Сегодня в Гостиной журнала современной литературы «Точка ZRения» новый гость: писатель — Джон Маверик.
В сути этого человека живет художник, и потому, его произведения не что иное, как нарисованные словами картины. Картины, которые время превращает в сокровища.
Елена Ханн: «Прозу можно сравнить с живописью. Бывают тексты, напоминающие аскетичную графику Пикассо, когда — ничего лишнего. А бывают и такие, что вспоминается буйство пышных форм и яркость красок полотен Рубенса или Кустодиева.
Есть и сюр Дали, и соцреализм...
Тексты Джона Маверика кажутся мне похожими на картины импрессионистов. Необычные, подчас нереальные оттенки в описаниях даже самых обычных явлений и предметов делают прозу Маверика притягательной и загадочной. Хочется задержаться и прочитать ещё раз — про первые солнечные лучи, «розоватые спросонья», которые «удивлённо блуждали по мягким пуховым холмикам, силясь угадать в них кусты...». Меня поражает его способность найти такие точные и неизбитые определения, как «тонкий сахарный ледок», который намерзает по краю тротуара, или — описание восхода: «солнце бызнуло неожиданно, как огненный фонтан...». Это не «красивости», это – красиво.
Маверик тщательно прописывает мельчайшие детали второго плана, поэтому его произведения получаются такими объемными и многогранными. И всё это работает для выражения общей идеи рассказа, которая присутствует всегда и отражает богатый внутренний мир автора».
Марина Рыбникова: «Почему я читаю Джона Маверика? У Роберта Рождественского есть замечательное стихотворение «Всё начинается с любви…». Рискну перефразировать классика и предложить альтернативу – всё начинается с интереса. А уж если интерес со временем не только не угасает, но и усиливается, начало обязательно будет иметь продолжение. Поэтому, некоторое время назад состоявшись, моё знакомство с творчеством Джона длится по сей день. Мне интересно переживать за героев и наблюдать за развитием сюжета. Нравится восхищаться одними идеями Джона и спорить с другими. Интригует возможность проникать, словно в огромную творческую мастерскую, в чужой мир и всякий раз обнаруживать там бережно-любовное отношение к слову. Удивляет высокая степень авторской открытости и доверие к читательскому прикосновению. Мне может быть грустно, больно, смешно или любопытно, но никогда — скучно, потому что всегда – интересно. И, наконец, мне интересен мой же собственный интерес к творчеству Джона, потому что, заглядывая в его новое произведение, я окунаюсь в собственные размышления и переживания».
А теперь, мы побеседуем с Джоном Мавериком (Д.М.) Вопросы задает Наталья Уланова (Н.У.)
Наталья Уланова (Н.У.)
Джон Маверик (Д.М.)
Н.У.:
— Здравствуйте, Джон! Рады приветствовать Вас!
Д.М.:
— Здравствуйте, Наталья!
Н.У.:
— Во-первых, Джон, разрешите поздравить Вас с Днём рождения! Во-вторых, поздравляю с очередным успехом в таком серьезном конкурсе, как Открытый чемпионат России по литературе! Повторение результата лишь подтвердило прошлогодний высокий результат.
Д.М.:
— Спасибо. Успех или неуспех на конкурсе во многом дело случая, и на Чемпионате МК, безусловно, были авторы и талантливее, и опытнее меня. Я не все успел прочитать, но даже среди отклоненных на первом этапе работ встречались очень достойные. С другой стороны, повторение прошлогоднего результата — ведь мой рассказ дошел до финала — говорит о том, что и в случайности можно увидеть закономерность.
Н.У.:
— Джон, с каким настроением, а, может быть, целью Вы пришли на второй Чемпионат?
Д.М.:
— Я люблю игры и всяческие состязания, а литературные конкурсы, кроме всего прочего, помогают увидеть непредвзятую читательскую реакцию на свои тексты и оценить их потенциал. В этом году я не надеялся на победу, но хотелось войти в супердесятку.
Н.У.:
— Насколько важна в писателе уверенность в себе?
Д.М.:
— Уверенность в себе важна для любого человека. Каждая личность хочет быть востребованной, самодостаточной, состоявшейся. Писателям, напротив, свойственны сомнения и самокопания, это состояние вечного творческого поиска, которое и побуждает его видеть новое в привычном. Я бы сказал, что в любом творческом человеке есть некий элемент нестабильности.
Н.У.:
— Джон, ваши дороги к читателю прекрасно вымощены. Как Вы думаете, если читатель идентифицирует себя с героем произведения, принимает его, значит ли это, что автор не только подобрал верные слова, но и сумел передать собственное отношение к герою?
Д.М.:
— Чтобы читатель идентифицировал себя с героем, мало передать собственное отношение. Нужно самому влезть в шкуру персонажа, осознать себя им и суметь рассказать его «изнутри». Нужно понять и простить все его ошибки, и этим опытом прощения поделиться с читателем, чтобы он почувствовал — каждый человек достоин понимания. Да, это важно.
Н.У.:
— Ваша неповторимая манера красиво складывать слова — восхищает. Джон, этому можно научиться? (улыбается) Или, скорее всего, Вы создали свой язык слов, свою языковую реальность?
Д.М.:
— Научиться, наверное, можно, ведь учат же людей красиво писать в литературных институтах. Но я не учился, мое творчество целиком интуитивно. Это как почерк — его можно специально выработать, натренировать, изучать специально основы каллиграфии, а можно писать просто, как движется рука.
Н.У.:
— Можно ли в коротком рассказе уместить громадный смысл?
Д.М.:
— Громадный смысл можно уместить даже в одной фразе. Некоторые афоризмы стоят целых романов. Другое дело, что не нужно требовать от малой прозы слишком многого: едва ли в коротком рассказе можно дать развернутый портрет эпохи. Скорее, это как беглый взгляд в чужое окно — картинка, эпизод, выхваченный из чьей-то жизни. У каждой формы свои методы и ограничения.
Н.У.:
— Может ли писатель наделять своих героев чертами любимых им людей?
Д.М.:
— Может и должен. Писатель черпает образы в действительности и наделяет персонажей чертами своих друзей и врагов, соседей, коллег и любимых людей, и, конечно, своими собственными. Творчество — это в какой-то степени суд над собой и над другими.
Н.У.:
— Нужны ли современному обществу интеллектуалы пера?
Д.М.:
— Обществу нужны хлеб, стабильность, уверенность в завтрашнем дне... А интеллектуалы пера? Наверное, нужны — неким одиночкам, которые любят интеллектуальные игры. Все, что в мире существует, кому-нибудь да нужно, я, впрочем, не оригинален, об этом писал еще Маяковский.
Н.У.:
— На каком этапе становления писателю нужен критик? И нужен ли он ему вообще?
Д.М.:
— Нужен, особенно на начальном этапе, но способный посоветовать, помочь, указать на ошибки, а не тот, кто пытается оскорбить и обесценить. Творчество — тонкая материя, и риск что-то сломать, разрушить неумелым вмешательством часто бывает велик. Хотя иногда и шоковая терапия оказывается действенной.
Н.У.:
— Есть ли в современной литературе авторы, за которыми Вам интересно наблюдать?
Д.М.:
— Я не наблюдаю за авторами, я просто читаю то, что мне интересно. То, что созвучно моему внутреннему миру.
Н.У.:
— Вас привлекает таинственное и загадочное?
Д.М.:
— Да, я люблю загадки. На самом деле литература, как и любое искусство — это способ познавать неведомое и таинственное, потому что любой человек в процессе творчества выходит за границы себя, проникает мыслями в те области, куда никогда бы не проник в обычном состоянии. Это можно называть вдохновением, озарением или как угодно — но это, действительно, происходит.
Н.У.:
— Вы не боитесь писать о том, о чем другие предпочли бы умолчать... Что это? Авторская смелость? Своеобразный поиск других смельчаков… Что же?..
Д.М.:
— Я считаю, что для литератора нет запретных тем. Писатель, как врач, вскрывает любые нарывы, иначе какой смысл в том, что он делает? Другое дело, что есть темы, которые требуют особого такта, и я стараюсь быть тактичным. Я прикладываю все усилия, чтобы показывать людям их проблемы, никого при этом не осуждая и никого не оскорбляя. Литература — это в каком-то смысле зеркало, а зеркало не осуждает и не оскорбляет, но оно и не боится отражать правду.
Н.У.:
— Осенью 1933 года Нобелевскую премию по литературе вручали русскому писателю Ивану Алексеевичу Бунину, живущему в эмиграции в Париже. В его речи прозвучали такие слова: «…Девятого ноября, в далёкой дали, в старинном провансальском городе, в бедном деревенском доме телефон известил меня о решении Шведской академии. Я был бы неискренен, если бы сказал, как говорят в подобных случаях, что это было наиболее сильное впечатление во всей моей жизни... Однако твердо могу сказать я и то, что из всех радостей моей писательской жизни это маленькое чудо современной техники, этот телефонный звонок из Стокгольма в Грасс дал мне как писателю наиболее полное удовлетворение...» Джон, а в чем бы Вы увидели полное писательское удовлетворение?
Д.М.:
— Полное удовлетворение — вещь в принципе невозможная. Когда человеку не к чему стремиться, ему остается только умереть. А вообще, хотелось бы видеть изданными свои рассказы, хотелось бы получать на них отклики, чтобы чувствовать — то, что я делаю, кому-то нужно.
Н.У.:
— Ваши произведения помогают прозреть, что-то переоценить в жизни... Они затрагивают правильные струны души. Джон, а как это у Вас получается? (улыбается) И что для этого нужно? Постоянно что-то делать, куда-то идти, что-то придумывать, ведь это бесконечное движение…
Д.М.:
— Вся жизнь есть бесконечное движение. Впрочем, это банальность... Чтобы затрагивать правильные струны души — хоть в ком-то (я не льщу себе и прекрасно понимаю, что очень многим мои произведения ничуть не близки), надо просто писать о том, что кажется важным. Не высасывать из пальца новые идеи и сюжеты, а рассказывать о том, что для тебя, как человеческого существа, имеет смысл. Если это важно для тебя, то, скорее всего, будет важно и для кого-нибудь другого.
Н.У.:
— И в то же время, … — буйство красок в Ваших произведениях оглушает, поражает, затрагивает сразу все чувства. Вы, правда, рисуете словами?
Д.М.:
— Я сильный визуал, иногда мне и в самом деле кажется, что я рисую словами. Иногда я ощущаю себя художником... но это, конечно, иллюзия. Художник — совсем другое призвание.
Н.У.:
— Когда Вы начали пробовать себя в литературе?
Д.М.:
— В раннем детстве я писал стихи. Наверное, они никуда не годились, как и те, которые я пробовал писать позже, и которые тоже никуда не годятся. В подростковом возрасте написал пару рассказов, а потом забросил и то, и другое — в смысле, и поэзию, и прозу — и вернулся к творчеству уже в более чем зрелом возрасте. В тридцать лет. Просто понял, что если я сейчас не напишу то, что хотел написать — я не напишу этого никогда.
Н.У.:
— Должен ли писатель уходить «в подполье», чтобы не отвлекаться, не разбрасываться, а сделать больше?
Д.М.:
— Кто как, наверное. Кому-то нужно уйти в подполье, кому-то броситься в гущу жизни. Люди порой ищут вдохновения в самых неожиданных местах, а другие черпают его в себе — и только в себе. Надо ли стараться сделать больше? Каждый успеет столько, сколько должен успеть.
Н.У.:
— Могли бы Вы для полноты картины и правды в сюжете специально изучить закрытую прежде сторону жизни или предмет? Т.е. достоверно написать о том, чего раньше не знали, но постарались узнать.
Д.М.:
— Наверное, мог бы, почему бы и нет? Все авторы так делают — и я так делаю — чтобы описать жизнь достоверно, не переврать историю, не допустить фактических ляпов, приходится углубленно изучать некоторые темы. Но я не пишу о том, что мне не интересно. Ведь я свободный художник, и пишу не на заказ.
Н.У.:
— Надо ли навязывать кому-то свой литературный вкус? (улыбается)
Д.М.:
— Зачем, ведь это бесполезно. Навязанный вкус все равно не приживется. Максимум, чего можно добиться — это заставить другого человека лгать.
Н.У.:
— Верно ли мнение: чем больше преодолеваешь, тем больше счастлив?
Д.М.:
— Я не слышал такого мнения, не думаю, что оно верно. Точнее, счастье и преодоление не имеют между собой ничего общего. «Счастлив тот, кто радуется своей доле», — это еврейская мудрость, и я с ней согласен. Счастье — это умение довольствоваться тем, что имеешь, а не бороться за то, чего нет. Это, конечно, не значит, что не надо преодолевать трудности — ведь без этого не будет и развития.
Н.У.:
— Джон, расскажите, пожалуйста, о своих творческих победах на данный момент.
Д.М.:
—Я не очень люблю говорить о своих победах. Да и что такое победа — ведь мы не на войне. Скорее, достижения... Пожалуй, самой большой радостью было издание моего сборника в Санкт-петербургском издательстве «Другие люди». Все-таки видеть свои произведения отпечатанными на бумаге, да еще и собранными вместе — приятно, и дает ощущение некой основательности, что ли. Виртуал эфемерен. Приятно было увидеть свою повесть «Аплодисменты для Кукольника» в журнале «Полдень. XXI век», а рассказ «Ржавый золотой ключик» в бумажной версии альманаха «Млечный путь».
Н.У.:
— В каком жанре Вы предпочитаете писать? Будете ли пробовать что-то еще...
Д.М.:
— Я пишу в жанре магического реализма, из всех он, пожалуй, ближе всего моему внутреннему миру. Но это, конечно, не означает единообразия, я постоянно ищу новые подходы и приемы. А пробовать что-то еще? Жанр — это инструмент. Если в процессе строительства здания мне понадобится взять в руки молоток — я возьму молоток. В данном случае он — средство, а не цель.
Н.У.:
— Если можно было начать жизнь сначала (улыбается), Вы бы стали писать?
Д.М.:
— Думаю, начал бы писать раньше, и, может быть, больше успел бы. А вообще бесполезно пытаться представить себе жизнь начатой сначала. Человек думает, что смог бы избежать многих ошибок, но на самом деле здесь работает «эффект бабочки», исправляя одно, он одновременно изменяет и другое, то, что возможно менять не хотел бы. Никто не может предсказать, что получится в итоге.
Н.У.:
— На вопрос: «Что мешает писателю?» Эрнест Хемингуэй говорил так: «Выпивка, женщины, деньги и честолюбие. А также отсутствие выпивки, женщин, денег и честолюбия». Что скажете Вы, Джон? (улыбается)
Д.М.:
— Другими словами, иллюзорному миру писателя мешает реальная жизнь, но она же ему необходима. Да, это так.
Н.У.:
— Когда Вы пишете большую вещь, думаете ли, не переставая, о том, что дальше будут делать ваши герои, или абстрагироваться получается?
Д.М.:
— Я не пишу очень больших вещей, в основном, рассказы и маленькие повести. У меня есть только один соавторский роман... Нет, конечно, я не думаю о своих героях не переставая, в реальной жизни очень много других вещей, которые приходится обдумывать — но время от времени мысли возвращаются к придуманному миру. Чтобы его описать, надо прожить в нем хоть сколько-то.
Н.У.:
— Можно ли из искренности, очарования и смелости быть самим собой создать собственный тренд в литературе?
Д.М.:
— Вряд ли, разве что кому-то удастся совмещать все это с профессионализмом. Непрофессионала в большую литературу не пустят.
Н.У.:
— Правильно ли верить в судьбу не больше, чем в собственные силы?
Д.М.:
— Человеку нужно во что-то верить, без этого он не может. Вера в судьбу помогает не бояться будущего и принять прошлое. Она в какой-то степени снимает с человека груз ответственности — порой непосильный. А вера в собственные силы — попытаться изменить настоящее. И то и другое — необходимо.
Н.У.:
— И напоследок, два вопроса из опросника Марселя Пруста. Ваша самая характерная черта?
Д.М.:
— Трудный вопрос. Человек — не картинка, его не обрисовать двумя-тремя словами. К тому же велико искушение принять желаемое за действительное. Наверное, жизнелюбие, не в том смысле, что охотно живу на этом свете, а в том, что люблю жизнь в разных ее проявлениях.
Н.У.:
— Способность, которой вам хотелось бы обладать?
Д.М.:
— Я хотел бы уметь рисовать. Всегда по-хорошему завидовал художникам, какое у них есть замечательное и удобное средство воплотить красоту окружающего мира. Живопись — столь же универсальный язык, как и музыка, и, пожалуй, еще более доступный восприятию.
Н.У.
— Спасибо за интересную беседу, Джон! И напоследок, Ваши пожелания читателям.
Д.М.:
— И Вам, Наталья, большое спасибо за разговор. А читателям хочу пожелать легкости бытия, любви и гармонии!
Благодарим за встречу и приятное сотрудничество, Джон. Спасибо Вам огромное! С нетерпением ждем Ваших произведений, потому что каждый раз — это изысканное чтение, с попаданием в правду, в сказку, в красоту...
В Гостиной журнала «Точка ZRения» с нами беседовал писатель Джон Маверик.
При любом использовании материалов интервью ссылка на сайт «Точка ZRения» обязательна.
|