он боялся заработать какое-нибудь прозвище. Получить прозвище в Хубджаме легко. Если вы становитесь красным, выпив сто граммов водки, и вас за это прозвали, к примеру, "Геннадием Красницким" - по имени самого знаменитого тогдашнего футболиста - это останется навсегда. Наверное, бригадир опасался, что из-за икоты его тоже наградят каким-нибудь долговечным именем. А он ведь известный человек - выращивает хлопок на холмах, где раньше никто и не думал его засевать. И холмы эти журналисты сейчас называют "золотыми"!

Читатель спросит: а почему же бригадир сразу не обратился к Братчику? А потому, что как раз в эти дни тот находился в столице республики на врачебном семинаре. Но лишь только прилетел, и ступил ногой в свой дом - сразу жена ему сообщила о настойчивый звонках больного. Братчик вызвал с работы "Скорую" с медсестрой, облачился в белый халат и поехал прямо на полевой стан. Несмотря на икоту, бригадир был на работе.

Одно появление Братчика на пыльном полевом стане - с его всегдашней улыбкой, поредевшими, но еще задорными черными кудрями, оптимистическим "жужжанием", и белоснежным халатом - неожиданно заставило бригадира прослезиться. А когда тот его "стиснул" и даже слегка приподнял - бригадир тоже приподнял Братчика. И "стиснул" как родного брата после долгой разлуки!

- Не уезжайте больше! - сказал он сквозь невольно прорвавшееся рыдание, изумившее его самого. - Вы нам тут нужны - в столице и без вас врачей хватает!..

И тут же икота у бригадира прекратилась. На радостях он послал за коньяком. Братчик возразил: зачем, если в машине есть чистый спирт? Они выпили по большой пиале, закусили жареным мясом. Братчик объяснил бригадиру, что икота вызывается сокращениями диафрагмы и посоветовал ему меньше нервничать. Не стоит так сильно опасаться за урожай - все будет отлично! В диафрагме, оказывается, собирается весь человеческий страх. Братчик показал руками, как она от этого скручивается. Надо, заключил он, чтобы диафрагма оставалась расслабленной...

Бригадир не знал, что существует диафрагма и спросил, где она расположена. Братчик, проведя рукой по своему белому халату, показал. Бригадир повторил его движение и сказал: "Теперь буду знать, где диафрагма..."

Еще Братчик по великому секрету дал бригадиру один тайный медицинский рецепт: до конца уборки урожая он обязал его каждый вечер выпивать по небольшой пиале разведенного спирта. И оставил две бутылки "чистейшего", заранее прихваченные с собой...

Вот каким авторитетом Братчик пользовался среди простых людей! Ему не надо было даже намекать бригадиру о кормах - разве тот забыл бы про свои слезы?

Когда у меня родился сын - Братчик ежедневно звонил в роддом и тоном главного врача (он ведь и был им почти всю жизнь), спрашивал: "Как самочувствие ребенка?" При этом он "жужжал": Жжто уже сделано? Жжто вы намереваетесь делать? После такого допроса с пристрастием, дежурный врач на всякий случай отправлялась в палату, где лежала жена, и подробно перед ней отчитывалась. Жена, в свою очередь, гордилась успехами перестройки...

Главврачом в роддоме работала женщина. С должностными лицами женского пола у Братчика всегда были проблемы. "Стиснуть" их по-дружески, не рискуя партбилетом, было невозможно. Иногда за это можно было лишиться и головы.

На пятый день после родов, главврач, которую я сам неплохо знал, позвонила мне на работу. Вкрадчивым тоном она мне сказала:

- Мы предполагаем, что вы готовите фельетон.

- А на каких основаниях?

- Ну, доктор Давронов в день по три раза звонит насчет самочувствия вашего ребенка. Интересуется заодно, организовали ли мы в больнице первичную организацию трезвенников. Намекает, что там, где используется спирт, это особенно актуально...

Боже, как в жизни все нелепо происходит! В последний раз я увидел Братчика, когда приехал на мусульманское кладбище попрощаться с могилой отца. Перед самым отъездом в Россию - отъездом навсегда!

Мы с моим с родственником присели перед могилой на корточки. И он стал читать молитву. На сей раз его голос звучал с какой-то печалью и торжественностью, порой у него перехватывало дыхание. Словно в ответ молитве, подул теплый ветерок. И зашевелились пыльные листы урюкового дерева, среди выгоревших глиняных могил и мазаров, затрепетал сухо бурьян, чахлой полоской росший у дувала, в котором был пролом, ведущий на новое кладбище: смерть не останавливается, как и жизнь…

Я не плакал - слезы мои кончились задолго до этого. Моя душа мне казалась таким же сухим и жарким кладбищем. Новая эпоха обнажила так много подлости, столько пролила крови, что мы быстро отрезвились. Да, все мы остались детьми, после Сталина.

Мы были детьми, потому что в огромной стране и в маленькой ее частице - Хубджаме - все существовало и все дышало истинами, далекими от подлинной сущности миропорядка...

И ДЕТСТВО

ПРЯМО НАДО МНОЙ

ЧЕРЕЗ ДУВАЛ ПЕРЕВАЛИЛО -

КАК БУДТО ЧЕРЕЗ ПЕРЕВАЛ...

Братчик, как трагический вестник разлуки моей с Родиной прошел мимо меня в темно-зеленом халате, подпоясанный черным платком. Он был с посохом в руке, во главе похоронной процессии. Я понял: это жена его умерла - у нее было больное сердце... Через два года до меня дошла весть о смерти и самого Братчика. Он скончался быстро и неожиданно.
И сейчас он таким же предстает передо мной - впереди печального шествия, смотрящий на меня вполоборота...