Голубая, трехместная палатка уютно устроилась в складке большой скалы, защищенная ею от гремящего вниз по горному каньону-ущелью промозглого ноября, с его надоедливым, почти горизонтальным от бешеного ветра мелким, но плотным дождем. Мы сидим внутри палатки, вдоль тоненьких капроновых стенок, где посередине басовито шумят под стеклотканью два газовых примуса. Их шум, тепло и голубоватый отсвет пламени на наших обветренных лицах, сухая одежда на нас, приносят в наш маленький бивачный мирок, и бродяжьи души покой и уют. Мы теснее прижимаемся плечами друг к другу, вспоминая перипетии этого тяжелого ноябрьского дня, кажущуюся бесконечной борьбу со скользкими скалами, дождем, ветром, насквозь промокшей одеждой и обувью.

Погода и, совсем уже по-зимнему рано севшее солнце загнали нас на ночевку в складку скалы, защищающей с одной стороны от ветра и дождя. Под его секущими, ледяными струями мы, совсем замерзшие, забивали железные крючья в покрытую небольшими трещинами поверхность скалы, крепили к ним сетку, и, лихорадочно таская камни, стали закладывать ее, расширяя короткий уступ, непригодный даже для одной палатки в удобную и ровную для ночлега площадку. Раскинули палаточный тент и уже на исходе физических и душевных сил поставили под ним палатку. Мое робкое предложение натаскать еще камней и выстроить от незащищенного скалой входа ветрозащитную стенку встретили мрачными взглядами, и быстро побросав в палатку рюкзаки полезли в укрытие. Дрожа от холода, стали срывать с себя мокрую одежду, стуча зубами и паря дыханием и лихорадочно переодевались в сухое и теплое.....
Теперь же, сидя внутри и прислушиваясь к вздохам плова из-под крышки котелка, принюхиваясь к вкусным запахам, радовались окончившемуся еще одному тяжелому дню, тем не менее, по-доброму вспоминая его суровое течение, перешедший в относительно спокойный вечер. Вечер, привычный, много раз, повторявшийся в горной жизни каждого из нас - непогода и эта кажущаяся такой ненадежной палатка, сытный ужин, сухари, чай, халва, на дне кружки спирт, настоянный на кедровых орешках, дали знакомое тепло, разливающееся по телу, перемешиваясь с усталостью и болью в наработавшихся мышцах. После чая вновь потянулся неторопливый, вялый разговор, прерванный ужином. Сквозь усталость и слипающиеся глаза, видя клюющих носами ребят я, потянувшись хрустнувшими суставами, поставил окончательную точку дню логичной, простой фразой, наработавшегося за день человека, которому завтра еще предстоит долгий и тяжелый путь
- А давайте-ка спать...
И снова - погасшая свеча причудливыми потеками, как навершие черепа-каски, внутреннее тепло спальника, засыпающих ребят рядом, наконец, сладкая полудрема и провал в тяжелое забытье сна...
...Тент палатки громко хлопнул под сильным порывом ветра и потащил, гремя, привязанной к нему оттяжкой камень. Палатка под сильным порывом сложилась и легла на наши лица.
- Вашу мать, - сонно забормотал я, откидывая теплый синтепоновый спальник-одеяло и хватая прикрытой тельняшкой грудью остывший воздух внутри палатки. -Говорил же вам, давайте из камней стенку-ветрозащитку выложим! - в глубине души ругая себя последними словами за сговорчивость и отступление от правил, стал торопить сонных, еще ничего не понимающих мужиков.
Бурча себе под нос ругательства про погоду, по очереди натягивая на ходу не высохнувшие за ночь ботинки, полезли наружу. Налобные фонарики тоненькими лучами еле выхватывали из темноты косо несущиеся струи дождя, гнущиеся под шквальным ветром спички вековых сосен, растущих на уступах, скрещивались на бесформенной груде снесенной бешеным ветром палатки, наши мечущиеся с громадными камнями в руках фигуры и быстро растущую кладку ветрозащитной стенки. Через полчаса, снова поставив и надежно закрепив палатку, теперь защищенную со всех сторон, сидели, закутав ноги спальниками и, потягивая из больших кружек дягтерной крепости горячий чай, потихоньку разговаривали, чутко прислушиваясь к реву ветра за каменной стенкой и шороху дождя по барабану палаточного тента.
- Ну, началось... - с тоской сказал Дима, кивнув неопределенно за тонкую стенку.
- Вообще то это только начало, - усмехнувшись, сказал я.
- Начало чего? - спросил самый молодой из нас Сережка. - Дождь и ветер вроде не кончались или вы вообще ноябрь в виду имеете?
- Закономерно, - заметил я ему, - Начало ноября - это, как правило, и начало вот такого абзаца в горах. - И добавил, - Хорошо еще снег не пошел, но морозом пахнет.
- Не накликай, - усмехнулся Дима.
- Ладно, ребятки - согрелись и баиньки, - позевывая и заворачиваясь в спальник, сказал я.
И уснул под рев ветра.

Сон был короткий. Мне только начал сниться яркий солнечный день и лениво плещущееся море у ног, как какие-то люди связали меня веревкой и начали закапывать стоймя в песок. Потом насыпали песок на голову, предварительно закрыв лицо мешком, я стал задыхаться и проснулся. В привыкших к реву ветра ушах зазвенела тишина, и бухали молоточки пульса. Мокрая палаточная ткань плотно прижалась к лицу, не давая дышать. С трудом, пошевелившись, и создав вокруг себя пустое пространство, сумел вытащить руки и отжать от себя лежащую на нас палатку. Начал расталкивать недовольно ворочавшихся мужиков:
- Давайте, черти, ну вас на хрен - снегом завалило. Подъем, вставайте, задохнемся к черту. Втроем еле сбросили с себя давящую тяжесть.
- Что это было? - хриплым шепотом спросил Серега.
- Снег пошел, - сквозь зубы ответил ему я, вколачивая ноги в мокрые, тяжелые высокогорные ботинки.
Сталкиваясь и мешая, друг другу в палаточной тесноте лихорадочно натягиваем на себя свитера, пуховки, снова натягиваем на головы гарнитуры налобных фонариков. Я, одевшись первым, потянул молнию-застежку на входе палатки, и в свете фонаря из черного лаза полетели крупные хлопья мокрого снега. Снег сразу налип на стекло фонарика, погасив его луч. Вылезая из палатки, мне пришлось пробивать телом наметенный ветром у входа здоровенный сугроб. Голые руки сразу заломило от холода, ветер играючи повалил меня в него, и, как бы издеваясь над моей беспомощностью, забил большой комок снега в щель между воротником и открывшейся шеей. Комок мгновенно начал таять от тепла тела, и по груди поползли обжигающие, ледяные струйки талой воды. Выбравшись из сугроба и неустойчиво балансируя на скользких, шатающихся камнях, скрытых под толстым слоем снега, я увидел то, от чего все тело покрылось мокрым, холодным потом, и по спине поползли мурашки. В белой мгле, окружавшей меня со всех сторон, исчезли палатка, ребята, кладка ветрозащитной стенки, черный распадок скального кулуара, приютившего нас. Вокруг не было темно. Белая мгла, казалось, давала не ясный, призрачный свет и в пятне залепленного снегом фонарика мелькали быстро несущиеся хлопья. Они били в лицо, покрывая плотным слоем глазницы, ноздри, облепляя со всех сторон пуховку и штаны. В глазницах снег быстро таял и стекал по щекам, пропитывая холодной, неприятной влагой воротник толстого водолазного свитера грубой вязки. Задыхаясь и прикрывая лицо руками, присел обратно в сугроб и, открыв широко рот, вздохнул полной грудью, сразу же пожалев об этом. Ветер извернулся потоком и забил колючий снег, попавший на вздохе в легкие, в рот, заставил зайтись хриплым кашлем. Подавляя ухнувшее паникой и одиночеством сердце посередине метели, замерзшими пальцами стал ощупывать быстро исчезающие под снегом следы своего падения. Тыркаясь вправо-влево, словно слепой котенок, попробовал закричать, но рев урагана перекрывал слабый человеческий голос. Получив новую порцию снега и ветра, поскользнувшись на камнях вновь неуклюже покатился в сугроб и остановился, больно ударившись боком о что-то твердое, выросшее неясной чернотой посреди непрерывно куда-то несущейся белой круговерти. Подавшись вперед, нащупал холодные, заботливо уложенные друг на друга камни и еще не веря своему счастью, на четвереньках быстро пополз вдоль стены, ощупывая ее на ходу и боясь снова потеряться в бесконечно падавшем со всех сторон снегу. Пробивая головой и плечами плотный бруствер, наваленный ветром вдоль стены, я неожиданно для себя наткнулся на ногу в грубом ботинке, и в тот же момент дружеская рука подхватила меня и потащила в затишье между стеной и палаткой.
- Куда ты подевался? - перекрикивая вой ветра в оба уха закричали мне ребята. - Видим, только зад мелькнул из палатки, и тебя нет...
Я счастливо обнял их за плечи и расцеловал в мокрые щеки.
- Делать что будем дальше? - стали вновь спрашивать, уворачивясь от мокрых объятий.
Я успокоился и, уняв радость, прокричал, приблизив лицо:
- Доставайте миски, будем откапываться. Только не теряйте из виду палатку и за стенку не вылезайте - потеряться сейчас, раз плюнуть.
Быстро, работая с трех сторон, откопали палатку и вновь полезли внутрь.
- Даааа… дела,- вытирая мокрое, поросшее за поход седоватой щетиной лицо Дима, - Гляди, что твориться.
- Даже и глядеть не хочу, - буркнул я и начал рассказывать о своем снежном приключении.
- Мдаааа - под шумок в очередной раз разгоравшегося примуса задумчиво протянул Дима и, проводив взглядом парок, поднимающийся от кружки, добавил, - Смотри, клаустрофобией не заболей...
Я, улыбаясь щурился на прыгающее пламя свечи, хриплым голосом сказал:
- Дежурить будем по очереди. Дежурному, когда палатка будет садиться на уши - вылезать и отгребать снег. Только от палатки ни шагу - а лучше сейчас веревку-проводник привяжем к растяжке и по нему ходить. - И добавил, принимая из рук Сереги кружку с чаем и плавающей в нем четырехлучевой звездой отраженной свечи, - Горяченького попьем и всем спать, а я первый подежурю.

Переставил свечу на своей альпинисткой каске, чтобы не мешала спящим, и уставился в мерцающий огонек, закутавшись в отсыревшую в тепле пуховку. Пламя металось в зрачках, удлиняясь и танцуя, вытягивая из души спокойные мысли о возвращении, работе, семье. Мысли были слишком спокойные, и рев ветра за стенкой не прерывал их, а помогал их течению и усыплял. Сам не заметив, как задремал, проснулся оттого, что стенки палатки под тяжестью снега приблизились друг к другу и надавили мне на плечи и голову, и с них в точке касания с моей головой потек холодный ручеек за шиворот. Испуганно таращась со сна, руками сбил сколько мог снега со стенок и, вздохнув, повязал на грудь веревку, полез с миской наружу. Быстро отгребая снег от входа и выбрасывая его куда-то в окружающую палатку белую мглу по-прежнему бешено несущегося снега, согрелся и устало разогнувшись долго смотрел на кружащиеся в свете фонар, в диком танце снежинки и, стряхнув перед входом облепивший меня снег, полез в палатку.
За установленный час вылезать пришлось три раза. Основательно устав я с удовольствием растолкал Диму и, скинув совсем мокрую пуховку и ботинки, залез в теплый спальник, натянув его край на голову, провалился в черную темноту без сновидений, в глубине души надеясь проснуться солнечным, тихим утром.

Открыв глаза от толчка в бок, прислушался к реву ветра и со вздохом спросил зевающего и трущего глаза Серегу
- Ну, и когда это кончится?
Тот сонно пожал плечами и полез на нагретое мной место. Я с неохотой вырыл из-под каримата совсем мокрую пуховку и, недовольно морщась, стал натягивать ее на себя. Сунув руку под полог, достал замерзшие дубовые ботинки и, глядя на играющие россыпями бриллиантов в свете фонарика мерзлые кристаллики льда на коже, произнес в растяжку сам себе:
- Таааак… Мороз Иванович к нам пожаловал...
Разогрел кожу ботинок на примусах, быстро натянул их на ноги, посмотрел на часы и, отметив про себя - полседьмого утра, полез из палатки. Луч фонарика снова выхватил из ночной мглы чистую белизну снега вокруг, черные стены скал. Потом слабым светом осветил сосны-спички, цепляющиеся корнями за уступы, гнущиеся от ровного сильного ветра, рвущегося вниз по каньону, от невидимых в черноте ночи ледовых вершин- великанов. Ветер привычно свистнул в уши под капюшон пуховки, надавил на плечи, пригибая к земле, затрепетал складками свободного кроя одежды, загремел собравшимся на ней льдом. Я набрал снега в котелок и полез назад готовить завтрак и будить разоспавшихся мужиков.

- Как погодка? - потягиваясь, спросил меня Дима.
Я, засыпая в закипевшую воду овсянку, ответил ему:
- Снег не валит, нам и достаточно. Уходить надо - от гор в ноябре смешно погоды ждать. Раз на улице мороз - снегопадом сильным не пахнет. Будем уходить!

Через час, наевшись до отвала овсяной каши с фруктами и сливочным маслом, напившись чаю, уложив, а вернее сказать, забив мокрыми вещами, снаряжением и палаткой сразу от них потяжелевшие рюкзаки, обвязавшись веревкой, полезли в теснину каньона, тяжело перелезая через свеженаваленый бурелом и утопая по пояс в снегу.

Низконесущиеся свинцовые тучи задевали стенки каньона, завихряясь кольцами вокруг уступов скал и стволов сосен. Ветер толкал нас в спину, сбрасывая с обледеневших стволов, заставляя непрерывно держать равновесие, цепляться за сломанные ветки. Валил нас в забитые глубоким снегом щели, в этом хаосе из поваленных деревьев и вековых валунов.
Я, идя впереди и пробивая тропу в снегу, время от времени поднимал лицо к небу, ожидая близких снежных зарядов. Оглядываясь назад, в завалах видел тяжело ворочавшихся ребят. Пар от дыхания и мокрых ветрозащиток выпадал инеем и сосульками на краях капюшонов и внизу курток. Все это вместе с огромными рюкзаками превращало нас то ли в спятивших Дедов Морозов на прогулке, то ли в очумевших бурлаков, тянущих тяжелую баржу по каньону, ощущение чего добавляла длинная веревка, налипшими на ней комьями льда, вычерчивающая на снегу причудливые змеиные следы. Остановившись и поджидая ребят, я, клацая зубами от холода, не мог сдержать нервного, громкого смеха. Подойдя, они опасливо и одновременно участливо поинтересовались состоянием здоровья. Сквозь зубную чечетку я выдавил из себя:
- Видели бы вы себя сейчас.
Они посмотрели друг на друга и закатились в таком же смехе.
- Ладно, ладно, - сказал я, доставая тент из рюкзака, - Залезайте, сейчас погреемся немного, карту поглядим и попрем дальше.
Сложили рюкзаки вплотную и, набросив на себя тент сели, придвинувшись поближе, друг к другу. Я достал карту, линейку, компас. Сориентировался и карандашом провёл линию маршрута к ближайшему населенному пункту, одновременно измеряя расстояние линейкой.
- Ну, всего-то ничего, - произнес Сергей, еле удерживая рвущийся из рук тент.
- Нда, ничего, - согласно кивнул я, - А ты случайно не заметил, за сколько мы прошли последние... - я приложил линейку, соединяющую место на карте, где мы сидели с точкой, обозначавшей место ночевки, - Пять километров? Так вот, последние пять километров мы ползли четыре часа! У нас впереди тропа, идущая по каменной полке над каньоном на высоте без малого семьдесят метров. А это обледеневшая полка, забитая снегом местами, где можно стоять только на носках, перильная веревка со страховкой, плюс разрыв этой самой каменной полки метра в три, где нужно прыгать! И после этого вниз по лесу до дороги и еще десять километров до населенного пункта через снег, где местами нам будет...
- Так давайте заночуем, - предложил Дима.
- Ага-, иронически поднял бровь я, - И получим на наши головы еще один снежный буран. Просидим под ним пару дней, не выспимся еще пару ночей, там кончаться продукты, газ, тепло и... Нет, ребята, валим вниз и точка.
Они послушно поднялись, ежась от мороза и забрасывая рюкзаки за плечи. Я отвернулся от них и пошевелил правым коленом. Черт его знает, должно быть застудил, кувыркаясь ночью в сугробе. С каждой ходкой оно болело все сильнее и сильнее. Охнув от боли и тут же выпрямившись, привычно растянув лямки, сунул под рюкзак правое, потом левое плечо и так же привычно приняв знакомую тяжесть на спину, застегнул ремень рюкзака. Крикнул во все легкие, пытаясь перекричать шум ветра:
- Держитесь за мной!- побрел, прихрамывая, расталкивая снег и оставляя за собой утоптанную дорожку-траншею.

Мерзлый крюк, звеня, уходил в скальную трещину. Я подышал на замерзшие пальцы рук и, сунув кисть в грубую брезентовую рукавицу, двумя сильными ударами загнал крюк по самую головку до скалы. Повесил карабин, и веревка уверенно легла на свое место. Держась за скалу, вышел на площадку, где лежал разрыв тропы в скалах. Забил еще два крюка и принял на площадку мужиков. Стоя на самостраховке и глядя вниз в пропасть, Дима присвистнул от удивления:
- Ни хрена себе...
Обрыв и правда выглядел страшно. Продолжение тропы было в трех метрах от нас, но эти три метра перечеркивал семидесятиметровый скальный обрыв. Я и сам стоял рядом, не веря, что через него можно перепрыгнуть.
- А может верхом? - спросил Серега.
Мы задрали головы и посмотрели на нависающие над нами скалы.
- Нет, ребята! - подытожил увиденное я. - Придется прыгать...
Отобрав десять метров веревки, собрав часть ее кольцами в руку, объяснил, как ловить меня в случае срыва. Потом отошел к краю площадки, разбежался и прыгнул. Уже в полете подумал, что ни опытный водник Дима, ни первый раз попавший в горы Сережка, страховать толком не умеют.
- Не уронили бы! - мелькнула следующая мысль, когда мои ботинки пробили снеговую шапку, собравшуюся сугробом на другой стороне обрыва, в самом начале тропы.
Больное колено, конечно же, не выдержало и я, успев в душе обложить матом себя, погоду и горы, выпустил из рук веревку и, нелепо сбалансировав руками в последней попытке удержаться, полетел вниз. Душа как всегда успела среагировать страхом раньше тела, рванув сердце куда-то в пятки, в глазах замелькали заснеженные уступы скал. Наконец веревка натянула страховочную систему, ее лямки резанули плечи, грудь, бедра, равномерно распределяя нагрузку по телу и не давая его сломать. Веревка самортизировала, подбросив меня несколько раз, точно марионетку и я повис, нелепо раскинув руки и ноги лицом вверх глядя на уступ, с которого прыгал и сорвался.
На краю уступа высунулась оранжевая каска с расширенными от испуга глазами под ней. Я вытянул вверх руку со сжатым кулаком и оттопыренным большим пальцем, показывая, что у меня порядок и стал вязать на веревке стремена, чтобы лезть наверх.
Через десять минут, все еще кривясь от ноющей боли в колене, сидел среди хлопающих меня по плечам и что-то возбужденно орущих мужиков. До меня как сквозь вату доносились обрывки слов - <смотрим, тля ты как полетел...", "веревку кааак рвануло, я в скалу ногами кааак прыгнул и держать"... Наконец они успокоились.
- Ну, ты как? - догадался я по движению губ Димы.
- Порядок!- прокричал в ответ.
- Страшно? - спросил он снова.
Мне вспомнилась грубая армейская шутка, рассказанная мне сержантом-десантником в ответ на мой вопрос, страшно ли прыгать с парашютом.
- Анус десантника готов перекусить лом во время прыжка, - проорал я захохотавшим мужикам.
Потом встал, сдерживая клокочущее в душе раздражение, переходящее в злость и крикнул:
- Страховка готова?
Дождавшись вставших на страховку ребят, сбросил рукавицы, разбежался и прыгнул, целясь растопыренными пальцами рук на уступ скалы. Ноги сорвались с оледеневшего края, но пальцы, ломая ногти и раздирая подушечки до крови, впились в трещину уступа. Я подтянулся на руках, достал из веревочной петли страховочной системы скальный молоток, а с грудного карабина крюк и стал заколачивать его в неподатливую твердь. Крюк звенел, звук этот метался среди скал, отдаваясь счастливыми нотами в моей груди. Через десять минут, перетащив рюкзаки и приняв на свою сторону прыгавших ребят, я сел на свой рюкзак, набрал горсть снега, растер горящее огнем лицо и шею и хрипло рассмеялся. Засмеялись и ребята, меня же било нервным смехом, причем особенно смешное я почему-то находил в появившейся над краем площадки каске и испуганными глазами под ней. И сейчас вглядываясь в смеющиеся лица, я смеялся еще больше, и только смог выдавить из себя под конец:
- Господи, видели бы вы свои рожи, мужики....
За поворотом тропа стала широкой и вскоре вывела нас в лес. Снег здесь лежал глубже, чем в каньоне, вдобавок, он опять начал валить с темного неба, но огромные пихты защищали нас от ветра, и ему оставалось только бессильно выть в их огромных верхушках. Я сдался на уговоры и пошел, хромая, последним по пробитой петляющей тропе в лес. На границе леса, я в последний раз оглянулся на мрачные скальные ворота, массивной стеной стоящие над лесом и упирающиеся во все также бешено без оглядки, невесть куда катящиеся облака, вздохнул, беззаботно поймал ртом крупную снежинку и поплелся вслед за уходящими глубже в лес мужиками.
В лесу было тихо, только мокрый снег, падая все чаще, облеплял все вокруг. Под его тяжестью, огромные раскидистые лапы пихт и елей сложились, словно гигантские зонтики, а сами деревья согнулись в ту сторону, где снега нападало больше. Могучие буки вздымали огромные ветки вверх, но снег побеждал и их, и уже не раз и не два здоровенные сучья трещали и ломались, падая на снег с глухим стуком, вздымая в воздух облачка снежной пыли. Молоденькие буки - длинные и тонкие, сгибались под тяжестью снега до земли. Упираясь верхушками в землю, они образовывали многочисленные причудливые снежные арки. Они сыпали на нас снеговые шапки, заставляя вздрагивать, каждый раз проходя в них. Через сорок минут мы, раздвинув лапы огромной ели, пролезли в этот естественный шалаш, и я со стоном упал на мягкий ковер из опавшей хвои, прижимаясь спиной, к мощному стволу.
- Устал?- сочувственно спросил Сергей.
- Да нога, зараза, болит, - просипел я сквозь зубы, массируя болевшее место, - Давайте, ребята, примусы и чайком побалуемся, а я пока ногу бинтом прихвачу.
Под елью было тепло, сильно пахло хвоей и смолой. Сквозь слой снега и ветвей сюда не проникало ни звука. Снова стало клонить в сон, и я, посмотрев на часы, заторопил ребят наружу. Мы выползли в белесые снеговые сумерки. За час, потраченный на отдых, в лесу почти нечего не изменилось. Все также сыпал крупный снег, все также мерно ухали сломавшиеся от него ветки, и сам снег, скопившись на деревьях, уходил вниз, образовывая легкие лавинки.
- Господи, - запрокинув голову, в белое небо сказал Дима. - А где-то же сейчас тепло, моря плещутся, солнце палит....
- Ага, - эхом начал вторить ему Сергей, - Коралловые рифы, морские звезды и разноцветные тропические рыбы...
Я представил себе картину тропического моря и зло пнул ботинком взлетевший легким облаком снег:
- А ну хватит языками молоть - давай в снегу купаться.....
К полной темноте мы успели выйти к петляющей по лесу старой дороге.
- Интересно, тут волки водятся,- трясясь от бьющего его озноба, невнятно спросил Дима.
= По такому снегопаду - зверь на лежках лежит. Он, зверь, не дурак по лесу шастать, где следы снег заметает, - в ответ также невнятно, еле раздирая замерзшие мышцы челюстей, сказал я. - Давайте ребята опять в елку прятаться - у нас еще сгущенка с какао осталась и сало с сухарями.
На последних остатках газа сварили какао с молоком. Грея об железные кружки почти не чувствующие тепла ладони, в унисон спросили меня склонившегося с фонариком над картой:
- Ну, сколько нам осталось?
- Десять километров по дороге и мы в селе, - ответил я.
- А может, здесь поспим? - сонно и устало спросил Сергей, вытягиваясь на мокром рюкзаке.
Я вспомнил еще одну армейскую шутку, которую говорил мне мой замкомвзвода:
- Боец, вооруженный куском полиэтилена и банкой сгущенки, практически бессмертен! - И вслух произнес ее, заметив, что сгущенку уже выпили, поэтому бессмертны только на половину.
Устало улыбаясь, ребята потянули рюкзаки за лямки. И только проваливаясь на входе в сугроб по пояс, Дима заметил:
- А в селе печка с буковыми дровами, наверное, будет, - и пошел впереди, привычно расталкивая снег телом.

Пока мы добирались до села, на него навалилась тёмная, совершенно глухая ночь. А снегу-то, снегу сколько нападало! Я никогда еще не видел на Кавказе столько снега. Дома занесло по самые окна, деревья превратились в огромные шары для снеговых баб, и над всем этим заснеженным покоем раскинулось черное небо с огромными звездами и яркой-преяркой луной.

Уставшие, мокрые, в гремящих на морозе куртках-ветрозащитках, толкнулись в крайний дом. Прошли по пробитой в снегу траншее к двери, постучались. На снег мягко лёг свет из распахнутой настежь двери. В замерзшие лица пахнуло настоящим теплом русской печки запахом горящих буковых дров.
Увидев наши помороженные лица и огромные рюкзаки, хозяин - мужчина лет пятидесяти улыбнулся и замахал руками:
- Заходите, ребята, быстрее, похоже, совсем замерзли?!

Мы вошли в большую комнату и замерли.
А вы бы не замерли, попав с мороза в царство тропических рыб!?
Все четыре стены комнаты были в огромных аквариумах, и в них плавали тропические рыбы разных цветов и окрасок. На потолке от всего этого сияния играли краски и сплохи, искры бриллиантов, изумрудов и сапфиров. Было удивительно оказаться после сокрушительной пурги и метели, мороза, гигантских сосулек на реке и водопадах в буйстве тропиков, тепла, воды и подводных красот.
Забыв про мокрую одежду, рюкзаки, ботинки , мы бродили от аквариума к аквариуму в забытии касаясь отмороженными пальцами гладкого, теплого стекла.
Дим! - шепнул Сергей, - Ты, кажется, о тропиках мечтал?
Дима повернул к нему лицо. В правом глазу у него играло красками маленькое отражение аквариума.
- Крастота какая! - с чувством сказал оню – Наверное, стоило все это пройти и испытать, что бы увидеть это в конце.
В комнате, ослепляя нас ярко зажегся комнатный свет, сменив собою полутьму аквариумного света. Рыбки яркими стайками кинулись в гроты и заросли ярко-зеленых водорослей. Мы прикрыли руками воспаленные от ветра и снега слезящиеся глаза и повернулись на звук щелчка выключателя.
- Как! - раздался веселый голос хозяина, - Вы еще не разделись?

Через полчаса в соседней комнате мы пили горячий чай с вкуснейшими пышками и горным медом, а я все смотрел через приоткрытую дверь, как в темноте соседней комнаты подсветка аквариумов, отблески сверкающей разноцветной чешуи и отсвет огня из горнила печи создают разноцветные сплохи по всей комнате и на потолке. Потихонечку маленькими дозами допивали коньяк из моей НЗ-шной фляги. Отогревались, разговор и смех становился громче, а потом в какой-то момент навалилось сразу все - усталость от мороза, выматывающий путь через забитые снегом глубокие ущелья, знобкий волчий вой, и захотелось спать. Хозяин подбросил в печь пару поленьев и, кинув еще одеял на огромную кровать, улыбнулся, пожелав спокойной ночи, и ушел.

Мы устало разделись, с наслаждением сбросив тяжелые горные ботинки, и полезли под пуховые отдеяла в сонную, дремотную тишину перин. В сон провалились сразу, и в нем было все происшедшее с нами за последние две недели: сверкающий белизной свежевыпавшего снега день в теснине горного каньона, забитый диким снегопадом хвойный лес, шум непобежденной морозом горной реки, маленькая палатка, занесенная снегом, ломота схваченных им же пальцев рук и ног, огонь печи, красавцы вуалехвосты, гупии, меченосцы, мелькающие в ярком свете в темноту подводных гротов.

Наверное, поэтому, просыпаться не хотелось, но упрямый солнечный луч лез через морозные кружева на оконном стекле в сомкнутые веки. Преодолевая нежелание, встал и, натягивая в солнечном луче колючий свитер, залюбовался картиной за окном. Яркое солнце залило светом искрящийся мягкий снег. От невидимых из-за нависших косматых снеговых шапок на крышах труб вверх поднимались столбики белого дыма.

Береза во дворе стояла в сугробе под самые ветви, вся закутанная в рускую шаль мягкого снега, светилась ярким ореолом солнечного света. Лес на склонах гор, кольцом окружавшим село, был, казалось, завален по самые зеленые макушки лиственниц, и из-за этого морозное белесое небо сливалось с ним, не оставляя грани между деревьями и вершинами. Хозяин позвал завтракать.
Через час, попрощавшись с Михаилом, мы тряслись, прижавшись друг к другу, на заднем сидении видавшего виды "ПАЗика", отсчитывающего очередной крутой серпантин по горной дороге. Прошедший недавно снегоочиститель наметал по ее краям огромные белые стены, превратив дорогу в коридор.
Я смотрел через оттаявшее дыханием отверстие в колючем инее на стекле на убегающие назад дорогу и огромные сугробы, в чистом снеге которых, сверкая, играли яркие искры тропических рыб.