Всё потому, что я слишком люблю мясо. Да нет — я просто не могу без него жить.

Моя бывшая говорила, что я произошел не от нормальной обезьяны, а от крота. Оказывается, кроты жрут только животные белки. Гадюка! Бывшая, конечно.

Наверное, её можно где-то понять: представьте себе, каково жить с человеком, который ничего не ест без мяса. Но крот... Вон индусы, вроде бы, вообще мяса не употребляют, но это же не значит, что они от коз произошли. Да и враньё это, небось: как это человек одну траву может есть? Хотя... Знал я одного, вовсе даже не индуса, так он три раза в день лопал макароны. Утром — с маслом, в обед — с кетчупом, на ужин — вообще без всего. И был вполне счастлив. Я так не умею. Нет, макароны я тоже ем. И всё остальное, включая зелень и фрукты-овощи. Но только с мясом. А иначе, как не набивай живот, через час у меня будет раскалываться голова. От голодухи. Вот такая генетическая хреновина.

Сколько я себя помню, так было всегда. И особо неразрешимых проблем не возникало. Что во времена всеобщего дефицита, что в перестроечную разруху. Были бы деньги, а мясо найдётся. Даже, если ради этого, придётся развестись.

Первый звонок прозвенел лет пятнадцать назад. Тоненький такой звоночек. Еле слышный. Через семь лет он уже гудел набатным колоколом. И так же гудело у меня в голове. От голодухи.
Потому что мясо исчезло.

Нет, я не шучу. Какие, к чёрту, шутки? Что? Зайти в любой магазин, на рынок? Да-да, понятно. Вот только всё это изобилие имеет к мясу такое же отношение, как современные греки к населению Древней Эллады — общее у них только название. Уж не знаю, то ли скот кормят сплошной химией, то ли генные инженеры давно вырастили породы коров и свиней, в ДНК которых повставляли гены сои и мокриц, но только есть это невозможно. Вязкая аморфная субстанция со вкусом пластилина, пронизанная нежующимися лесками жил — вот что такое современное «мясо». Его уже кошки не едят, не то, что кроты.

Самое поганое, что такое сейчас везде. В магазинах, в элитных магазинчиках, в супермаркетах, на рынках — везде одно и то же. Вне зависимости от цены. Везде. Всюду. Эх…

Короче, в последнее время стало мне совсем плохо. Как дальше жить, что делать — непонятно. В голову стали приходить совсем уж дикие варианты — от охоты по ночам на собак до письма Президенту. А что вы хотите — с голодухи в голову и не такое придёт.

И тут я наткнулся на этот магазин.

Притаился он в тихом месте среди сплошных банков и офисов и сам снаружи больше походил на офис. Автоматическая стеклянная дверь с несколькими камерами и скучающим охранником, окна, плотно закрытые пластиковыми жалюзи. Ни зазывающей рекламы, ни кричащих вывесок, ни попрошаек у входа. Пройдёшь — и не заметишь. Вот я и проходил. Раз сто. И всё мимо.

А в тот раз почему-то остановился. Почему? И посмотрел на табличку. Случайно? Может, и случайно. Хотя…

На табличке не очень крупными буквами было написано: «ПродуктЪ+». Ниже ещё более мелкими буковками сообщалось, что здесь продаётся «экологически чистая старая добрая еда». И всё.

Честно говоря, никакого особого воодушевления я тогда не испытал. Не особого — тоже. Знавал я такие «экологические» магазины: мясо в них получше на ноль целых шиш десятых, зато цена — выше раза в полтора, а то и два. Самое интересное, что многие на эту удочку покупаются и потом совершенно искренне уверяют, что вот тут продают действительно «настоящее мясо». Самовнушение, конечно. Эффект плацебо. Я их не осуждаю — я им завидую. Мне, увы, этого не дано. Когда-то у моей бывшей была кошка, так вот она — кошка, а не бывшая — с удовольствием жрала кильку каспийскую и на дух не переносила балтийскую. Не ела — и всё. И ей было абсолютно наплевать, что там написано на пакете. Впрочем, читать она не умела. Я читать умел, но заставить свой организм поверить написанному ушлыми маркетологами тоже не мог.

Короче, не ощутил я тогда никакого предчувствия. Вообще ничего не ощутил.

Но в магазин зашёл.

Охранник окинул меня скептическим взглядом. Так смотрят охранники дорогих бутиков, решая, дозволить ли пройти клиенту, чья кредитоспособность не написана у них на лбу. Знаем мы такие взгляды, видели. Но то бутики, а тут обычные продукты. Странно... Впрочем, охранник ничего не сказал. Всё равно скотина!

Внутри магазин был вполне обычен, даже несколько старомоден, но, честно говоря, я тогда особенно не приглядывался. Почему-то на меня напала некоторая робость, как раз как в этих самых дорогих бутиках. Гад, охранник!

Я придал лицу скучающе-скептическое выражение и, не торопясь, подошёл к мясной витрине.

Наверное, я не упал только потому, что остолбенел.

Скорее всего, со стороны я всё же больше походил на человека, но внутри... Внутри разом исчезли все мысли, и только где-то далеко-далеко медленно проворачивались разом заржавевшие шестерёнки, пытаясь выполнить простейшие арифметические действия. Шестнадцать разделить на два с половиной будет… будет... Или умножить? Господи!

Мясо стоило здесь не в полтора, и не в два раза дороже. И даже не в три. Килограмм мяса в этом магазине стоил в восемь раз дороже, чем где-либо ещё. В восемь раз! Да что они, совсем? Тридцать четыре на пять… шесть в уме… Точно в восемь! Охренеть!

— Сомневаетесь?

Я резко повернулся. Видимо, взгляд у меня был достаточно безумный, потому что мужчина вздохнул и терпеливо повторил:

— Сомневаетесь, говорю?

— Я… нет… да, а что?

— Ясно. Знаете, я вас понимаю. Сам, когда в первый раз увидел, хотел взять и… — мужчина посмотрел на меня через синие стёкла дорогих очков, отряхнул невидимую пылинку с шикарного пиджака и снова вздохнул. — Но с другой стороны, качество здесь отменное. Всё натуральное, никакой химии.

— Написать всё можно, — буркнул я, приходя в себя.

— Написать? — удивился мужчина. — Зачем писать, просто честное слово и ни разу ещё не... А, понял! — он улыбнулся, показав безупречные «голливудские» зубы. — Вы не верите?

— Ну…

— Не надо ничего говорить! Попробуйте, просто попробуйте!

— Но… — я с тоской кивнул на ценник.

— Возьмите двести грамм, возьмите сто. Для пробы. Не пожалеете! Давайте знаете, что сделаем: вот вам моя карточка, там неплохая скидка.

— Но… — как заезженная пластика проскрипел я.

— Никаких «но»! Покупайте, отдавайте карточку и идите наслаждайтесь, — мужчина мечтательно закатил глаза. — Эх! Я вам даже завидую. Такого мяса вам не найти. Нигде и ни за какие деньги. Такое было только во времена нашего детства.

Этим «во времена детства» он меня и добил. Я купил двести грамм говядины, вернул карточку и пошёл домой.

Даже спасибо забыл сказать.

Зря.

Потому что мясо оказалось... Оказалось... Нет, не смогу я, пожалуй, этого описать. Я могу писать отчёты, докладные и служебные записки и, судя по отзывам, очень даже неплохо. Но я, уважаемые, не поэт. А тут требуется именно поэт. Да и то не всякий.

Короче, говоря словами классиков, «сбылась мечта идиота» — я нашёл то, что уже отчаялся найти. Что, уже казалось, полностью исчезло из оптимизированной человеком природы. Что уже начало исчезать и из памяти, и иногда думалось: «А было ли?»

Было! Мало того — есть!

Вот оно передо мной на тарелке. И не надо слов. Помолчим. Ох!.. Боже! Ка-аа-йф!

С тех пор жизнь преобразилась. Похоже, я нашёл единственное, что мне не хватало, и теперь был если уж не счастлив, то близок к этому. Расходы? Да бог с вами! Есть вещи, ради которых можно пожертвовать многим, и кто скажет, что в их число не входит еда — тот лжец и лицемер. К тому же, я неплохо зарабатывал. Хотя, конечно, девяносто долларов за кило…

Прошёл год. Я стал спокойным, перестал расстраиваться из-за страшилок телевизионных новостей и просыпаться от пьяных оргий под окнами. Получил повышение по службе, стал всё чаще замечать признаки внимания женской части нашей конторы и почему-то всех окрестных кошек и собак. А каждое утро и каждый вечер, а по выходным и каждый день, я садился за стол и... Ну, вы понимаете.

Всю эту идиллию отравлял один маленький пустячок. Он грыз меня, как жук-древоточец: сначала почти незаметно, потом всё сильней и сильней.

Я забыл сказать «спасибо» незнакомцу в дорогих очках. Ведь если б не он!

Я давно завсегдатай этого магазинчика, продавщицы со мной здороваются, а охранники уже не окидывают оценивающим взглядом. И это не смотря на то, что я отличаюсь от большинства покупателей не меньше, чем продукты из этого магазина от продающегося под тем же названием в дешёвых лавках. Я не подъезжаю к магазину на шикарных автомобилях, не ношу часов стоимостью в пол моей квартиры. От меня не веет властью, большими деньгами и непоколебимой уверенностью, что всё в этом мире создано исключительно для них. А покупатели здесь почти сплошь такие. Продавщицы здороваются с ними совсем не так, как со мной, а уж охранники… И тем не менее я в этом магазинчике тоже свой. Я даже получил карточку постоянного покупателя и скидку в пять процентов.

У мужчины в дорогих очках тоже была карточка.

Но его здесь нет. За год я не встретил его ни разу, хотя остальные мелькают постоянно. Может, его вообще не было?

Да нет, был, конечно. И лучшее доказательство этому — его карточка. Хоть я и был тогда немного в тумане, но это помню. Карта у него была не такая, как у меня. У меня синяя, а та сверкала золотом. Да и скидка по ней была вовсе не пять процентов: уж что-что, а считать я умею.

Недавно я набрался смелости и спросил продавщицу. Описал, как мог — синие стёкла очков, «голливудская» улыбка, золотая карточка. Как ни странно, она узнала мгновенно.

— Александр Ильич? Вы его знаете?! — в глазах изумление, будто это всё равно, как если б рубль стал мировой валютой. — Что-то он давно не заходит. Что-нибудь ещё брать будете?

А через день он зашёл.

Я как раз отоварился и, собираясь уходить, на минутку остановился в алкогольном отделе. Странный это был отдел: скорее один не очень большой стеллаж. Водка, коньяк, несколько вин. Но цены! На бутылку водки предлагалось потратить столько, что в другом магазине хватило бы на ящик виски. Ясно, что я на эту полку только смотрел.

Дверь открылась.

На нем был тот же самый шикарный пиджак, испачканный сбоку какой-то сизой дрянью. Очки съехали набок, так что один глаз смотрел поверх синего стекла. Стёкла были грязные, глаз — красный и злой. Но это был он — тот самый, кто год назад открыл мне новую жизнь.

— Извините! — подошёл я. — Вы меня, наверное, не помните, но я очень хочу сказать вам спасибо.

Глаз моргнул и с трудом, как в замедленной съёмке, сфокусировался на мне.

— Ты кто?

— Год назад вы дали мне свою карточку. Помните?

Мужчина сфокусировал на мне оба глаза.

— А вы один? — спросил он с тревогой.

Закрыл одни глаз ладонью и сам себе ответил:

— Один! Ты кто?

— Извините, — сказал я. — Я, пожалуй, пойду.

— Стой!

Он резко придвинулся, схватил меня за локоть.

— Сказал? — жарко зашептал он мне в ухо. — Сказал «спасибо» и сматываешься? Исполнил, так сказать, долг… Гумм..аанист!

Так же резко отпустил локоть, надменно выпятил подбородок.

— Как звать?

— Евгений Павлович…

— Жека! — радостно блеснула «голливудская» улыбка. — А я Алекса… Шура… Ильич. Жека, давай выпьем!

И опять шёпотом в ухо:

— Меня нельзя сейчас оставлять одного!

Честно говоря, я растерялся.

А Шура Ильич уже махал золотой карточкой перед носом пытавшегося возражать охранника.

— Плевал я на твоего Семёныча, так ему и передай! Литр! Литр «Смирновской», и чтоб запотевшая... Погнали, Жека!

На какой-то момент я, похоже, впал в прострацию. Со мной так бывает, моя бывшая говорила, что когда надо решать «вопросы», я становлюсь похожим на кролика перед раскрывшим пасть удавом. Гадюка!

В себя я пришёл от резкого крика в ухо:

— Жека!

Я отпрянул, потёр загудевшее ухо, огляделся. Вокруг была машина. В смысле, это я сидел в машине. С этим… с Шурой Ильичём. На коленях у меня лежал пакет с чем-то холодным, за тонированными стёклами беззвучно продолжал о чём-то канючить охранник. Я попытался, было, рассмотреть машину — такой крутизны даже в рекламах не показывали — но это моё занятие быстро пресекли.

— Живёшь где?

— Я?.. А зачем?

— А куда мы едем, по-твоему?

— П-почему?

— Жека, — Шура Ильич посмотрел на меня, как на идиота. — А куда же нам ехать? У меня нас быстро перехватят. Давай быстрей!

Всё-таки моя бывшая иногда была в чём-то права: я покорно назвал адрес. Машина взвизгнула покрышками, рванула с места, как маленький самолёт, и помчалась, не снижая скорости, виляя, подрезая, обгоняя, и даже, кажется, проскакивая на красный свет.

«Да он же пьян!» — ужаснулся я и твёрдо сказал:

— Александр Иль..

— Шура!

— Шура, вы…

— Ты!

— Ты не слишком быстро едешь?

— Не бзди, Жека! Зато не догонят!

— Кк-к-то?

— А ты думал? — осклабился Шура, ныряя под «кирпич». — Думал, отстанет? Нет! — он бросил руль и покачал у меня перед носом пальцем. — Куда ему теперь без меня? Он без меня ноль! Он, а не я!

Шура ненадолго замолчал и заговорил быстро и путано, всхлипывая и чуть не плача.

— Я ж ему… Он же обещал! Такое открытие, Жека! Такое… такое… весь мир перевернуть, и что? Говядина, рябчики и сало, на хрен бы... Да я лучше б червяков жрал! Ох, Жека, если б ты знал, если б знал... Твой вон тот подъезд? Машину там ставить не будем. На всякий…

Дома у меня Шура с сомнением оглядел дверь, не разуваясь, прошёл на кухню, пооткрвывал настенные шкафчики, нашёл стаканы, разлил водку, сунул один стакан мне, чокнулся. Всё это молча, как само собой разумеющееся. Да, похоже, права была моя бывшая…

А водка-то ничего. Да что там «ничего» — просто сказочная водка! Сто лет такой не пил, думал уже и делать разучились.

— Нравится? — поинтересовался Шура. — Ещё бы, это ж настоящее, как и твоё любимое мясо. Но как подумаю, на что потрачено моё открытие… — он кисло посмотрел на бутылку, — так век бы её не пил.

И налил ещё по одной.

По третьей мы пили уже в комнате. Он так и не разулся… кажется. И мой любимый стакан забрал себе. Но мне было уже всё равно, мне уже не хотелось, чтоб он исчез, так же как и появился.

— За тебя!

— За тебя, Шура! А что ты изо… ик… обрёл? Ты кто вообще?

—Я? — Шура задумался. — Не знаешь? Конечно. Кто знает Александра Ильича Кожина? Никто, — он перегнулся через стол, схватил меня за пуговицу. — Никто! Слышишь, ты — никто! Разве это сраве…спрадливо?..

Я с трудом оторвал его руку от моего пиджака. Вместе с пуговицей. Блин, кто теперь пришивать будет? Надо выпить!

— …Справедливо? — продолжал подвывать Шура. — А ведь меня должен был знать весь мир! Я же гений! Как Леонардо, как Эйнштейн, как Тесла с Калашниковым.

— И что ж не знают? — посочувствовал я. — Засекретили?

Шура вздрогнул.

— Кто?

— Государство. Ну, ты изобрёл что-то такое… — я попытался показать руками, и тебя засекретили. Чтоб за бугор не уплыло.

Шура внимательно посмотрел на меня через синие очки, хмыкнул и заржал. В голос. Нагло. Даже пальцем у виска попробовал покрутить. Не вышло — промазал. Я попробовал обидеться — тоже не вышло. Тогда мы, не сговариваясь, налили ещё по одной.

— Женя, представь себе такую ситуацию, — у Шуры даже язык почти перестал заплетаться. — Ты изобрёл что-то гениальное. Допустим… допустим, придумал, как удержать плазму для управляемого термояда. Знаешь, что это? Во-во, весь мир бьётся уже полвека, миллиарды баксов вбухали, отчаялись, а ты — бац и придумал. Сам. И уверен, что всё у тебя верно, и на кону почти дармовая, чистая и практически неиссякаемая энергия, вместо всего этого барахла и ты хочешь подарить это миру, пока он ещё не задохнулся от собственного дерьма. И взамен ты хочешь самую малость — чтоб все знали, чьё это открытие и, желательно, не посмертно. Вопрос: что будешь делать?

— Ну!.. — уверенно начал я. — Ну… это... А что ты так на меня смотришь?

Шура хмыкнул и отвернулся.

— В Академию… — уже менее уверенно предположил я.

— Ага, в комиссию по борьбе с лженаукой.

— В патентное бюро?..

Шура закатил глаза, демонстративно налил водки.

— Нет, — покачал головой я. — Должен же быть выход. Статью?.. На телевидение! Привлечь внимание!

— Ага, к Малахову на ток-шоу. Сядешь там среди экстрасенсов и колдунов.

— К военным?

— Каким военным, Жека? К военкому района? Тогда уж сразу Президенту письмо писать.

Почему-то мне стало страшно. Страшно и обидно. Обидно и страшно. Я ещё немного подумал, налил полный стакан водки и выпил.

— А что ж делать, Шура?

— Правильно! — сказал Шура и тоже выпил. — Будущее никого не волнует, наука почти сдохла под объединённой атакой попов, «эктрассенсов» и «эффективных менеджеров», на самый верх не пробиться, да и там… И вообще, никому ни хрена, кроме бабок, не надо. А значит что?

— Ччт-то? — шёпотом спросил я.

— Значит, надо искать олигарха. И если найдёшь, если сможешь убедить, что дело прибыльное, то может и…

Он резко замолчал, плеснул ещё водки, но пить не стал. Сидел, смотрел куда-то мимо меня, и взгляд у него был такой, что я, наконец, поверил.

— Так ты это… нашёл?

Шура опять взял стакан, понюхал, скривился, как от запаха сосиски без усилителя вкуса, снял очки. Я с содроганием увидел, что глаза у него влажные.

— Нашёл? Мне и искать не надо было. Петька. Петька Прохов. Мы с ним с детства... В одном дворе, в садике на одном горшке, в школе за одними девочками. Вместе в МИФИ поступили, вместе закончили. Только я в лабораторию потом, а он в бизнес. Поднялся, заматерел, к журналу ФОРБС подобраться мечтал. Не Петька давно — Пётр Семёнович Прохов. Но, поверишь, ко мне, как и раньше... Если что помочь, да и так. И всё говорил: «Если что стоящее придумаешь, ботаник, давай ко мне — я человек современный».

Шура опять замолчал, потянулся за водкой. Застыл.

— И что дальше? — не выдержал я.

— Дальше? — пить Шура всё же не стал. — А вот, как ты думаешь, нашёл бы ты олигарха, убедил. Освоили бы вы с ним термояд, и что дальше?

— К-как что? — удивился я. — Это же полный певе…перве…переворот! Триллионы! Не, эти… как их… биллиарды! Строить! Везде!

Шура скрутил правой рукой дулю и сунул мне под нос. Левой схватил стакан и выдул его до дна.

— Шиш, Жека, ничего такого не будет. А купит он несколько разваливающихся ТЭЦ. Побелит, покрасит, даже модернизацию проведёт. По мелочи. Кроме охраны, конечно. Это совсем наоборот.

— И что?

— Ты дурак, да? Сама ТЭЦ будет прикрытием, а где-нибудь за семью замками будет выдавать гигаваты электричества твоя термоядерная установка. С себестоимостью ноль целых фиг десятых копейки. А он их будет продавать. По тарифу. И чтоб никто ничего…

— А я?

— А тебя он купит. Большими деньгами и обещаниями, что надо немного потерпеть и уж тогда…

Мне стало обидно. Будто, это действительно, мою славу оттяпали, моё открытие заставили вместо страны или даже человечества работать на чей-то бездонный карман. Так обидно, так обидно, что аж в горле пересохло. Хорошо, что у нас ещё оставалось.

— Вот так и меня, Евгений, — очень тихо сказал Шура и вытер слёзы рукавом пиджака. — Знаешь, сколько у меня?.. Один этот костюм дороже твоей хаты. А зачем? Зачем?! — заорал он и снова заговорил жарким шёпотом: — Я ж не того хотел. Я ж… Можно было б всё узнать… все загадки. Александрийскую библиотеку прочесть, загадки этрусков, самое начало увидеть. А он мясо... Не готовы, мол… Надо проверить, как бы падар… парда… парадоксов не… А свинину перебрасывать можно? Это не парадокс? Скажи!

— Шура, а что ты изобрёл?

— Не допёр ещё? Ну, ты и тормоз! Как ты думаешь, откуда сейчас такое мясо? Кстати, и водка с рыбой?

Тормозом меня и моя бывшая называла. Но я решил не обижаться.

— Какая-нибудь ферма маленькая. Без химии и ГМО.

— Ферма? О, Господи! Где, Жека? Вся земля загажена, вместо воды хрен знает что, корма — сплошная химия, скот… Китайцы пробуют в геном свиньи ген сверчка ввести. А как ты думал прокормить такую ораву? И насчёт «маленькой»… Ты думаешь, у него только этот магазин? Да это так… Его продукты, Жека… мои продукты вся верхушка жрёт, включая Самого.

— Тогда откуда?

— От верблюда. Ладно, ты ж мне друг… Ферма, Женя, только не здесь, вернее не сейч… — он вдруг замолчал и стал подозрительно оглядывать комнату. — У тебя «жучков» нет? Лучше я напишу.

И он написал. Вытащил какой-то договор, накалякал несколько слов и бросил на стол. Прочитать я не успел.

— Не помешал? — раздалось от двери.

Я с трудом повернулся: в комнате стояли два высоких, удивительно похожих друг на друга мужика в плащах. Я прикрыл один глаз: мужики слились в одного. Сзади, маячили ещё двое, здоровых, как шкафы. Эти сливаться не желали.

— По-о-звольте! — грозно спросил я. — Как вы сюда?..

— Хорош! — мужик смотрел только на Шуру. — Опять?

— Опять! — с гордостью подтвердил Шура. — Ты меня оксо… оксопил. Нет, не меня — мою славу. Ты тиран, Петька! Тиран и ретроград! Ты не даёшь челво… человле… нам не даешь! Совершить величайший прорыв! Ты…

— Завёл, — брезгливо скривился мужик. — Вам бы только прорывы. Пока всё не разрушите. Прорыватели, мать вашу!

— А ты святой, да? — взвизгнул Шура. — Свинину можно, камешки можно, а Александрийскую библиотеку восстановить…

— Хоть нормальной еды поест народ. Пока ваши «прорывы» всё не похерили. Да что с тобой... Домой его! — тихо бросил он «шкафам», но те услышали, бесшумно двинулись вперёд.

Через минуту в квартире остались мы вдвоём. Мужчина цепко, словно через прицел, оглядел комнату, двумя пальцами поднял со стола бумажку. Прочитал и впервые посмотрел на меня. Нехорошо посмотрел, очень нехорошо.

— Я... — заторопился я. — Я не читал. Правда! Клянусь детьми! Я вообще ничего не зна… Правда, Пётр Семёнович!

Пётр Семёнович усмехнулся.

— Вы кто по специальности?

— Менеджер по продажам, начальник сектора. Я никому…

— Менеджер — это хорошо. Видите ли… Евгений, может вы и правда никому, но, сами понимаете, рисковать я не могу. Поэтому сделаем так — некоторое время вы поработаете у меня, там, где вы, действительно, «никому ничего», а там посмотрим. Да не бойтесь, вам там понравится.

Вот, собственно, и всё. С тех пор прошло два года, точнее семьсот девяносто пять дней. Ещё триста дней, мой «испытательный срок» закончится, и я снова окажусь в привычной для цивилизованного человека обстановке. Пётр Семёнович обещал, а обещания он выполняет. Чаще всего. Да нет, всё так и будет, ведь замечаний у меня нет, и работаю я хорошо. Объёмы поставок за эти годы значительно повысились и, без ложной скромности должен заметить, что во многом это, благодаря мне. Хотя, если честно, работать здесь легко. Нет, тут вовсе не идиллия, и торговцы те ещё фрукты, но уж слишком много для них значит такое почти забытое у нас понятие, как честь. Как дети малые, честное слово! Я это быстро усёк и стал пользоваться. Для пользы дела. Помогает.

Работа мне привычна: я нахожу потенциальных клиентов и заключаю с ними договора на поставки необходимых нам товаров. Как правило, это мясо, рыба, немного алкоголя. Качество — от отличного до превосходного. Другого здесь найти трудно, «соевого» мяса они не знают. Иногда, правда, бывают особые поставки. Вот недавно я провернул отличную сделку, в результате которой к нам попала партия прекраснейших изумрудов. Пётр Семёнович был доволен.

Нет, вы не думайте, что я действую один. Наших тут не так мало. Надо же и точку — они говорят «портал» — держать, и товар переправлять, и деньги местные приобретать. Но этим занимаются другие, я с ними стараюсь особо не контачить. Во избежание. Хотя, если разобраться, то даже так я знаю немало. Благодаря своим интеллектуальным способностям, конечно. Например, знаю, что местные деньги приобретаются чаще всего в обмен на бриллианты. Синтетические, конечно, но... Впрочем, стоп! Тс-сс!

Вообще-то здесь не так уж плохо. Это я поначалу думал, что и дня не выдержу, а теперь привык. Тихо здесь, спокойно, размеренно. Воздух чистый, воду не нужно фильтровать. Про мясо и прочую еду я вообще молчу. Такого вам и не снилось!

Иногда перед сном я думаю о Шуре и Петре Семёновиче, о судьбе изобретения. Я не знаю, кто из них прав. С одной стороны, если б сбылись Шурины мечты!.. Бог мой, даже у меня дух захватывает, хотя моя бывшая говорила, что… Что там сгоревшие свитки Александрийской библиотеки, можно было бы узнать вообще всё! Всё, что было! Да… А с другой… Обязательно нашлись бы желающие кое-что, так сказать, подкорректировать. Так что, наверное, Пётр Семёнович прав. Хотя он и сам… Тут я обычно засыпаю.

Конечно, многого мне здесь и не хватает. Но, во-первых, можно привыкнуть и, во-вторых, осталось всего триста дней.

Кое-что и раздражает. Например, одежда. Вот сейчас мне уже пора выходить. На улице жара под тридцать, а на мне одежды, как на капусте. Рубашка, обязательный галстук, жилет, пиджак, брюки, подштанники, носки на этих чёртовых носкодержателях, надраенные ботинки, шляпа, чёрт бы её побрал. Да, не забыть положить в карман чистую тряпочку. Нет, не платок — платок само собой. Ага, взял.

Сейчас я выйду, пройду через двор с яблонями и грушами, захлопну калитку. На щеколду можно и не закрывать, но я закрою. Дальше надо пройти переулочком, перейти улицу и взять «такси». Вот это-то самое и опасное. Нет, не «такси», что вы? Главное — переходя улицу, не вляпаться в лошадиный навоз. Его тут полно, ведь местные «такси» приводятся в движением лошадьми, а они… Конечно, в кармане тряпочка, но всё равно неприятно.

Потом я кликну мальчика, куплю газету. «Губернский вестникъ», я всегда его покупаю. Сегодня там вверху будет написано: «16 августа, 1903 года, четверг»…

Ну вот, вляпался всё-таки, зз-зарр-раза! Ну и вонь! Ладно, уже недолго осталось. Мясо мясом, но и другого тоже хочется. Горячей воды из крана, телевизора, воздуха, терпко отдающего бензиновой гарью. Ничего, скоро мой испытательный срок закончится и всё это у меня будет. Надолго ли хватит «испытательного срока» у всего нашего мира, если нормальную еду уже сейчас можно приобрести только в прошлом, я не знаю. Да и не так уж это важно: мне-то теперь точно хватит. Кстати, может и воздух отсюда брать? Для избранных? Надо будет Петру Семёновичу подсказать.

Скоро. Всего триста дней, уже почти двести девяносто девять.

Дотерплю.