Лето 1981 года, военный госпиталь в Кандалакше.

Я тогда лежал в этом госпитале, лечился в отделении нейрохирургии. Сотрясение мозга было после казарменной драки. Но не об этом сейчас.

Как-то наш начальник отделения, главврач-майор, попросил меня и ещё одного бойца отнести на носилках прапорщика из офицерской палаты (он не вставал) на физиопроцедуры. Ну и обратно в палату после процедуры, само собой.

Мы взяли у сестры-хозяйки носилки и вошли в офицерскую палату за прапорщиком. Он был бортмехаником вертолёта, их вертолёт горел, падал, этот прапор получил ожоги, повредил позвоночник, потому и не вставал.

Когда я вошёл в их палату, в нос мне сразу ударил резкий запах мочи и застоявшегося говна. Может, почудилось мне? Смотрю – второй солдат, что со мной пришёл, тоже нос наморщил. Значит, не почудилось. А в той же палате находились и другие офицеры, как ни в чём ни бывало, словно не замечали. Некоторые при этом спокойно жрут домашние харчи, что им жёны принесли. У них что, носы позакладывало? Как можно находиться в такой палате, да ещё есть при этом?

Уже когда мы принесли того прапорщика после процедур обратно в палату, я спросил его:

– У вас что, утка не вынесена?

Он кивнул головой. Во, дела! У нас в палате тоже есть лежачие больные, но их посуда под фекалии выносится немедленно, минуты не стоит, а палата тут же проветривается. Причём этих лежачих строго предупредили, что если они оправятся ночью, то должны сразу будить кого-нибудь из нас. Чтоб не воняло всю ночь.

Я тут же вытащил из-под его койки-каталки переполненную утку, унёс её в сортир, ершиком тщательно вымыл с хлоркой, потом водой с мылом, и принёс обратно в палату.

– Скажите, – спросил я прапорщика, – а что, утку вашу совсем не выносят?

– Выносят, раз в сутки. В пять утра приходит санитарка, убирает палату и выносит утку.

Точно, вспомнил я. К нам по утрам она тоже приходит убирать, только выносить за лежачими ей не приходится, в нашей палате – всегда всё вынесено.

– Скажите, – ещё раз спросил я раненного бортмеханика, – а почему ваши товарищи по палате не выносят за вами? Ведь дышать же нечем, им самим не противно?

– Эх, воин... – вздохнул прапорщик. – Ты ж сам военный, а не понимаешь: ну как это лейтенант или даже целый капитан будут выносить парашу за прапорщиком?

"Ах, вот оно что". – Подумал я. – "Западло им, значит".

Я рассказал об этом ребятам со своей палаты. Их мнение было единодушным: "Это не офицеры, это скоты!"

А Виталий с Ленинграда, который угодил на госпитальную койку с острым радикулитом как раз за день до дембеля, рассудительно заметил:

– Ну, одно другого не исключает.

Мы рассказали потом о вони в офицерской палате главврачу отделения, офицеры той палаты были им жестоко вздрючены (крик был слышен на всех пяти этажах). С тех пор утка из-под парализованного прапорщика выносилась ими немедленно.

Уже много лет спустя, когда в начале 90-х работал в Эрмитаже, я прочитал в музейной брошюре, что во время Первой Мировой войны здесь, в этих залах (только тогда это был Зимний дворец, резиденция российских императоров, а Эрмитажем называлась лишь часть дворца) размещался военный госпиталь для солдат и офицеров. И дочери российского царя работали сёстрами милосердия в этом госпитале (есть фото в книге), ухаживали за раненными, выносили их утки. И не западло им было.