В тот день, в Восточной Сибири стояло известное философское явление – зима. Всех прижившихся здесь комсомольцев, оно уже не удивляло и не восхищало. Оно было. И заставляло согреваться. То, чем согревались, продавалось с 11 часов в единственном гастрономе «Ангара».
Я опять не умела еще читать, но, наблюдая за мной в то время, кто-нибудь, скажем, Броун, вполне мог бы открыть физический закон о хаотичном движении частиц. Я двигалась. Удивительным было в тот день то, что не я одна. Вокруг суетились, хлопотали, что-то подкрашивая на лице, и выщипывая там же одновременно.
Мама поставила меня в центр администраторской комнаты гостиницы «Тайга» г. Усть-Илимска Иркутской области, приказав: «Стоять здесь!», то есть, не сходя с места. С тем же успехом она могла бы пожелать мне взмыть под потолок. Стоять и взмывать – два равноневыполнимых задания. Второе даже чуть более выполнимое, чем первое. Я тут же сбежала. Пролетая мимо администратора, я засекла краем глаза, что она рисует удивительно-черным масляным мелком крестики на атласно-белой доске. На этой доске потом, можно было бы съехать на попе с горки, возле дома, но это потом. А сейчас…
Сейчас меня интересовал только мелок – черный, как подъездная труба под слоем леденцовых огней! Жажда обладания движет человеческими страстями. Я его украла. И пока вокруг происходил броуновский хаос, я нарисовала себе брови. С размахом и без стеснения, соединив длинную черную линию на переносице, ориентируясь исключительно на собственные представления о настоящей девичьей красоте. Получилась густая и четкая линия – от виска – до виска. Фрида Кало – в глубоком детстве.
Теперь я могла спокойно стоять и даже взмывать, потому что уверенность в собственной неотразимости – двигатель многих природных явлений, в том числе и амурных.
Вскоре сверху что-то засуетилось и задвигалось с новой силой, волной прошелестело: «Дин Рид, Дин Рид…» и в окне администраторской возникло улыбающееся лицо. Белозубый и синеглазый человек внимательно посмотрел на меня! Наверное, он многое увидел в той поездке по БАМу, еще больше рассказал и спел, но девочку - всю в бровях он видел только один раз. Даю слово.
Я тоже его запомнила по синей дутой куртке. Потом я узнала, что эти куртки называются пуховиками. Наверное, они кого-то греют в южных широтах. Комсомольцы Восточной Сибири носили в основном тулупы и унты. Это могло спасти. Так, что Дин Рида я разглядывала, скорее сочувственно. Тем более, что он вполне внятно спросил: «Ангара?» и поводил в воздухе руками…
Он подарил маме на память фотографию. На ней он совсем тот, улыбающийся, белозубый.
Уже потом, когда все изменилось в мире, и брови всех красавиц распушились, как у гуннов, я узнала, что он погиб. Ради него я в первый раз хотела быть неотразимой и все-таки взмыть под потолок. А еще узнала, что он пел песни о мире и говорил, что «Вместе мы – сила, разъединенные слабы и можем исчезнуть». Это очень хорошо знали на БАМе, где девять месяцев в году много философии, а улицы носят названия «Романтиков», «Мечтателей» и «Дружбы народов».