Ищите спасения у Господа людей, у Бога человеческого рода, в безмерной милости своей позволяющего смертным надеяться на будущее и помнить о прошлом. Рождается человек младенцем с гладкой кожей, а умирает стариком, покрытым морщинами и рубцами, и только череда воспоминаний объединяет обоих, ведь в остальном так мало походят они друг на друга. Несчастен позабывший себя — тщетно дети и родственники рассказывают бедняге о прошлом — для него это повесть чужой жизни. Но еще горше тому, кого забыли все и никто не узнаёт. Призраку подобен такой человек, сам не понимающий, живет ли он или, давно уже пребывая за могильной плитой, только грезит о жизни.

Но Аллах хранит память обо всем сотворенном и узнает каждого, в каком бы обличии тот не предстал перед Создателем своим. Ложные покровы не скроют истину от взора Бога, и напрасно пытается безумный нечестивец обмануть Аллаха, единой мыслью которого движутся земля и небо. Не пытайся, о человек, постичь Господа миров, но покорись Его воле и в знак смирения вознеси молитвы, которым научил тебя посланник Божий господин наш Мухаммад (да будут ему вечной усладой райские кущи). Не пропускай часы намаза и не скупись на благочестие.

Помня заветы Пророка, Шахразада поднялась с рассветом, совершила омовение и, обратившись лицом на запад, усердно помолилась Богу. Позавтракав, она прогулялась по залам дворца, убедилась, что евнухи пребывают в прежнем состоянии (безмерно огорчается Аллах, глядя на подобное безобразие), выпустила Абдалалима и, предоставив тому время умыться, помолиться и утолить голод, приготовилась слушать продолжение его повести.

Рассказ об армии чудовищ

— Итак, о счастливейшая из цариц, — заговорил гость, — разбившись о скалы, я умер и тут же взвился в небеса, а через несколько мгновений рухнул вниз, пребольно ударившись о твердую, покрытую булыжниками почву пустыни. Небо затянули плотные тучи, и поэтому ничего вокруг не было видно. Зато слышался шум, казалось, все звери индийских джунглей выбрали это место для ночлега и теперь дружно храпели, наполняя воздух хрипами, свистом и нестерпимым зловонием.

Я осторожно поднялся на ноги, и заметил, что как будто сделался выше ростом, нежели был в прошлой жизни. Мне хотелось уйти как можно дальше с этого места и, стараясь не издавать ни звука, я сделал несколько шагов, но задел ногой какой-то предмет, и тот предательски лязгнул. В темноте прямо передо мной зашевелилось чье-то огромное тело, и раздался мощный зевок. Я замер, не решаясь продолжить путь, и подумал, что лучше дождаться утренней зари, всецело положившись на милосердие Аллаха.

Очевидно, утомленный однообразным ожиданием, я задремал и проснулся от рева фанфар и грохота барабанов. Было уже достаточно светло, и, продрав глаза, я обнаружил, что нахожусь посреди воинского стана. Под оглушительную музыку взад-вперед носились солдаты. Oни облачались в доспехи, разбирали оружие и строились в боевые порядки. И эти воины были вовсе не людьми, но чудовищами — порождениями ночного кошмара! Ростом они вдвое превосходили обычных людей, тела имели подобные человеческим, но покрытые шерстью, как у обезьян, а головы — звериные и птичьи.

У некоторых было обличье волка, у других — тигра, третьи щелкали крокодильими пастями с рядами похожих на кинжалы зубов, а их тело вместо шерсти покрывала зеленая чешуя. Мимо пробежало огромное лохматое существо с бараньей головой, увенчанной витыми рогами, но при этом из пасти его торчали длинные клыки хищника. Многие имели соколиные и орлиные головы, с короткими кривыми клювами, у других же птицеголовых клювы были длинные, изогнутые, наподобие турецких сабель. Иные, стоя на двух ногах, размахивали четырьмя руками, сжимая в каждой по огромному бердышу, а на плечах у них сидели обрамленные многочисленными усиками головы исполинских насекомых. Вместо шкур тела этих чудовищ покрывала блестящая черная броня, как у некоторых жуков или сороконожек.

Внезапно одно из чудовищ с черной оскаленной волчьей пастью и ушами длинными, как у осла, подскочило ко мне, рыча и брызгая слюной, сгребло в охапку валявшиеся на земле доспехи и швырнуло их мне прямо в лицо. Я схватил лежавший рядом стальной щит и прикрыл им голову. В этот момент я с ужасом обнаружил, что вместо рук у меня — поросшие короткой черной шерстью когтистые лапы, точь-в-точь, как у некоторых чудищ вокруг. Я превратился в одно их этих омерзительных созданий! Ослоухий монстр, скорее всего, был начальником, если судить по богатым украшениям на его оружии и латах. Он еще раз что-то рявкнул и замахнулся копьем. Я догадался, что он принимает меня за одного из своих солдат, и поспешил облачиться в брошенные мне доспехи, чтобы не разозлить его еще больше.

Нацепив кольчугу и нахлобучив шлем, я поднял левой рукой щит — тот самый, которым пытался прикрыться от гнева командира, а правой — палицу с острыми шипами, показавшуюся мне удивительно легкой, хотя длиной она превосходила рост взрослого мужчины, и встал в строй вместе с другими страшилищами. Оглядев своих соседей, я подумал, что было бы неплохо узнать, каков мой теперешний облик. Надевая шлем, я убедился, что уши у меня короткие и аккуратные. Во рту я с огорчением нащупал звериные клыки. Утешало, однако, что зубы у меня не торчали наружу, как у некоторых, стоявших рядом, и, следовательно, можно было надеяться, что, по сравнению с прочими монстрами, я выгляжу более-менее человекообразно.

Между тем, построение закончилось, и перед рядами воинов церемониальным шагом прошелся командир, судя по пышности доспехов и оружия, обладавший еще более высоким рангом, нежели ослоухий. Голову генерал имел львиную, а поверх гривы носил кафию из золотой парчи с поперечными полосками черного бархата. Удовлетворенный видом армии, военачальник трижды протрубил в золотой рожок. Тотчас с неба кругами спустились два исполинских орла и, едва коснувшись земли, обратились в роскошно одетых юношей, один из которых носил на голове золотую корону, а другой — серебряную. Очевидно, молодые люди являлись самыми высокими начальниками, ибо при их появлении все солдаты рухнули на колени и уткнулись мордами и клювами в землю. Я, разумеется, счел за благо ничем не выделяться и, бухнувшись на колени, уперся лбом в камень.

Владелец золотой короны обратился к армии на каком-то варварском языке. По окончании его речи, из которой я не уловил ни слова, воины дружно зарычали, звонко ударили кулаками в нагрудные щитки и выступили в поход. Куда двигалась это грозное войско, я не имел ни малейшего понятия, но надеялся со временем всё узнать, прислушиваясь к разговорам соседей по строю. Вскоре, однако, я совершил весьма огорчительное для меня открытие — никто из чудовищ (и я в том числе) не обладали даром речи, а могли только выть и рычать по-звериному. Подгоняемые командирами, солдаты шли очень быстро, почти бежали, не останавливаясь в течение дня даже для короткой передышки и разбивая лагерь для ночлега, только когда уже совсем темнело. Кроме того, два колдуна имели привычку, сделавшись невидимыми, наблюдать за войском и, едва заподозрив отсутствие рвения, поражали нерадивых воинов страшными заклинаниями, отчего бедняги тут же умирали, истекая кровью и корчась от боли.

От усталости я потерял счет дням и даже не представлял, сколько времени продолжался поход. Команд я не понимал, но старался делать то же, что и все, не привлекая, таким образом, к себе внимания. Наконец, в один прекрасный день, раздалась барабанная дробь, чудовища, обнажив оружие, воинственно зарычали, и я догадался, что армия готовится принять бой. Спустя немного времени вдали показались силы противника — пехота, всадники и боевые колесницы, двигавшиеся боевыми порядками. Наше войско под водительством обоих командиров — ослоухого и львиноголового — бросилось на врага, ужасно завывая и потрясая оружием. Увидав, с кем имеют дело, неприятели в страхе бросились наутек, а чудовища погнались за ними и многих разрубили мечами, размозжили палицами или просто разорвали.  Победа была полной, и на радостях колдуны выкатили своему воинству множество бочек вина. Звероподобные солдаты предались безудержному пьянству, но я, памятуя о заветах Пророка (да благословит его Аллах и приветствует), избежал падения в бездну этого отвратительного греха.

На другой день с неба спустились две птицы, которые, едва коснувшись земли, превратились в длиннобородого старика и роскошно одетую молодую девушку с горделивой осанкой, свойственной людям, привыкшим повелевать. Перед ними прямо из воздуха возникли два молодых колдуна. К моему величайшему удивлению, девушка, несмотря на свой царственный вид, пала ниц перед этими двумя и, облобызав прах перед их ногами, униженно подала каждому по свитку. Развернув пергаменты и прочтя их, колдуны пришли в необыкновенное возбуждение, и один из них стал громко читать заклинания, то и дело сверяясь с написанным. Как только он произнес последнее слово, воздух наполнился сонмами огнедышащих драконов, которые, повинуясь приказу колдуна, сожгли дотла лес на склонах горы и обратили в облако пара озеро у её подножья. Тогда другой колдун прочел заклинание, глядя в свой пергамент, и окрестности наполнились огромными змеями, глаза которых метали молнии. От удара молний гранитные скалы разваливались на куски, и вскоре гора превратилась в исполинскую кучу щебня.

В этот момент девушка что-то сказала колдунам, и те, придя в ужасное волнение, принялись вновь читать заклинания. Закончили они одновременно, и в то же мгновение змеи и драконы испепелили обоих молниями и огнем, а затем набросились и на армию чудовищ. Звероподобные воины, видимо, никогда не отличались быстрым умом, а после вчерашних возлияний и вовсе соображали туго (ибо Аллах, наказывая грешников, прежде всего лишает их разума). Все они словно оцепенели и потому быстро погибли. Я, разумеется, был не таков и, вручив свою душу Аллаху, изо всех сил пустился бежать, даже не оглянувшись на бушевавшее за спиной пламя.

Я мчался несколько часов, не переводя дух и на бегу сбрасывая тяжелые доспехи. Наконец, убедившись, что смертоносные гады не преследуют меня, я позволил себе остановиться и оглядеться. Поросшие редколесьем горы показались смутно знакомыми, хотя я никак не мог припомнить, когда и зачем посещал эти места. Между тем, голод всё настойчивее давал о себе знать, и я решил попытаться поймать какую-нибудь дичь. В ту минуту я, пожалуй, сожрал бы целиком и дикого кабана, хотя грешно правоверному употреблять столь мерзкую пищу. Вскоре Аллах вознаградил мое терпение и усердие — я набрел на свежие следы молодого козла. Воодушевленный, я начал преследовать зверя, как вдруг заметил одинокого человека, карабкавшегося вверх по горной тропинке. Одного взгляда хватило, чтобы узнать путника — это был я сам, такой, как много лет назад, спешащий приготовить и отведать эликсир из корня сансары!

Ах, если бы тогда я сбился с пути, то прожил бы обычную жизнь и умер бы обычной смертью, без всех этих ужасных приключений и превращений! Заботы лукавого Иггдрасиля вышли мне боком. Я подумал, что обязательно должен попытаться уговорить второго меня не продолжать поиски корня сансары, а немедленно убраться из этого места подальше. Одним прыжком я преодолел разделявшее нас расстояние и грохнулся на тропинку прямо перед оторопевшим вторым собой. Я хотел произнести убедительную речь, в которой красочно описал бы незавидное будущее всякого, кто отведает эликсира бессмертия, но увы, — я забыл, что пребывал в образе страшного зверя, лишенного дара речи. Само собой, другой я жутко испугался и прижался спиной к скале, держа наизготовку саблю — подарок джинна. Внезапно тот я, вероятно, движимый отчаянием, бросился на меня, размахивая своим оружием. Не желая ненароком причинить себе вред, я попятился назад... И вдруг почувствовал, что нога не находит опоры — позади была пропасть! Я оглянулся, чтобы посмотреть, куда еще можно отступить, и тут второй я, изловчившись, отсек мне голову.

Рассказ о кольце Сулеймана

Спустя несколько мгновений я упал на вершину гигантского бархана и скатился к его подножью, подняв в воздух тучи песка. Прямо над головой, посреди неба, на котором не было заметно ни единого облачка, пылало ослепительное солнце, но жара я не чувствовал. Оглядев себя, я обнаружил, что превратился в зеленокожее хвостатое существо с кривыми когтями на руках и ногах.

— О горе! — воскликнул я в сердцах. — Зачем всемогущий Аллах вновь превратил меня в чудовище?! Ах, если бы только я мог вернуть себе человеческий облик!

Не успел я закончить эту фразу, как хвост мой отвалился и, обернувшись змеей, зарылся в песок. Когти исчезли, зеленая чешуйчатая кожа прямо на глазах превратилась в человеческую, а раскаленный песок пребольно обжег мои босые ступни. Не в силах даже на мгновение встать на обе ноги, я забегал вокруг бархана, высоко подбрасывая колени и причитая:

— Ай-яй-яй! Не могу терпеть! Как я хотел бы сейчас одеться и обуться!

Тут же мое тело покрыли белые одежды, а на ногах оказались удобные туфли на толстой подошве.

— Уф, — облегченно вздохнул я. — Еще бы неплохо укрыться от солнца и чего-нибудь перекусить.

Я плюхнулся в возникшее кресло с удобными подлокотниками, над головой раскинулся купол шатра, а прямо передо мной появился резной стол, уставленный восхитительными яствами в драгоценной посуде. Отдав должное еде и напиткам, я почувствовал, что хочу спать, и кресло тут же растянулось и расширилось, превратившись в кровать, достойную спальни падишаха. Повеял прохладный ветерок, созданный множеством невидимых опахал, и я погрузился в сладкую дрему.

Спал я недолго — солнце всё еще стояло в зените, но, проснувшись, почувствовал себя свежим и отдохнувшим. Поразмыслив над обстоятельствами последнего перевоплощения, я пришел к выводу, что стал неким волшебным существом, возможно, джинном, наделенным способностью творить чудеса и принимать любые образы. Такое положение вещей показалось мне весьма отрадным, поскольку сулило головокружительные перспективы. Я подумал, что неплохо было бы, однако, проверить, насколько сильна моя способность к чудотворству, попытавшись создать что-нибудь внушительное. Я принял горделивую позу и, властно взмахнув рукой, сказал повелительным тоном:

— Да возникнет на этом месте цветущий оазис с родниками и озерами, в которых плещется рыба, с деревьями, ломящимися от плодов, щебетанием птиц из ветвей и всяческой живностью, копошащейся в густой траве!

И всё исполнилось по моему слову. Побродив некоторое время среди деревьев с тенистыми кронами, откуда раздавались звонкие птичьи трели, я решил, что надо бы сотворить чудо пограндиознее. Я снова царственно вознес руку и повелел:

— Да восстанут здесь великие горы, вершинами пронзающие небо!

И тут же появились скалистые горы, поросшие лесом, с заснеженными вершинами, пики их скрывались в дымке облаков. Я возрадовался великой радостью, убедившись, что всякое мое желание, будучи высказанным, немедленно исполняется, и, торжествуя, продекламировал такие стихи:

Терпеливый узрит воплощенье мечты!
Если кубарем катишься ты с высоты,
Не тужи — бесконечным не будет паденье.
Глядь — к вершинам опять устремляешься ты!

«Однако, — подумал я, — не следует долго задерживаться в пустыне. Надо добраться до обитаемой земли и там решить, как бы получше применить свою новую силу». Я уже собирался было сотворить караван верблюдов, чтобы на нем пересечь пустыню, но вдруг осознал, что, будучи джинном, я вовсе не обязан передвигаться по земле, а могу, как птица, летать по небу. Только я успел это подумать, как почувствовал за спиной два огромных крыла, взмахнув которыми, я легко поднялся в воздух.

Вначале, из-за отсутствия должного навыка, лететь было трудновато. Я то и дело кувыркался, вертелся волчком, стремительно падал вниз или, наоборот, возносился к небесам, увлекаемый могучим порывом ветра. Но вскоре я овладел искусством полета и сохранял равновесие при взмахе крыльев. Я даже попробовал парить, как это делают орлы и другие большие птицы, и, надо отметить, получилось весьма недурно. Через несколько часов полета, когда солнце уже клонилось к горизонту, я заметил лежащую на песке человеческую фигуру. Спустившись пониже, я увидел, что это путник, лишившийся сознания от потери сил и жажды, в расшитой золотом и серебром, но уже совершенно истрепанной и рваной одежде. Я приземлился рядом, извлек прямо из воздуха серебряную чашу, полную ледяной воды, и влил несколько капель бедолаге в рот. Тот закашлялся, открыл глаза и, вцепившись в чашу обеими руками, единым духом осушил ее.

Напившись, путник что-то забормотал, но я только развел руками, ибо язык его был совершенно мне незнаком. Он повторил свою фразу на другом наречии, но с тем же результатом. Странник сделал еще несколько неудачных попыток, пока наконец не заговорил по-арабски.

— Благодарю тебя, о нежданный спаситель! — сказал он. — Славлю милосердие Господа, скрестившего наши пути!

— Не стоит благодарностей, о путник, — сказал я. — Поведай, кто ты и как оказался в этом гиблом месте.

— Знай, о благородный избавитель, что я — царь, владеющий несметными богатствами и превосходящий могуществом всех прежних владык. Пробыв на троне много лет, я осознал, что блеск злата и славословие подданных есть не более чем суета сует. Тогда я решил обратиться к поиску высших истин. Царь демонов Ашмодай вызвался помочь в этом деле, но бессовестно обманул меня и, забросив в безводную пустыню, обрек на длительные мучения и медленную смерть. Однако Господь смилостивился и послал тебя мне во спасение… впрочем… действительно ли ты — спаситель, а не такой же пленник пустыни? Где твой караван? Каким образом ты сюда попал и как думаешь выбираться?

— Не терзай себя напрасным беспокойством, о царь, — весело ответил я. — Может быть, богатством и могуществом ты превосходишь всех смертных, но возможности твои воистину ничтожны по сравнению с моими!

Произнеся эти слова, я увеличился в размерах, пока не сделался ростом с башню, а затем, посадив царя на ладонь и вытянув руку, чтобы он мог далеко видеть окрестности, как с балкона на верхушке минарета, продолжил свою хвастливую речь:

— Я могу вернуть тебя домой во мгновение ока, но, если хочешь, я создам новое царство, прямо на этом месте. Единым словом я воздвигну здесь дворцы со стенами из драгоценных камней, колоннами из золота и полами, сплошь устланными коврами тончайшей работы. Пески вокруг обернутся садами, простирающимися во все стороны на сколько хватает взора и услаждающими обоняние изысканными ароматами редчайших цветов. Посреди садов я устрою серебряные бассейны с прозрачной водой, в которой будут плескаться разноцветные рыбы и прелестные нагие невольницы, готовые по первому требованию подарить их господину райское блаженство. И всё это лишь ничтожная часть того, что мне доступно!

— Ты джинн? — спросил царь, не проявляя к моему величайшему изумлению никаких признаков благоговения или страха. — Разве Ашмодай не запретил вашему племени приближаться ко мне?

— Знай, о дерзкий, — ответил я с раздражением, — что я никогда не разговаривал с тем, кого ты зовешь Ашмодаем, и даже ни разу его не видел. Я сам себе господин и не подчиняюсь приказам или запретам кого бы то ни было!

— Воистину, упорство невежд убьет их и беспечность глупцов погубит их, — проговорил мой собеседник. — Спусти-ка меня на землю, я тоже хочу кое-что тебе показать.

Пожав плечами, я взял его двумя пальцами и поставил на песок.

— Если бы Ашмодай сказал, что не знает тебя, я бы ему поверил, — заметил царь, — но ты не можешь не знать своего владыку. Значит, ты врёшь, что вполне естественно, ведь джинны известны лживостью в сочетании с глупостью и хвастовством. Либо Ашмодай послал тебя, дабы втереться ко мне в доверие и потом гнусным предательством обречь на горшие муки, либо ты хочешь с моей помощью свергнуть Ашмодая и воцариться над демонами и бесами. Но, добившись своего, ты немедленно предашь меня, ибо такова ваша природа. Я, однако, не собираюсь позволить обмануть себя дважды.

С этими словами он выставил вперед сжатую в кулак руку с перстнем искусной работы на среднем пальце и повелел:

— Предстань передо мной в своем истинном обличье!

Перстень полыхнул голубым огнем, и неведомая сила сдавила меня со всех сторон. Я уменьшился до размеров, лишь вдвое превышающих человеческие, кожа покрылась зелеными чешуями, на пальцах рук и ног выросли саблевидные когти. Из песка вынырнула змеиная голова и вцепилась зубами мне в ягодицы. Я заорал и попытался оторвать мерзкую гадину, но обнаружил, что та превратилась в мой собственный хвост.

— Так я и думал, — удовлетворенно проговорил царь, оглядев меня. — Ты — джинн низшей касты, что объясняет, разумеется, глупость твоих речей. Теперь же отправимся прямо в столицу моего царства!

С этими словами он оседлал меня, как жеребца, сделал уздечку из обрывков своей одежды и резко пришпорил, пребольно ударив пятками по ребрам. Не в силах сопротивляться власти перстня, я взлетел выше облаков и помчался по небу, повинуясь уздечке седока. Не прошло и часа, как мы влетели в окно прекрасного дворца, отделанного золотом и слоновой костью, и очутились в просторной зале, где на сверкающем троне восседал человек, как две капли воды похожий на оседлавшего меня царя. Наездник осадил меня, резко натянув уздечку, спрыгнул на мраморный пол и закричал, подняв над головой руку с перстнем:

— Оставь трон, который ты похитил у меня, и прими свой истинный облик!

Узурпатор подскочил, словно подброшенный мощным пинком, пролетел, кувыркаясь, около дюжины локтей и шлепнулся на пол, превратившись за время полета в омерзительное существо с рогатой головой, множеством рук и ног и крыльями, как у летучей мыши.

— Как видишь, Ашмодай, торжество твое было недолгим, — молвил царь, усаживаясь на трон. — Теперь же наступил час расплаты для тебя и твоего богомерзкого племени. Кликни сюда всех джинов, демонов и ифритов, да пусть каждый прихватит с собой медный кувшин.

Зала наполнилась духами всевозможных размеров и видов. Не осмеливаясь перечить обладателю грозного кольца, демоны с плачем и причитаниями лезли в кувшины. Слуги затыкали сосуды пробками и заливали горячим сургучом, а царь запечатывал каждый сосуд своим перстнем.

— Ах, бессильно колдовство перед печатью Сулеймана, — воскликнул знакомый голос. — Мы обречены на вечное заточение в кувшинах!

Я обернулся и увидал неподалеку рогатую голову Иггдрасиля.

— Ба! — воскликнул я. — Как приятно после многих скитаний повстречать старого знакомца! Не могу сказать, что советы твои пошли мне на пользу, но зла против тебя я не держу, а потому хочу сообщить радостное известие — твое заключение не будет вечным. Чтобы освободиться, ты должен сто миллионов раз написать каллиграфическим почерком имя Бога на внутренних стенках кувшина. Как только ты закончишь эту работу, тебя освободит очень достойный молодой человек. И я прошу тебя, ни в коем случае не предлагай ему…

— О мерзкий предатель! — вскричал джинн, пылая гневом. — Как ты смеешь обращаться ко мне с просьбами?! Не по твоей ли милости мы приемлем мучения и позор? Но трепещи, я еще свободен и напоследок сумею избавить наше стадо от паршивой овцы!

Не дав мне опомниться, Иггдрасиль произнес страшное заклинание, от которого все мои внутренности наполнились огнем и я умер.

***

— Я рада, что ты не остался навечно демоном! — воскликнула Шахразада. — Ведь даже уверовав, эти существа лишены надежды попасть в райские кущи.

— Так-то оно так, — согласился Абдалалим, — и все же жизнь джинна имеет свои преимущества. С другой стороны, не убей меня тогда Иггдрасиль, может быть, я до сих пор маялся бы в кувшине на дне моря.

— Всё на свете происходит по воле Аллаха, — ответила царица. — Давай же теперь отправимся спать, а утром, после омовения и положенных молитв, ты продолжишь свой удивительный рассказ.