- Люди добрые! - взывала Ираида Петровна. - Одиннадцатый класс заканчиваем и в слове "будущее" пишем букву "ю"! Как тебе не стыдно, Меркулова?
   Она требовательно смотрела на Верку, ожидая немедленного раскаяния, но Верка ожиданий не оправдывала и краской стыда не покрывалась. Пряча глаза под длинной челкой, она стояла, подставив себя под град обвинений, и блаженно улыбалась, словно визгливый голос учительницы литературы был теплым весенним ветром. Всем своим видом она показывала, что распекать ее не имеет никакого смысла.
   Верка была закоренелой троечницей. Другие оценки ее не интересовали. Даже когда однажды в каких-то темных воспитательных целях ей поставили пятерку по истории, на нее это не произвело должного впечатления. Учителя махнули рукой и перестали расходовать на нее драгоценный педагогический талант.
   - С такими знаниями ты не только никуда не поступишь, тебя из школы не выпустят, - пророчила раскрасневшаяся Ираида. - Получишь вместо аттестата справку.
   Верка хмыкнула. Справка - это откровенное вранье. Даже если бы она выпрашивала эту справку стоя на коленях, никто бы ее не дал. Так что через месяц она, как и все получит аттестат. Ираида тоже прекрасно знает цену своим липовым угрозам. Ее немолодое рыхлое лицо раскраснелось не от гнева - это распалившееся майское солнце жарило сквозь окна, с которых хлопотливые родители сняли жалюзи. Первого сентября жалюзи опять будут висеть на своих местах, сияя приобретенной в химчистке чистотой, но Верки здесь не будет и в помине. Она будет наслаждаться свободой и жить взрослой жизнью. Об этой новой жизни у нее было смутное представление. В будущем она видела себя полулежащей на шикарном диване в длинном прозрачном пеньюре с бокалом в руке. Этим ее фантазия ограничивалась. Что там было в бокале, и откуда взялся диван, она не задумывалась.
   - Ты что же собралась дворником работать? - не успокаивалась Ираида.
   - Вам-то какое дело? - огрызнулась Верка. Она уже плюхнулась на свое место, давая понять, что разговор окончен - Мне без разницы, могу и дворником.
   - Вот, - обрадовалась Ираида. - Вот какое "будующее" ты себе уготовила. Потому что тебе безразлична не только литература, тебе безразлична школа вообще. А когда человек безразличен к учебе, он равнодушен к собственной судьбе. Тебе всё - все равно. Потому что у тебя нет мечты.
   А вот здесь Ираида ошибалась. Мечта у Верки была. Эта мечта висела на плечиках в магазине "Орхидея" и стоила четырнадцать тысяч рублей. Платье было ослепительно желтым, с огромным бантом на талии и должно было идеально сочетаться с Веркиными крашенными в черный цвет волосами и с материными туфлями на шпильках. За это платье она готова была отдать не только какую-то литературу, - всю школу вместе с учителями и даже свое неясное "будуюшее". Но, к сожалению, в магазине таких жертв не принимали - брали только деньгами, поэтому Веркина мечта грозила стать несбыточной.
   Платье могли бы купить родители, если бы захотели. Но они не захотят. У них на все один ответ: "нет денег". Хотя мать все время что-то покупает. Она продает букеты в цветочном салоне и зарплату тратит на кофточки и босоножки. Покупает там, где распродажи, скидки и "все по триста", для нее платье за четырнадцать тысяч - это беспредел, и рассчитывать Верке приходилось только на чудо.
  
   Чудо произошло. Несмотря на то, что начало было малообещающим - мать повела себя как предатель:
   - Отец, слыхал, что она хочет? Не много, не мало - четырнадцать тысяч! У меня куртка зимняя за полторы, а ей платье - раз выйти - за четырнадцать!
   Верка решила биться до последнего:
   - А причем тут твоя куртка? Мне что в твоей куртке на выпускной идти?
   - Тебе поступать надо, - вспомнила мать. - Думаешь, бесплатно куда возьмут?
   От разговоров про "поступать" Верку начинало тошнить. Время от времени то мать, то отец, напуская на себя умный вид, убеждали ее, что "поступать" надо обязательно. И сейчас мать специально зацепилась за это "поступать", чтобы уйти от разговора про платье.
   - Не буду я никуда поступать!
   - Скажи ей, отец!
   Отец высунул из ванной наполовину выбритое лицо:
   - Что я ей скажу? Я могу ее только отпороть. И тебя тоже.
   - А меня за что?
   - За что? А в кого она такая? Кто у нас натаскал тряпья в дом - повернуться негде? Ты за всю жизнь ни одной книжки не прочитала, а шмотья накупила - шифоньер скоро лопнет. Вот и дочь такая же, пример-то перед глазами! - Отец выдохся, но все еще продолжал махать руками, поочередно указывая бритвенным станком то на мать, то на Верку, то на шкаф.
   - Мать недолго собиралась с мыслями:
   - Я значит, тряпье скупаю, а ты чем занят? Ты что ли книжки читаешь?
   - Читаю!
   - Так это значит, книжками от тебя каждый вечер разит!
   Родители переключились друг на друга, Верка, разочарованная тем, что до ее выпускного бала никому нет дела, увеличила громкость телевизора и демонстративно уставилась в экран. Мать с отцом грызлись за ее спиной, обвиняя друг друга во всех грехах, ей надоело прислушиваться, и она стала вникать в содержание передачи. Родители перешли на крик.
   - Хватит орать, - гаркнула Верка.
   И тут произошло чудо. Отец скрылся в спальне и спустя минуту вынес оттуда четырнадцать тысячных купюр. С видом победителя он пронес их мимо потерявшей дар речи матери и вручил Верке.
   Мать проводила деньги таким взглядом, словно это были ее родные дети, уезжавшие навсегда.
   - Он еще и заначки делает, гад! - с тоскою в голосе сказала она неизвестно кому.
  
   Когда Верка шла в школу, прохожие оглядывались на нее, а она держалась изо всех сил, чтобы рот не расплывался в самодовольной улыбке. Непривычно высокие каблуки изменили походку, желтое платье топорщилось, высоко открывая длинные ноги, бант колыхался в такт шагам, а черная челка силами парикмахера победоносно торчала как флаг самурая.
   Войдя в вестибюль, где выпускников встречали улыбающиеся учителя, Верка замерла в ожидании восторга.
   - Меркулова, - погладила ее по голому плечу Ираида. - Ты в этом платье прямо конфетка в фантике! Красавица!
   Слова учительницы окончательно стерли с Веркиного лица отрепетированное перед зеркалом высокомерно-безразличное выражение. Ее распирало счастье.
   Актовый зал заполняли родители, родственники, любопытные соседи, друзья и подруги. Ревниво осматривающие друг друга выпускницы на фоне обычной публики выглядели случайно залетевшими сюда райскими птицами. Наткнувшись их на оценивающие взгляды, Верка раздумала присоединяться к "птицам". Ей было неинтересно рассматривать чужие наряды, она хотела смотреть только на себя, поэтому и отправилась туда, где для этого было зеркало.
  
   Открыв дверь в туалетную комнату, Верка сначала увидела, одиноко стоящую на кафельном полу пару белых туфель, а потом двух Ленок - Иванову и Кац. Обе в платьях до пят и с полными слез глазами. Она остановилась в нерешительности.
   - Шикарно выглядишь, Меркулова! - просипела босая Иванова. - Ты водку раньше пила?
   На всякий случай Верка соврала:
   - Пила.
   - Из горла?
   - Почему из горла?
   - А мы из горла. Чуть не подавились. Сейчас Светка стаканы принесет. Будешь с нами?
   Верке стало интересно. Надо же, отличница Иванова вместе с такой же отличницей Кац пьют водку в туалете!
   - А если нас засекут?
   - Дура ты, Меркулова! Мы школу окончили, поняла? Нам теперь никто ничего не сделает.
   Светка пришла не одна. С ней вместе в туалет ввалились близняшки Уткины.
   Хихикая, девчонки подставляли свои пластиковые стаканчики, а Лена Кац с азартом разливала водку. Верка не успела опомниться, как в руке у нее оказался такой же стакан, наполовину наполненный прозрачной жидкостью. "Может, это все-таки вода" - усомнилась она и поднесла его к носу.
   - Не нюхай! - посоветовала Иванова. - А то сразу вырвет.
   По рукам пошел пакет с нарезанной ветчиной. Лизнув водки, девчонки набивали ею рот, стараясь не смазать губную помаду.
   - Пей, Меркулова.
   Верка осторожно глотнула. Вкус у водки был мерзкий, в придачу горло запылало огнем. Пока она прислушивалась к себе, кто-то взвизгнул:
   - Смотрите, Меркулова пьет и не закусывает!
   Впервые в жизни на Верку смотрело столько восхищенных глаз. Она смело сделала второй глоток. В животе у нее расплылась горячая клякса. Жующие ветчину девчонки смотрели на нее во все глаза, словно она была Дэвидом Копперфилдом, исполняющим невероятный трюк. Когда опустел стакан, восхищенная Лена Кац наполнила его вновь. И Верка продолжила пить. Она не знала, почему у нее так лихо получается. Ей было противно, но она терпела и не морщилась.
   Из коридора донеслась музыка.
   - Начинается! - зашипела Иванова. - Пойдемте!
   Девчонки побросали стаканчики в урну, туда же отправили пакет с недоеденной ветчиной и разноцветной стайкой побежали в актовый зал. Верка посмотрела в свой стакан - на дне его еще плескалась водка. Подумав, она вылила ее в раковину. Зрителей уже не было, и продолжать пить дальше не имело смысла.
   Посмотрела в зеркало и понравилась сама себе - лицо порозовело, а глаза заблестели необычным блеском. Верка хлебнула тепловатой воды из-под крана и вышла из туалета.
   Музыка гремела так, словно оркестр играл не в актовом зале, а прямо здесь в коридоре. Она сделала несколько шагов, и ее качнуло в сторону. Верка удивилась. Держась за стены, она повторила попытку двинуться с места, но пол вдруг ушел у нее из-под ног. Она с трудом удержалась, чтобы не упасть. Все вокруг завертелось и заходило ходуном. Верка закрыла глаза, и в это же мгновенье свихнувшаяся карусель подхватила ее и закрутила с бешеной скоростью. Ноги стали ватными, и стало понятно, что дальше идти она не сможет, что надо лечь, хотя бы на минуточку, на две минуточки... Она заставила себя открыть глаза, карусель нехотя затормозила. Из последних сил Верка дошла до первой попавшейся двери, толкнула ее и увидела маленький топчан. Не веря своему счастью, она рухнула на него и мгновенно уснула.
Где-то там актовый зал разрывался от музыки и аплодисментов, по всей школе гуляли запахи деликатесных закусок и горячих блюд, а тишину коридора на первом этаже изредка нарушали обменивающиеся впечатлениями выпускники, спешащие в туалет и - быстрее, быстрее назад - туда, где царил долгожданный бал. Из этого коридора через узкую щель неплотно прикрытой двери в маленькую каморку без окон, проникал свет. Здесь, окруженная ведрами и швабрами, спала мертвым сном Верка. Лицо ее было бледным как у смертельно больного человека, на лбу под черной челкой мелкими каплями выступила испарина. И только яркий желтый бант, словно смятые крылья огромной бабочки своим солнечным цветом вселял надежду, что все можно поправить, и бабочка сможет летать.