Хвала Аллаху — господину света и мрака, небес и преисподней, рождения и смерти. Он подъемлет солнце на востоке, а на западе погружает его в пучину вод и вновь извлекает из глубин восточного моря утром следующего дня. Пусть самые могучие из земных владык попробуют обратить вспять этот вечный хоровод или хотя бы замедлить бег небесных светил. Велико же будет посрамление нечестивых, осмелившихся соперничать с Аллахом!

«Идет ветер к югу и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своем, и возвращается ветер на круги свои», — учил праведных господин наш Сулейман ибн Дауд, да ублажит его Аллах в райских кущах и пошлет прислуживать ему ангелов, херувимов и целомудренных небесных пери. Как неисчислимы пути ветра, так непостижим и замысел Божий, и невозможно понять, зачем обрек Господь всё созданное им на вечное движение по кругу. Женщина беременеет от семени мужчины, но только Аллах дарует жизнь плоду во чреве матери, и Он же, спустя годы, повелевает человеку умереть, чтобы затем вдохнуть освободившуюся душу в тело новорожденного. Но в конце концов все воротятся к Аллаху, ибо Он — источник времени и в Нем заканчиваются времена.

Ведомый верой, легко и радостно проходит праведник по спиралям бытия, ибо Господь беспредельно милостив к своим рабам. Если же утомят человека мирские заботы, то пусть развлечется игрою в кости, или охотой на диких зверей, или насладится негой в объятиях страстных невольниц, не забывая, разумеется, возносить в урочные часы все необходимые молитвы и благословения. Именно так, согласно дошедшим до нас преданиям, поступил могучий владыка Шахрияр, когда в одно прекрасное утро почувствовал сильнейшее отвращение к прениям в диване, причинявшим ему уже несколько дней кряду головные боли и дурное настроение. Не желая более слышать о заседаниях и дебатах, царь приказал своим визирям распустить диван до особого распоряжения и тем же вечером выехал на охоту в сопровождении советников, телохранителей и всевозможной челяди, поручив бдительным дворцовым евнухам охрану покоя и благочестия царицы.

На следующее утро Шахразада отправилась в библиотеку, дабы скоротать дневное одиночество за чтением древних манускриптов, хранящих мудрость ушедших поколений, и унять тревогу за горячо любимого супруга, который, возможно, как раз в это время подвергался всевозможным опасностям в схватках с дикими хищниками. Чтение, однако, не принесло успокоения — царица то и дело впадала в задумчивость и тихо напевала такие стихи:

По черному небу одна,
Скучая, блуждает луна,
И в море глядится уныло.
По солнцу тоскует она.

Внезапно Шахразада услышала странный шум в одной из комнат, примыкающих к библиотеке. Царица немедленно отправилась посмотреть, что происходит, опасаясь, что во дворце, возможно, завелись крысы, которых она, как и всякая женщина, совершенно не переносила. К своему удивлению, Шахразада обнаружила вовсе не крысу, а незнакомого мужчину, тощего и заросшего густой бородой, одетого лишь в набедренную повязку, которую, впрочем, он только что соорудил из сорванной с окна занавески.

Убежденная, что совершенно голый человек, неизвестно как оказавшийся во дворце, скорее всего замыслил недоброе, царица стала что есть силы звать стражу. К ужасу Шахразады, никто не спешил ей на помощь, ибо евнухи, хотя и отличались безусловной преданностью владыке, в его отсутствие позволили себе расслабиться и теперь беспробудно спали, накурившись ночью опиума и прочих дурманящих трав (сурово накажет Аллах поступающих подобным образом).  

Однако неизвестный не напал на безоружную женщину, как полагалось бы вору и разбойнику, а сам закричал и забился в угол, даже не попытавшись броситься наутек. Шахразада, удивленная таким поведением, перестала звать на помощь и спросила незнакомца, кто он такой и как оказался во дворце.

— О госпожа моя, — ответил странный человек, — зовут меня Абдалалим ибн аль-Мукаффа, а как я сюда попал рассказать тебе не могу, ибо истории моей ты всё равно не поверишь. Но знай, что я никогда не желал дурного ни тебе, ни другим обитателям этого прекрасного дома, а потому, умоляю, отпусти меня подобру-поздорову на все четыре стороны.

— Я не могу тебя отпустить, — сказала Шахразада, немного поразмыслив. — Ты сумел тайно проникнуть в царский дворец, а это значит, что Шахрияр — владыка здешней земли пребывает в опасности в стенах собственного дома. Поэтому тебя необходимо задержать и допросить. Кроме того, если кто-то тебя увидит, то могут пойти слухи, что я, пользуясь отсутствием супруга, принимаю во дворце мужчин, а царь тяжело переносит подобные известия.

— О жена властителя! — взмолился Абдалалим. — Не предавай меня в руки стражи, ибо тогда моим уделом, скорее всего, на долгие годы станет темница. Такой участи я предпочитаю смерть. Возьми же кинжал и убей меня на месте!

— Воистину необычны твои слова, о странник! — изумилась Шахразада. — Желание смерти противно природе человека и греховно в глазах Бога. Верно сказал древний поэт:

Господин наших душ — всемогущий Аллах —
Тот, кто нити судьбы держит в сильных руках.
Храбрецов не пугают угрозы земные,
Но извечен людской перед вечностью страх.

Поведай же мне, о пришелец, почему тюрьма для тебя страшнее смерти?

— Для этого, о госпожа, я должен рассказать тебе историю своей жизни.

— Я выслушаю её с величайшим интересом, — ответила царица.

Рассказ об удивительной судьбе Абдалалима ибн аль-Мукаффа

— Знай, о милостивая госпожа, — сказал незнакомец, — что я родился в доме одного из самых зажиточных купцов Персии, слава о богатствах которого далеко вышла за пределы родной земли и достигла пышной столицы румов на западе, шумных городов Китая на востоке, и даже на севере имя моего отца пользовалось известностью среди степных кочевников, зарабатывавших немалые деньги на охране его торговых караванов.

Однако, как это часто бывает, слава и богатство нашей семьи не радовали, но, скорее, тяготили меня, ибо в присутствии отца я сам себе казался ничтожеством. Этому немало способствовал и суровый нрав моего родителя, который, несмотря на природные щедрость и великодушие, был чрезвычайно скуп на добрые слова, ибо полагал, что мальчиков необходимо воспитывать в требовательной строгости.

Поэтому, едва достигнув совершеннолетия, я заявил, что намерен открыть собственную торговлю в другом городе, и попросил у отца взаймы немного денег. Вопреки ожиданиям, он не только не разгневался и не подверг мои намеренья осмеянию, но благословил именем Аллаха будущее торговое предприятие и согласился выдать немалые средства на его развитие. В порыве благодарности я бросился родителю в ноги, но отец отвечал сухо и вскоре ушел, сказав на прощание лишь несколько напутственных фраз. Ах, милостивая госпожа, если бы только я знал тогда, что по воле всемогущего Аллаха нам больше не суждено увидеть друг друга!

Желая как можно более отдалиться от отцовского влияния, я покинул Персию и поселился в портовом городе на юге Китая, где мало кто слышал имя моего родителя. Я достаточно разумно использовал наличные деньги и в короткое время сумел снарядить корабль с богатым грузом шелковых тканей и прочих предметов роскоши. Весь этот товар я с немалой прибылью сбыл в портах Индии, Персии и Багдадского халифата. На вырученные средства я накупил втрое больше товаров, а для их перевозки нанял очень большой корабль с командой хорошо обученных китайских матросов. И на этот раз Аллах благословил мое предприятие — за короткий срок удалось выгодно распродать весь груз.

Через некоторое время я стал владельцем крупного торгового флота и нескольких военных кораблей для охраны от пиратов. Ткани, оружие и предметы роскоши, которые привозили мои суда, стоили в портовых городах дешевле таких же товаров, доставляемых по суше. В областях, близких к морю, мне очень скоро удалось составить серьезную конкуренцию торговле моего отца, который предпочитал перевозить грузы сухопутными караванами. Это обстоятельство в немалой степени избавило меня от прежней неуверенности в себе. Моя неприязнь к отцу исчезла, и я стал даже подумывать о возвращении домой, однако не хотел этого делать, пока не обзаведусь семьей и наследниками, дабы и в этом отношении ничем не уступать родителю.

Вначале мне казалось, что достойная невеста найдется быстро, ведь, торгуя тканями и предметами роскоши, я имел возможность общаться со множеством прелестных молодых женщин. Но оказалось, что ни одна из них мне не нравится, ибо в каждой находился какой-либо изъян. Когда несколько лет прошло в бесплодных поисках, я начал отчаиваться, но тут по милости великого Аллаха (да возликуют праведные при звуке имени Его) меня позвали во дворец визиря одного из княжеств на юго-востоке Индии, сообщив, что падчерица сановника, которую тот обожал и лелеял, как родную дочь, весьма заинтересовалась моими товарами.

Слуги в доме визиря не поспешили представлять меня девушке, но сперва хорошенько вымыли в бане, растерли благовониями, облачили в чистые роскошные одежды, накормили изумительными яствами и напоили ароматным шербетом. Лишь после этого уже поздним вечером невольница, не проронив ни слова, отвела меня в покои падчерицы визиря.

Войдя в комнату, я увидел прекрасную молодую женщину, обладавшую стройным станом, сиявшую, подобно светлому солнцу, как это сказал, и отлично сказал, поэт Атьгия:

Засияла во тьме она — день блистает.
И сверкают стволов верхи её светом.
Она блещет, как много солнц на восходе.
Сняв покровы, смутит она звезды ночи.

Все творенья пред нею ниц упадают,
Коль, явившись, сорвёт она с них покровы.
Если же в гневе сверкнёт она жаром молний,
Льются слезы дождей тогда безудержно.

Девушка встретила меня приветливо, усадила рядом с собой на атласные подушки и заговорила голосом, мелодичным, как звуки арфы. При этом она подвигалась всё ближе и наконец, совсем прижавшись своим телом к моему, принялась целовать и гладить мое лицо и перебирать волосы нежными пальчиками. До сего момента я не знал женской ласки, поэтому всё происходящее и восхищало, и пугало меня. Сердце колотилось, кожа горела, мускулы судорожно сжимались, а зебб напрягся так сильно, что мне стало больно сидеть.

Между тем, коварная прелестница принялась со смехом освобождать меня от одежды и щекотать языком обнаженные части тела. Буйство плоти совершенно лишило меня воли, и я отдался во власть похоти, хотя прекрасно понимал, что совершаю мерзость в глазах Аллаха. Ах, милостивая госпожа, если бы только я знал тогда, сколь суровым и долгим окажется наказание за минутную слабость и какими страданиями придется заплатить за тот краткий миг блаженства!

Любовные восторги быстро утомили нас обоих, и вскоре, обессиленные, мы заснули в объятиях друг друга. Утром красавица растолкала меня и потребовала немедленно уйти, ибо её отчим, отсутствовавший всю ночь, к полудню должен был возвратиться домой. Я быстро собрался, покинул дворец через черный ход и побрел по улицам, весь во власти тревожных предчувствий. Я понимал, что если визирю станут известны наши отношения с его падчерицей, он возложит всю вину на меня и, вероятно, прикажет сурово наказать. Поэтому разумнее всего было бы немедленно бежать из города. Но тогда я не успел бы прихватить богатые товары, в которые вложил большую часть своего состояния. Раздумья о возможных преследованиях со стороны визиря повергали мое сердце в меньший ужас, нежели мысль о насмешках, которыми неминуемо осыпал бы меня отец в случае разорения.

В конце концов, я пришел к выводу, что единственная возможность смягчить гнев визиря — броситься в ноги сановнику и на коленях просить руки его падчерицы. Так я и поступил. Однако, к моему величайшему изумлению, грозный вельможа выслушал меня довольно милостиво и сказал, что, соблазнив юную девушку, я поступил в высшей степени богопротивно, но искреннее раскаяние и стремление загладить свою вину обнаруживают во мне человека благородного и достойного не только прощения, но и поощрения. Исходя из этих соображений, визирь согласился обручить меня со своей падчерицей и пообещал безо всяких промедлений сыграть свадьбу.

Весьма обрадованный неожиданным благоволением будущего тестя, я поспешил на рыночную площадь, где стояли мои шатры, с целью собрать достойные подарки для своей невесты. Я наполнил несколько больших сундуков платьями из тончайшего китайского шелка, отделанными золотым и серебряным шитьем, а шкатулку из слоновой кости — ожерельями из бриллиантов, сапфиров и изумрудов редчайших оттенков и формы. Для перевозки этого богатства я нанял небольшой верблюжий караван, во главе которого отправился к дому визиря, заранее предвкушая восхищение и благодарность моей суженной при виде таких великолепных подарков.

Но, вопреки ожиданиям, девушка не удостоила мои подношения даже взглядом, а напротив, велела погонщикам увести верблюдов обратно, после чего разразилась бранью:

— О осел, сын осла! С детства я слышала, что всемогущий Аллах отнял ум у женщин, дабы отдать его мужчинам, но почему же тогда все мужчины, окружающие меня, глупее деревянных истуканов, которым язычники возносят свои безумные мольбы?! Какой шайтан послал тебя к визирю просить моей руки? Разве без женитьбы ты не сумеешь воспользоваться своим орудием?

Пораженный такими речами, я попытался напомнить ей, что прелюбодеяние — грех для мусульманина и предаваться любовным утехам позволительно лишь в законном браке, но девушка только хохотала и поносила меня богохульными словами, оскорбляющими слух Аллаха (воистину бесконечно терпение Его).

Удрученный, я покинул покои падчерицы визиря и побрел восвояси, размышляя о возможных причинах столь странного поведения девушки. Я решил, что нужно узнать о ней побольше, и стал расспрашивать людей на базаре. Прохожие отказывались со мной разговаривать и спешили отойти в сторону, боязливо оглядываясь по сторонам. Только слепая нищенка за щедрую милостыню поведала мне историю этой молодой женщины.

Амина (так звали мою невесту) являлась дочерью царицы небольшой страны, до которой от княжества моего будущего тестя не более недели пути, если неуклонно следовать на запад. Её мать с большим успехом правила своим народом и пользовалась всеобщим уважением. Но любовь ослепляет мудрейших из нас и даже убеленных сединами превращает в бессмысленных юнцов. И ежели таково её воздействие на мужчин, то что же говорить о женщинах, лишенных по воле Аллаха твердости духа и потому в гораздо большей степени подверженных влияниям плоти.

Царица без памяти влюбилась в чужестранца и вышла за него замуж. К сожалению, пришелец оказался недостойным человеком, совершившим в прошлом немало преступлений, о чем несчастная царица узнала слишком поздно. От потрясения у неё начались схватки, и она умерла во время родов, хотя девочка появилась на свет совершенно здоровой. Негодяй, оказавшийся причиной гибели царицы, в тот же день бежал за границу, а в стране началась гражданская война между многочисленными претендентами на престол, ибо Амину как дочь чужеземца не признали законной наследницей.

Одна из кормилиц вынесла новорожденную из дворца и укрыла в своем доме. Но узурпатор, захвативший трон, вскоре узнал о местонахождении принцессы и послал отряд воинов с приказом захватить и убить девочку. Кормилице едва удалось скрыться и спасти ребенка. После нескольких месяцев скитаний и нищеты она решила подбросить принцессу каким-нибудь добрым людям, дабы таким образом попытаться устроить судьбу девочки. Так Амина попала в дом визиря. Вместе с ребенком кормилица подбросила письмо, в котором рассказывалось о происхождении девочки и её судьбе. Визирь удочерил принцессу и воспитывал её, как родную, хотя та, подрастая, доставляла ему немало хлопот. Узнав о несчастной любви своей матери, Амина поклялась, что никогда не выйдет замуж и не полюбит мужчину. Вместо этого она с самой ранней юности предалась безудержному блуду, повергая отчима в ужас своим поведением. Но визирь души в ней не чаял и в конце концов потакал всем безобразиям, которые Амина устраивала у него в доме.

Немало встревоженный полученными сведениями, я отправился в дом визиря, дабы объясниться с ним и попросить отменить свадьбу. Выслушав меня, старик рассердился и заявил, что всё это — болтовня досужих завистников, а на самом деле его падчерица чиста, как цветок белого лотоса. Далее он сказал, что об отмене свадьбы не может быть и речи, но, напротив, — он ускорит все необходимые приготовления, и нас поженят еще до конца недели. Речь будущего тестя меня нисколько не успокоила, ибо я почувствовал, что старик лукавит. Однако я не осмелился перечить визирю и решил, что должен сам проследить за Аминой и убедиться, правда ли то, что о ней судачат.

Слуги в доме сановника уже знали о готовящейся свадьбе, и поэтому никто не удивился, когда я попросил проводить меня в покои невесты. У дверей я отпустил невольниц, а когда те удалились, не стал стучаться, а спрятался за колонной. Через некоторое время Амина вышла из комнаты и отправилась по своим делам. Тогда я тихонько открыл дверь, проник внутрь и забрался под кровать.

Примерно через час дверь отворилась, кто-то вошел в комнату, и я услышал два голоса — один мужской, а другой — женский. Осторожно выглянув из-под кровати, я увидел посреди залы совершенно голого негра, превосходившего размерами самых крупных мужчин, когда-либо встречавшихся мне прежде, с ногами огромными, как колонны, руками могучими, словно клещи, и грудью обширной, как сундук скупердяя. Зебб же его напоминал чугунную булаву начальника городской стражи. Моя невеста, стоявшая напротив невольника, тоже сорвала с себя одежды и, не сдерживая восторгов, охвативших её при виде столь могучего тела, бросилась в объятья чернокожего раба. Негр поднял Амину на руки, отнес на ложе, после чего они предались безудержному блуду прямо над моей головой.

Дождавшись, когда возня затихла и послышались храп и сопение, свидетельствующие о том, что любовники утомились и заснули, я осторожно выбрался из-под кровати, на цыпочках подошел к дверям и осторожно выскользнул наружу. Затем я со всех ног бросился в покои визиря, дабы открыть ему глаза на поведение падчерицы. Однако старик даже не захотел меня выслушать.

— О неблагодарный пёс! — закричал он. — Как ты посмел шпионить за моей воспитанницей?! Разве для тебя, о безродная обезьяна, не является величайшей удачей жениться на дочери царицы? Зачем же ты еще предъявляешь требования и устанавливаешь условия?! Сейчас я велю заключить тебя под стражу до самого дня свадьбы, а если ты вздумаешь отказаться от женитьбы — клянусь — я в тот же день прикажу отрубить твою ослиную башку!

Не мешкая, он хлопнул в ладоши, и на зов явились вооруженные стражники. По приказу визиря они схватили меня, связали и отволоки в подвал, где заперли в маленькой пыльной комнате с узкой решеткой вместо окна под самым потолком.

Несколько дней я просидел в этой темнице. Меня хорошо кормили, но наружу не выпускали. Наконец, явился визирь и объявил, что день свадьбы наступил и я могу под надзором отправиться к себе домой, дабы умыться и надеть праздничные одежды. Я с радостью покинул стены тюрьмы и поспешил к своим шатрам в сопровождении двух стражников. Я хорошенько вымылся и надел праздничное платье, но мысль о предстоящей свадьбе с блудницей удручала меня. Я упросил охранников проводить меня на побережье, уповая на воздействие морского воздуха, целительное для смятенной души. Стражники охотно согласились, ибо визирь наказал им обходиться со мной учтиво и выполнять по мере возможности все мои просьбы, дабы жених его падчерицы не выглядел бы чересчур унылым на собственной свадьбе.

Прогуливаясь вдоль моря, я наткнулся на медный кувшин, весьма древний на вид, весь покрытый зеленой плесенью. Очевидно, волна выкатила его на берег несколько часов назад, и он еще не успел погрузиться в песок. Кувшин оказался плотно закрытым и запечатанным. Поддавшись внезапному порыву, я сломал печать и вытащил пробку.

 Медный сосуд задрожал в моих руках, и изнутри послышались глухие звуки, похожие на стоны и кашель. Я выронил кувшин из рук, и в тот же момент из горлышка повалил густой черный дым, спустя несколько мгновений сменившийся ярким пламенем. Из огня возник великан с головой, увенчанной рогами, наподобие буйволовых. Увидав ифрита, стражники с воплями ужаса бросились наутек. Я тоже попытался было спастись бегством, но чудовище поймало меня и сказало:

— Куда же ты бежишь, о неразумный? Зачем лишаешь меня возможности насладиться лицезрением своего избавителя из тысячелетнего плена?! Не бойся. Верно, что имя мое — Иггдрасиль, и я отношусь к роду злых ифритов и в конце концов буду вынужден причинить тебе какой-нибудь вред. Но сделаю я это исключительно в силу своей природы, а не потому, что сердит на тебя. Как раз наоборот — я преисполнен благодарности. Поэтому мы вместе подумаем, какой именно вред я смогу тебе причинить так, чтобы ты не очень пострадал. Но это позже. А пока расскажи мне, кто ты таков.

Заплетающимся от страха языком я поведал ифриту свою историю.

— Да, попал ты в переделку, — вздохнул великан, когда я закончил говорить. — Достойна презрения доля обманутого мужа, но и она приятнее заточения в кувшине. Я был знатен среди джиннов и пользовался большим уважением, потому что служил личным писарем у самого Ашмодая — повелителя всех бесов и духов. Но однажды мы прогневили господина нашего, царя и пророка Сулеймана ибн Дауда (да усладит его Аллах ласками небесных пери). Великий царь приказал схватить всех джиннов и заточить их в медные сосуды. Затем он запечатал кувшины своей печатью, перед которой бессильны любые чары, и велел бросить сосуды в глубины моря. Мне было сказано, что заточение продлится до тех пор, пока я не напишу каллиграфическим почерком имя Бога на внутренних стенках кувшина сто миллионов раз. И действительно, как только я вывел последнюю букву, ты вытащил пробку и выпустил меня наружу.

— Все же, о дух, ты счастливее меня, — сокрушенно вздохнул я. — Ведь твои злоключения уже закончились, а мои только начинаются.

— А красива ли твоя суженная? — осведомился Иггдрасиль.

— Она прекрасна! — воскликнул я. — Позволь мне описать её языком близким и понятным такому каллиграфу, как ты: стан её тонок и строен, как буква «алиф», а округлостью форм она подобна начертанию буквы «ляам». Но, увы, душа этой девушки крива и ущербна, как буква «шин»!

— Её душа волнует меня менее всего! — расхохотался ифрит. — Послушай-ка, что я придумал: я похищу твою невесту в день свадьбы и таким образом избавлю тебя от неё. С другой стороны, кто посмеет сказать, что я не причинил тебе великий вред?

Я с радостью согласился, и джинн, пожелав мне на прощание удачи, взмыл в небо и помчался по направлению к дому визиря.

***

За окнами стемнело, Абдалалим начал заметно клевать носом, и речь его становилась всё путаннее.

— Ты устал, странник, — произнесла Шахразада. — Теперь поспи, а завтра с утра продолжишь свой рассказ.

Царица заперла Абдалалима в той самой комнате, где обнаружила утром, предварительно снабдив незваного гостя пуховым одеялом. Затем она отправилась в опочивальню и заснула с мыслями об удивительности мира, созданного всемогущим Аллахом.