Старинная пушка лениво поблёскивала под осенним солнцем. Чугун, отполированный тысячами прикосновений, был гладким, как стекло, и неожиданно прохладным. А если приложить к пушке ухо, можно было услышать чуть заметный рокочущий гул. Словно пушка вспоминала давно забытое: отвесные скалы и ревущие на дне ущелий реки, чёрную лаву конницы и офицера, командующего одинокой батареей. А может, пушка давно ничего не вспоминала, может, она пела.

Славка оторвал ухо от пушечного ствола, взмахнул рукой и во всё горло гаркнул:

— Огонь! Ба-бах! Есть!

В небо испуганно шарахнулась стая голубей, по стволу поползли серо-бурые потёки.

— Хорошо, что коровы не летают! — радостно объявил Славка. — А интересно, далеко она стреляла? До «Родины» допульнула бы?

— Не, — качнул светлым чубом Витька. — До «Родины» не добьёт, разве что до церкви.

— Это ж фигня! Как же тогда от чеченов отстреливались?

— А в лоб? — поинтересовался Магомед.

— Да это ж когда было! — отмахнулся Славка, вскочил на пушку верхом и протяжно-тоскливым голосом завыл:

На заре, на заре войско выходило
На погибельный Капказ, воевать Шамиля.
Трёхпогибельный Капказ, всё леса да горы…1

— Во… — закончил он нормальным тоном. — Одни дикие были, а другие, это… закабалённые царским режимом. Огонь!

— Сам дикий, — насупился Мага и ехидно улыбнулся: — На штаны глянь. Всё голубиное говно собрал!

Славка спрыгнул на землю и завертелся волчком, стараясь оттереть синие школьные штаны. При этом он громко проклинал голубей, «сволочную» школьную форму и царский режим. Прохожие останавливались: одни осуждающе качали головами, другие улыбались. Витька и Мага заходились от смеха. Славка, польщённый вниманием, старался ещё больше.

— Мы в музей сегодня пойдём?— резко бросил молчащий до этого худощавый мальчишка в шортах и цветастой рубахе.

Витька, Мага, а потом и Славка замолчали, нехотя повернулись от пушек к музею.

Старинное одноэтажное здание занимало почти треть квартала. За высокими окнами — плотные шторы. Над окнами — лепные узоры из знамён, винтовок и снопов пшеницы. На крыше каменная ограда с колоннами, вазами и кубками. На центральном фронтоне резная надпись: «ЧЕЧ. ИНГ. РЕСПУБЛИКАНСКИЙ МУЗЕЙ». Часть буквы «Б» отвалилась и она теперь больше похожа на мягкий знак. Впрочем, увидеть это можно, только приглядевшись. Вряд ли кто будет это делать, все и так знают, что находится в этом невзрачном здании, которое охраняют три старинные пушки. Во всяком случае, знает это любой грозненский пацан.

— В му-зе-й?.. — протянул Славка. — Ты чо, Димка, конечно идём. Только у меня четырёх копеек не хватает.

— У тебя всегда не хватает.

— Я найду.

— Ищи! Пока ты только цирк устраиваешь.

— Цирк? — возмутился Славка. — Тебе хорошо — ты переоделся, а мне теперь за штаны дома знаешь, что будет?

— Сам виноват! — отрезал Димка. — Тоже мог переодеться, уроки два часа назад кончились.

Славка насупился, поднял с асфальта портфель.

— Пять минут подождите, — сказал он, ни к кому не обращаясь, и быстро пошёл в сторону гастронома.

Оставшиеся у пушек трое пацанов молча смотрели ему вслед. Первым молчание нарушил Магомед.

— Дым, зачем так? — спросил он, смотря на друга большими чёрными глазами. — Знаешь же, что если он домой зайдёт, то мать его уже не выпустит.

— И денег ему только на буфет дают, — нахмурился Витька.

Димка оглядел их долгим взглядом синих насмешливых глаз, ухмыльнулся.

— Защитники!.. Надоело! Вечно только его ждём, ничего нормально сделать не может… — выражение лица его вдруг изменилось. — Смотрите, что делается!

С востока на город двигались громадные чёрные тучи. Треть неба уже исчезла, затянутая непроницаемой тьмой. Одна из туч вырвалась вперёд, выбросила длинное щупальце к солнцу. Сразу резко потемнело, подул холодный ветер, в воздухе закружилась пыль.

— Ох, сейчас и ливанёт! — закричал Витька. — Где там этот гад? Погнали, сколько можно ждать?

— Уже гад? — опять ухмыльнулся Димка. — А ведь пять минут ещё не прошло… Вон он. Пошли!

Четвёрка бегом промчалась к музею. Когда они открывали тяжёлую дверь, на землю упали первые редкие капли.

В вестибюле Димка положил руку Славке на плечо и, стараясь казаться бесстрастным, сказал:

— Слав, слышь… Ты, это, не обижайся.

— Да ладно! — широко улыбнулся Славка и гордо показал зажатую в руке десятикопеечную монету. — Видал, дядька один мне целый синтик дал!

Пожилая кассирша за стеклянной стойкой выдала им четыре детских билета по пять копеек, и друзья двинулись вперёд.

В музее было тихо. Тактично поскрипывал под ногами паркет, издалека, словно из другого мира, доносились приглушённые шумы улицы. Редкие лампы под потолком почти не горели, в углах таинственно шевелились тени. Вдоль стен в нишах и полках прятались экспонаты. Умело подсвеченные непонятно откуда льющимся светом, они, казалось, живут в своём, совершенно чужом мире. Не верилось, что этот мир отгорожен от привычного лишь только тонким стеклом. Казалось, что стоит пробраться туда, за стекло, ты сразу очутишься где-то далеко-далеко, в таинственной и чудной стране, где даже время течёт не так. Или, совсем не течёт.

Впрочем, в первом зале смотреть было особенно нечего. Пожелтевшие снопы то ли пшеницы, то ли ржи с бесчисленными грамотами, подозрительно громадные арбузы, непонятные уродцы в банках. Выделялся разве что баран с двумя головами. Очень этот баран нравился Витьке, вечно он здесь задерживался. Вот и сейчас застрял.

— Интересно, он каждой головой отдельно думал?

— Баран? — прыснул Мага. — Что баран думает, может думать только баран.

— Что? — не очень понял Витька, но на всякий случай приготовился обидеться. — Это ты о ком?

— О баране, о ком же ещё, — с серьёзным видом сказал Димка, и пока Витька напряжённо думал, дёрнул его за руку. — Пошли отсюда, ну его на фиг!

Славка уже давно был во втором зале. Стоял, приклеившись к стеклу, и, казалось, вообще не замечал ничего вокруг. Вполне возможно, что и не казалось — поглядеть во втором зале было на что.

Здесь, за толстыми стёклами, скрывались манящие и таинственные миры первозданной природы. Сверкали снежными вершинами величественные горы, беззвучно шелестели джунгли плавней Терека, таинственным сумраком темнели непроходимые леса Чёрных гор, полыхали под обжигающим солнцем бескрайние степи Затеречья.

Протыкали небо исполинские сосны, темнел мох под тяжёлыми лапами елей, буйствовали папоротники, сплетались в непроходимые дебри кусты и тростник, клонился к земле ковыль. По каменистым кручам тащил пойманного архара снежный барс, лакомился муравьями медведь. Пугающе громадный волк смотрел в неведомую даль блестящими глазами. Лесной кот размером с небольшую собаку пробирался под корягой. Гордо нёс раскидистые рога пятнистый олень, сверкал клыками кабан, озирались пугливые косули, выглядывала из воды ондатра, парил в вышине степной орёл.

Смотреть на это можно было часами.

Конечно, все эти горы, деревья и камыши были всего лишь тщательно сделанными макетами, а животные — чучелами. Но, боже мой, как же искусно всё было сделано! Встанешь вплотную к стеклу, прижмёшься — и вот уже кажется, что нет никаких макетов, нет никаких чучел. Там, за тонкой перегородкой, раскинулся настоящий мир, и вот сейчас из-за того поваленного дерева, из-за непроходимой стены тростника выскочит камышовый кот хаус, увидит непрошенного гостя и зарычит, оскалив свои страшные клыки.

— Бр-р-рр! Здорово! — не выдержал Славка, отрываясь от стекла. — Вот бы мне такого кошака. Все собаки хвосты поджали б!

— Какой «кошак»? Хаус? — отозвался от соседнего «окна» Мага. — Фигня! Вот волк — это да! Настоящий хозяингор. Борз!

— Ирбис твоего борза одной лапой, — мстительно проворчал Витька. — А медведь вообще придавит и не заметит.

— То медведь, — тут же нашёлся Мага, — а то баран… двухголовый!

— Брэк! — встал между ними Димка. — Пошли мамонтов смотреть.

«Мамонты» обитали в соседнем зале. Никакие это, конечно, были не мамонты, а всего лишь маленькие фигурки из папье-маше. Но сделаны они были так искусно, что казались настоящими. Хотелось открыть стекло и положить парочку в карман. Вместе с мамонтами по рукотворной тундре разгуливали малюсенькие шерстистые носороги, доисторические олени и пещерные львы с клыками-саблями. За холмами прятались первобытные охотники в шкурах и с каменными топорами в руках. Охотников тоже хотелось прикарманить.

У двери затаился макет средневековой горской башни. Неоштукатуренные камни кладки, узкие бойницы, таинственно мерцающий свет внутри. А если заглянуть в окошко, то увидишь её обитателей: мужчин в черкесках, женщин в домашней одежде, крохотных овец. Как будто какой-то волшебник наложил на настоящую башню заклятие, уменьшил и поставил здесь. Поэтому заглядывать надо тихо. Мало ли…

Дальше шёл зал ещё один интересный зал, со старинным оружием. Чего тут только не было: грубые тяжёлые мечи, тонкие луки, копья, кривые пистолеты с затейливой чеканкой, ружьё знаменитого абрека Зелимхана. Но больше всего друзей привлекал экспонат в виде манекена под названием «Оружие средневекового горца». Манекен имел при себе: кольчугу, шлем, круглый щит, короткое копьё, лук и колчан со стрелами, саблю и длинный кинжал. На этот раз всё абсолютно настоящее. Всё это богатство скромно стояло в углу, и отделяла его от посетителей всего лишь лёгкая ограда. Если встать к ограде вплотную, то рука не доставала до оружия совсем чуть-чуть. А ограда-то игрушечная, один шаг — и ты на другой стороне. Ох, как же трудно преодолеть такое искушение!

И однажды Славка, оглянувшись по сторонам, бесшумно ступил за ограду, положил руку на кинжал, потянул. С тихим шорохом кинжал начал выползать из ножен, блеснуло лезвие, побежали по стенам грозные блики. Друзья замерли…

В соседнем зале зашуршали шаги, Славка вздрогнул, вложил кинжал в ножны и шагнул назад. Через секунду мимо проплыла тётка-смотрительница. Подозрительно оглядела притихшую четвёрку, укоризненно кашлянула и скрылась. Только тут друзья заметили, что их бьёт крупная дрожь. Всех, кроме Славки. Он стоял, смотрел на кинжал, и глаза у него были такие…

Странные у него были глаза.

Потом Славка много раз пытался рассказать, что он почувствовал, когда старинная рукоятка скользнула ему в руку. Волновался, заикался, подбирал слова, но так ничего путного и не сказал. Что-то плёл про уютное тепло рукояти, про радость «узнавания», про таинственные узоры на клинке. И всё мечтал повторить свой «подвиг». Только на этот раз дойти до конца. Витька был «за». Мага колебался, но в принципе тоже был не против. Возражал только Димка. Возражал категорически, и ничего поделать с ним было нельзя.

Вот и сейчас: увидел обращённый к нему страдальческий Славкин взгляд, поморщился и показал кулак. Остальные сделали вид, что не заметили.

«Ясно, — подумал Славка. — Помощи от вас не дождешься. Друзья, тоже мне…» Он с сожалением оторвал взгляд от кинжала, отошёл к приоткрытой двери во внутренний дворик музея, выглянул. На улице было по-прежнему темно, чёрные тучи закрывали всё небо. Порывами дул холодный ветер, но дождя не было. Казалось, буря собирает все силы, чтоб ударить так ударить.

— Что там? — подошёл сзади Димка. — Ого! Гроза, наверное, будет.

— Асфальт мокрый… — отозвался Славка. — Может, всё. Пронесёт.

— Подумаешь, чуть покапало. Ты глянь, какая силища копится! Тут обычным дождичком не обойдётся. Будет буря. И вряд ли чем её можно удержать…

Последние слова Димка сказал каким-то странным голосом, будто бы и не своим. И взгляд… Куда он смотрел?

Что вдруг увидел? Славке стало неуютно.

— Эй… Дым, ты что?

— А? — Димка уже очнулся. — Ничего. Пошли догонять!

В следующем зале смотреть особенно было не на что. Революционные знамёна, грамоты, старые фотографии. Фотографии, правда, попадались интересные. План крепости Грозной, например. Какая же она была маленькая! Но больше всего Димку привлекало другое фото: на берегу странно обмелевшей реки взвивались вверх два храма. В одном из них, приглядевшись, можно было узнать будущее музыкальное училище. Сверху каллиграфическим почерком было написано: «Видъ на Синогогу и Мечеть». Почему-то эта пожелтевшая открытка притягивала взгляд не хуже старинного кинжала.

Ещё в зале имели место: гитлеровское оружие, карты обороны Грозного, фотографии укреплений города и неразорвавшаяся немецкая бомба устрашающих размеров.

— Ну и дура! — с невольным восхищением заметил Мага. — Представляете — такая на город!

— Немцы Грозный почти не бомбили, — тоном знатока разъяснил Витька, — себе берегли. Только, когда их назад погнали. Но тогда везде нефть горела, даже днём ничего видно не было, да и…

— Сами знаем! — оборвал его Славка. — Профессор! Ты просто представь, что такие бомбы на город падают!

— Зачем мне представлять невозможное? — обиделся Витька. — Правда, Дым?

За окнами резко зашумело. Прогремел гром.

— Буря… — странным голосом сказал Димка. — Что? Не знаю…

Когда перешли в последний зал, на улице уже грохотало. Славка не выдержал, сбегал к выходу. Вернулся с мокрой головой и сияющими от восхищения глазами. Объявил, что дождь идёт сплошной стеной, а молнии лупят так, что волосы становятся дыбом, и от них летят искры. Одна молния лишь чуть не попала в пушку, та аж задымилась! Конечно, никто в такое не поверил — заливает! Но молнии ощущались и здесь. При молниях зал через щели в шторах заливало резким фиолетово-белым светом. Как от гигантской электросварки. На миг становилось светло как днём, тут же свет сменялся темнотой, и только прыгали в глазах разноцветные пятна. Оглушающе гремел гром. Что-нибудь рассмотреть в зале при таких условиях было трудновато.

А рассматривать было что. Был тут всего один интересный экспонат, зато какой!

В центе зала, накрытый стеклянным колпаком, стоял макет нефтеперерабатывающих заводов. Чего тут только не было! Тускло блистали этажерки ректификационных колонн, паутиной тянулись эстакады трубопроводов, мерцало пламя в топках печей, светились окошки в миниатюрных помещениях операторных. Открывались и закрывались ворота, светили прожекторы, и тащил по рельсам цистерны шустрый паровозик. Паровоз был малюсеньким, но выглядел точь в точь как настоящий. Так и казалось, что вот-вот он остановится, откроется дверца, и выйдет из него такой же малюсенький машинист. Выйдет, спустится по лестнице вниз, закурит и посмотрит на притихших пацанов усталым взглядом. Ждать этого можно было часами. И они ждали. Ждали, приклеившись носами к стеклу колпака. Ждали, стараясь дышать как можно тише и не моргать — вдруг упустишь!

Паровозик бегал и сейчас. И мигал семафор, и переключались стрелки, и рыскали лучами прожекторы. Всё как обычно. Почти.

Что не так, Димка понять не успел. Из-за портьер полыхнуло ослепительным светом, барабанные перепонки чутьне разорвал дикий грохот. Следом рвануло ещё раз, потом ещё. Молнии били одна за другой, ослепляли. Закрытые глаза не помогали, казалось, молнии лупят прямо по сетчатке. Голову разрывал грохот. Бил прямо по обнажённому мозгу, по нервам, сбивал с ног.

А потом всё кончилось. И наступила тишина. Невозможная, оглушающая, вязкая тишина. Как будто вообще исчезли все звуки. Как будто их никогда не было.

Тишина.

И темнота. Всепоглощающая темнота. Нет, что-то в ней есть. Плавают какие-то разноцветные пятна, круги. Надо открыть глаза… Или они открыты?..

Понемногу возникли звуки. Тихое сопение, всхлипы… А это? Что за странный звук?..

Димка с шумом выдохнул воздух и громко, старясь, чтоб голос казался уверенным и чуть насмешливым, сказал.

— Спокойно!

Получилось и не уверенно и не насмешливо. И голос прозвучал еле-еле. Димка разозлился.

— Хватит выть! — теперь вышло как надо.

Понемногу начали видеть глаза. Сквозь лилово-фиолетовые пятна проступили лица. Лица были тоже лилово-фиолетовые. И испуганные. У Витьки дёргалось веко. У Маги в глазах остались одни зрачки. Славка остановившимся взглядом смотрел куда-то вниз. Резко пахло озоном.

— Ды…м…м, — икнул Витька. — Чтт…то эт…это?

— Гроза, — сказал Димка. — Просто гроза.

— А почему темно? — спросил Мага. — Почему тихо?

— Дд…да, — громко всхлипнул Витька. — Ппп…поче…му тем…нн…нн..нн…

— Тебе штанишки поменять не надо? — оборвал его Димка. — Подумаешь, темно! Наверное, свет вырубился.

— Ссс…свет?

— Свет! Просто вырубился свет. От молнии.

— От молнии? — с сомнением повторил Мага, и зрачки его стали почти нормальными.

— Свет, — повторил Витька и перестал всхлипывать.

— От молнии, — с нажимом сказал Димка, он уже и сам верил. — Конечно, от молнии. В грозу так часто бывает.

— Уверен? — тихим шёпотом спросил Славка. Он по-прежнему смотрел вниз, на стеклянный колпак. — А это тогда что?

Под колпаком плыли тучи. Тучи были маленькие, черные сверху и с багрово-красными отсветами снизу. Они двигались неравномерно: то плыли медленно, то испуганно шарахались, словно пытались сбежать от чего-то страшного. Тогда между туч образовывались просветы. А там…

В просветах, далеко-далеко внизу, лежал город. Странный, отвратительно уродливый и пугающе знакомый город.

Город-призрак. Город, где знакомо почти всё.

Город-чудовище. Город, которого не может быть.

Город-склеп.

Резкими поворотами петляла через город река. Чёрная мёртвая река, с багряными отсветами на воде. Но всё равно это была она, река, на берегах которой они бегали и играли. Река, мутные воды которой ласково накатывались им на ноги. Это была их река, не узнать её петли было невозможно.

Узнать остальное было сложнее. Город, притаившийся на берегах реки, был их и не их.

Своим и чужим.

Живым и мёртвым.

В нём появилось много новых зданий, исчезла привычная аллейка, и перекрывал Сунжу новый мост, но это всё была ерунда. Не это мешало признать город своим, не от этого замирало сердце, и выступал холодный липкий пот.

Город был смертельно ранен. Он походил не на родной Грозный, а на Сталинград времён войны. Разбитые, с остатками асфальта улицы, обуглившиеся остовы деревьев, руины зданий с мёртвыми провалами окон. Серый грязный снег, чёрный дым и алая кровь. Смятение. Безысходность. Смерть. Несмотря на темноту, видно было до безумия отчётливо. Стоило сосредоточить взгляд на каком-нибудь участке, как он оживал, взрывался действием: с безнадёжной отчаянностью отстреливались запертые в вокзале солдаты, бесшумными призраками подкрадывались к ним бородачи в белых маскхалатах. С лёгким хлопком, словно лопнула лампочка, взорвался и запылал танк, продолжая всаживать снаряды в громадное здание с зелёным флагом на крыше. Загорелась и рухнула крыша Пятого жилстроительства. Снайпер поймал в перекрестье прицела старика с палочкой. Осколок мины расколол голову женщине. Перечёркнутый трассирующими очередями багряными сполохами пылал горизонт. В домах, в квартирах, в погребах и подвалах, стараясь не дышать, застыли ошеломлённые, не понимающие, что происходит, жители. Тени. Бесплотные, растерянные тени. Ещё живые.

С глухим чавканьем исчезло стекло колпака. Потянуло холодом, гарью и сладковатым смрадом. Пейзаж стал меняться: раздавался, вырастал в размерах, заполнял собой весь зал, всё пространство. И вот он уже рядом, всего лишь в пяти метрах внизу. Сделать пару шагов, перелезть через невысокий парапет…

«Сюда… — властно позвало в голове. — Забудь обо всём, выхода нет… Сюда!» Закружилась голова, тело сделалось ватным. Димка напрягся, попробовал сопротивляться. «Дурачок! — тягуче зашумел голос. — Это твоя судьба… ваша судьба. Иди!» Мысли растаяли и исчезли, мышцы стали чужими. Он забыл обо всём и видел только одно: чёрно-серый снег с каплями алой крови. Шаг…

Славка с ужасом смотрел, как исчезает стекло, как разрастается уродливый экспонат. Вот он уже заполняет собой весь мир, превращается в чудовищную воронку, засасывает. Сопротивляться бесполезно, ноги не слушаются. Сознания нет, только властный, стирающий все чувства зов. «Сюда!..» И вон уже впереди Витька и Мага, они уже почти у парапета. «Иди!..» Вот уже и Димка впереди. «Это твоя судьба…» Надо спешить. Шаг…

Пройти прямо мешала спина. Ватные ноги шагнули вправо, взгляд поневоле скользнул в сторону. Там, в туманной дали, мелькнула вспышка, гулко бухнуло, и у кинотеатра «Родина» вспух огненный шар.

«А интересно, далеко она стреляла? — мелькнуло в голове. — До «Родины» допульнула бы?» Тихо зазвенела старинная пушка, заплясал солнечный зайчик на чугуне, прыгнул прямо в глаза, ослепил. «Иди! Сю…», — попытался было исправить положение голос, но тут же захлебнулся и исчез. В голове прояснилось, тело снова стало своим.

Витька и Мага уже стояли у парапета. Остекленевший взгляд, губы дрожат, руки тянутся вперёд.

Славка бросился к ним, оттолкнул. Они не сопротивлялись, но тут же двинулись снова. Он попытался кричать — они слышали. Заслонил путь собой — они молча пошли в обход.

Чуть не плача, Славка оглянулся: сзади шёл Димка. Он медленно поднимал ногу, застывал, снова поднимал. Лицо свела судорога, с прокушенной губы текла чёрная струйка. Он дрожал, замирал, но медленно и неуклонно двигался вперёд, к провалу.

— Дым! — закричал Славка, хватая его за руку.

Рука была холодна, как лёд. На бледном лице ничего не дрогнуло.

— Очнись! — слёзы мешают смотреть. — Я не справлюсь один! Помоги!

Ноль внимания. То же перекошенное лицо. Те же пустые мертвенно-синие глаза.

Витька и Мага уже опять у парапета. Втянет их воронка, затянет смертельный провал. Не успеть. Ни за что не успеть одному!

— Слабак! — зашипел Славка в отчаянии и с размаху ударил Димку по щеке. — Мне всегда говорил, а сам…

Что-то дрогнуло в застывшем взгляде, и Славка, торопясь и захлёбываясь, глотая слёзы и сопли, стал кричать прямо в эти стеклянные глаза.

— Слабак! Я-то думал, что ты всегда… что ты… Я всегда последний, я ничего не могу, да?.. А сам? Говно! Они пропадут! Дым!

Кричал, бил кулаками в безвольное тело друга и слёзы мешали видеть. И где-то рядом дышала смрадом чудовищная воронка смертельно раненного города.

— Слабак!

— Не ори… — тихо, словно из-под земли, сказал Димка. — Сам… И хватит меня бить!

Провал пытался сопротивляться, тянул назад, пугал. Но они уже не боялись. Вдвоём оттащили подальше Магу и Витьку, растолкали и бросились бежать. Воронка расширилась, поползла следом, обжигая нестерпимым ужасом, сковывая ноги отчаянием. Но они уже вырвались. Хлопнула за спиной тяжёлая дверь, они нырнули под тугие прохладные струи дождя и, не разбирая дороги, помчались по лужам прочь.

Сзади тихо мокли под дождём три старинные пушки.

Чёрно-белая фотография на мониторе. Старое невзрачное здание с уродливыми вазами на крыше, высокие окна, стены с аляповатой лепниной. Вдоль здания спешат пешеходы в смешных неудобных одеждах. Перед зданием застыли две старинные пушки. Третью не видно, но она тоже где-то там, недалеко. За прорву лет отсюда. В полузабытом прошлом. Рядом.
Дмитрий Владимирович нащупал сигареты. Закурил, не отрывая от монитора постаревших, но всё ещё насмешливых глаз.

Они почти не обсуждали тогда этот случай. Не сговариваясь, решили, что привиделось. Перегрелись на солнце или ещё что. Забыли. Или сделали вид, что забыли.

Дмитрий забыл по-настоящему, он это умел хорошо. До конца 80-х ненужные воспоминания надёжно хранились в дальних закоулках памяти, а потом вдруг вырвались. Вырвались и захватили его целиком. В 90-м, когда страна стремительно катилась под откос, он решился.

Они давно уже жили в разных местах и почти не виделись: школьная дружба уступила место кутерьме взрослой жизни. Но со Славкой он продолжал общаться: пили пиво, ходили на футбол.
Перед отъездом он позвал его в парк. Сидели, курили, разговаривали. Вернее, говорил он. Говорил, что надо уезжать, что не зря им открылось будущее.

— Думаешь? — спросил постаревший Славка.

— Ты сам знаешь, — ответил Дмитрий, и глаза у него были не насмешливые.

Помолчали.

— Уезжать? — задумался Славка. — Легко сказать… Куда? Как? Денег нет, квартира говно, много не дадут. Мама больная. Не знаю, Дым…

— Ты сможешь! — твёрдо сказал Дым. — Если б не ты тогда…

Славка быстро глянул на него и отвёл взгляд.

— Ладно, я попробую.

— Не затягивай.

— Я успею, — улыбнулся Славка.

Он не успел.

В 92-м уехал Витька, в 94-м — Магомед.

Славка не успел. 95-й застал его в Грозном. Первого января он был ещё жив, больше Дмитрий Владимирович не знал ничего.

Он давно нашёл Магомеда и Витьку, они изредка переписывались в «Одноклассниках». Где Славка, жив ли — не знал никто.

Дмитрий Владимирович тушит сигарету, кладёт руки на клавиатуру. Он открывает один сайт за другим: социальные сети, поисковики, пиратские базы данных, форумы. И везде вводит одно и то же: « Меркулов Вячеслав. 56 лет».

Он делает это давно, день за днем, но каждый раз ждёт, как будто впервые.

Может быть, он всё же не опоздал?

Может, успел?

Смотрят с экрана старинные пушки.

Молчат.
______________________________________________
1 — песня Апшеронского полка.