Юрий Лопотецкий, прозаик, пишущий на злободневные темы, посетил Гостиную журнала современной литературы «Точка ZRения» и любезно согласился ответить на наши вопросы

Евгений Якубович  
о рассказах Юрия Лопотецкого:
Сегодня книжные магазины заполонили дешевые книги дешевых по сущности, но дорогих по оплате писателей. Стандартные сюжеты и стандартные герои. Такие книги легко читать и еще легче писать. Читатель заранее знает, что найдет в новой книге. Так на выходе из супермаркета выбирают жвачку: сегодня ментоловую, а завтра клубничную. Вроде бы и разные, а по сути одинаковые: — жвачка.
Лопотецкий другой. Он не идет на поводу у читателя, не подлаживается под требования издательств. Его проза — настоящая. Та, которую писали Сомерсет Моэм и Антоша Чехонте — признанные мастера короткого рассказа. Знание людских характеров, понимание жизни во всей ее сложности и во всех ее проявлениях, умение видеть детали и разглядеть в частном общее — таковы составляющие Юриного таланта.
Но и это еще не все. Рассказы Лопотецкого выверены каким-то одному ему ведомым камертоном. Каждая фраза, каждое слово стоит на своем месте и несет свою особую нагрузку. Нет лишних, но и нет недостающих. Рассказы Лопотецкого звучат. Их хочется читать неторопливо, как хорошую поэзию.

А теперь мы побеседуем с Юрием Лопотецким (Ю.Л.).
Вопросы задает Наталья Уланова (Н.У.)

Н.У.:
—  Здравствуйте, Юрий! Рады видеть Вас в Гостиной журнала современной литературы «Точка ZRения».

Ю.Л.:
—  Я рад, что Вы рады (смеется).


Н.У.:
— У каждого человека есть места особенно памятные, те, где он родился, рос, влюблялся в жизнь, был счастлив… Баку. Что для Вас этот город? Вчера, сегодня, завтра.

Ю.Л.:
—  Баку это не город. Вернее — больше, чем город. Это образ жизни. Менталитет. Сплав культур. Перекрёсток Востока и Европы. Люди. Язык. Дружба. Уберите из города его жителей, заселите другими, и это будет уже совсем другой город…

Н.У.:
—  Вы много пишете о Баку 80-х…Скажите, Баку для Вас прошлое или — и настоящее и прошлое?

Ю.Л.:
—  К сожалению,— прошлое.

Н.У.:
—  Почему?

Ю.Л.:
—  Можно я оставлю этот вопрос без ответа? Одной фразой ответить невозможно: вопрос весьма тонкий и болезненный. А если кому это действительно интересно, вежливо отошлю на страницы моей прозы из цикла "Кавказ не отпускает". Там всё есть.

Н.У.: (улыбаясь)
—  Тогда спрошу иначе. Путешествовать в прошлое легче мысленно, или лучше его навестить: прийти, постоять, подумать, повздыхать сладко?

Ю.Л.:
—  О-о-о, нет! Упаси Боже нас навестить собственное прошлое! Вы где-то были? Были не так давно? Отлично, посетите это место вновь, но если только не успели возникнуть стереотипы, и не произошли серьезные потрясения в стране. Как только возникает якорь, привязывающий вас через дорогое вам место к счастливому прошлому, — вы погибли.

Н.У.:
—  Погибли?

Ю.Л.:
—  Поясню. Возвращаясь в свое прошлое географически, по прошествии множества лет, вы рискуете встретить не то, что ожидали. Особенно, если это уже совсем другая страна.

По несчастью или к счастью,
Истина проста:
Никогда не возвращайся
В прежние места.

Даже если пепелище
Выглядит вполне,
Не найти того, что ищем,
Ни тебе, ни мне.

Геннадий Шпаликов...

И еще:

В сорок пятом угадаю,
Там, где — боже мой! -
Будет мама молодая
И отец живой.

Конечно, стихотворение посвящено воспоминаниям о военном детстве, но… В наше катастрофическое время, время потрясений и перемен, оно актуально, как никогда. В этих пронзительных строках Шпаликову удалось выразить квинтэссенцию того, что чувствует любой нормальный, порядочный человек.

Нет уж, пусть оно, прошлое, останется лишь в наших мыслях.

Н.У.:
—  Еще о Баку. Буйство красок бакинского базара… Шумное, пестрое, ароматное… Стакан темно-красного сока хар-тута, горячие чуреки, горы дынь, арбузов, винограда, инжир. Понятия «делать базар», «ударить по рукам», «чыз-быз», «вечерний базар». Выкрики «лучший товар у меня!», «подходи народ мой огород, половина сахар, половина мед»… Время, когда поход на базар был не рутиной, а событием ярким, чувственным. Каким Вы его запомнили?

Ю.Л.:(смеется)
—Не торопитесь, я записываю! А если серьёзно, то…Запомнил, как спектакль, полёт фантазии гениального режиссёра, который набрал самородков-торговцев, разложил реквизит и дал свободу творчества своим актёрам. Вы только посмотрите на этих лицедеев! Какие драмы разыгрываются у прилавка! Какие комедии! Согласитесь, "впарить" наивному покупателю лежалый товар, да ещё проявить при этом уважение, причём так, чтобы этот счастливчик ушел без обиды, преисполненный собственного достоинства — это высший пилотаж! А какая изумительная система аргументации! Их — не поймаешь на слове, не схватишь за руку! Это же песня!

Н.У.:
—  Поднимая глаза к высокому небу своего детства, обращая взор в «синь тюркскую», какими еще воспоминаниями полнится душа?

Ю.Л.:
—  Шляпа упадет.

Н.У.:
—  Что-о-о?

Ю.Л.:(смеется)
—  Я говорю, шляпа упадет, если подниму глаза к высокому небу своего детства, обращая взор в… Как там дальше?

Не обижайтесь. На самом деле, грустно всё это. Детство… Воспоминания, конечно, есть, да только не в них дело… Тут проблема в другом. Я, прожив в России больше тридцати лет, так и не привык к местным нравам. Да, приспособился, да, принял правила игры, но… до сих пор не чувствую себя комфортно. И ежедневно, иногда ежечасно — сравниваю, сравниваю, сравниваю… В России народ более сдержанный, холодный, равнодушный, замкнутый. Здесь человека очень трудно "пробить", достучаться, расположить к себе. Все добрые дела возможны, как правило, на уровне личной дружбы. Там, в Закавказье, наоборот — им до всего есть дело, они неравнодушны, близко к сердцу принимают любое событие. посторонний человек порою вывернет тебе душу наизнанку, допытываясь, чем тебе помочь. Помощь там не просят, она приходит сама.

Н.У.:
—  Среди многих смыслов жизни — любимое занятие, выстраивающее в каждом из нас личность,— является одним из самым главных. Вы назовете своё?

Ю.Л.:
—  Ничего определенного. Я всеяден, интерес ко многим вещам возникает спонтанно, и, к сожалению, быстро угасает.

Н.У.:
—  То есть Вы ничего не доводите до конца?

Ю.Л.:
—  Напротив! Именно доведя дело до конца, я теряю к нему интерес. Вероятно, мне интересен сам процесс освоения или познания; желание "примерить на себя", выяснить смогу ли преодолеть ту или иную планку. Когда я достигаю некоего уровня освоения чего-либо, мне становится ясно: "Да, я это могу. И смогу еще лучше, еще профессиональнее — если буду совершенствоваться дальше. Но зачем?"

Н.У.:
—  Но если жить так… ни в одном деле не станешь настоящим мастером?

Ю.Л.:
—  А надо ли? Возможно, для общества это выгодно, и интересно, чтобы каждый был в своем деле мастером, точнее — узким специалистом. Но подумайте о самом человеке, носителе этой узкоспециальной кабалы! Помните как у Горина в его "Доме, который построил Свифт"? Стражник, стоящий на Ратушной площади. И в прошлой жизни, и в позапрошлой, и поза-позапрошлой. Конечно, это профи, суперстражник! Но… не хочу!

Н.У.:
— Вам знакомо состояние, когда читаешь своё, и сам себе нравишься?

Ю.Л.:(смеется)
—  Эге! Не нравилось бы — не писал бы вовсе! Кто у нас самый лучший, самый понимающий и самый преданный читатель? А? Конечно же — сам автор. Вообще, "литературный тюльпанизм" — поименуем его так — основная энергетическая составляющая творческого процесса. Едва ли не побудительный мотив! Ну… а если серьезно… Я считаю свою прозу окончательно готовой к употреблению, именно когда она начинает нравиться мне самому. И… ничего оригинального в таком восприятии, согласитесь, — нет.

Н.У.:
—  Потрясения, переживания, ощущения, настроения литературных героев, — отражаются ли они на авторе?

Ю.Л.: (смеется):
—  Потрясения, переживания, ощущения, настроения автора отражаются на литературных героях!

Н.У.: (смеется)

Ю.Л.: (смеется)
—  Простите.

Н.У.:
—  Авторы, чтобы обезопасить себя, частенько заявляют: «События и персонажи вымышлены, любые совпадения случайны». Не подстегивает ли такое заявление некоторых читателей на поиск прямых соответствий героев произведения с действительной жизнью?

Ю.Л.:
—  Никогда такого не заявлял. Моя цель — донести до читателя то, что наболело. Если ему близко это — пусть читает, переживает, спорит, примеряет на себя — буду рад. Увидит в герое собственного двойника — не смертельно! Если это "не его" — ну что же… Он может читать иных авторов. Или вообще никого не читать. А расшаркиваться… Да и вообще, сама эта фраза уже настолько затёрта, что предварять разумного читателя подобным уточнением — по-моему, моветон.

Н.У.:
—  Когда Вы впервые по-настоящему осознали свое писательское предназначение?

Ю.Л.:
—  Осознал? Интересно… Громко сказано… А кто сказал, что я осознал? Да и нет никакого предназначения. Я вообще не приемлю подобные возвышенные заявления — уж простите. Просто пишу, когда появляется что сказать людям. Скромнее надо быть, скромнее! (смеется).

Н.У.:
— Сатира в сочетании с жизненной правдой. Права ли я в определении? Такое исполнение отличает индивидуальность Вашего стиля?

Ю.Л.:
— Именно. Пожалуй, это наиболее точно и емко определяет то, чем я занимаюсь. К сожалению, часто ловлю себя на мысли, что очень уж жесткая порою получается сатира. И очень уж жесткая правда жизни. Настолько жёсткая, и настолько правдивая, что в моей прозе практически нет однозначно положительных героев и однозначно определённых негодяев. В каждом реальном человеке понамешано столько всего, что если мы хотим вылепить живой, выпуклый персонаж, то вынуждены наделять его и положительными, и отрицательными качествами. То есть быть ближе к жизни. Кроме того, любое событие имеет несколько смыслов и несколько разноплановых последствий, а в результате у каждого — своя правда. Я, как автор, пытаюсь понять мотивы каждого своего прототипа, показать как светлые, так и темные стороны его личности. К сожалению, это приводит к тому, что многие мои читатели обижаются на меня, инстинктивно отождествляя себя с теми героями, которые принадлежат к их, читательской, — социальной группе, полу, национальности, возрасту, месту жительства, профессии…

Н.У.:
—  И много обиженных?

Ю.Л.: (смеется):
—  Все!

Н.У.:
—  Так уж ли все? Как же такое может быть?

Ю.Л.: (смеется):
—  В этом правда жизни, к сожалению. Поясню на примере. Допустим, по сюжету в рассказе "Профессионал" мебельщик-армянин ссорится с инженером из Саратова, который позвал его ремонтировать диван. Как повел себя инженер? Спесиво. Чем занимался мебельщик? Балагурил, вместо того чтобы делать ремонт. Конфликт? Да! Кто прав, и кто виноват? Да неважно. Суть рассказа — показать столкновение менталитетов, культур, уровней образования и социальных статусов. Думающий, внимательный читатель, дочитав рассказ до финала, решит, что с этим надо что-то делать. Что-то менять. То есть, кому то быть терпимее к инородцам, а кому-то не выпячивать на своей новой родине национальные особенности. И тогда, если мы все это поймем, то что-то наладится, эволюционирует, изменится к лучшему. Что самое интересное — вдумчивое, дальновидное решение проблемы не только ограничит агрессию, но и наоборот — приведёт ко взаимному обогащению культур — что не раз уже было в России. Особенно если каждый народ возьмёт лучшее из обычаев соседа.

Н.У.:
— И что в итоге, какие отзывы на "Профессионала"?

Ю.Л.: (смеется):
— Ужасные! Обвинили в национализме. И одновременно в русофобии. В оголтелом экстремизме, и почти сразу же классифицировали автора, как комплексующего нытика-интеллигента, обильно льющего слёзы вселенской скорби на непросыхающую жилетку читателя. Обиделись и мебельщики, и кавказцы, и инженеры, и саратовцы. Но что делать, если мы действительно такие? Из песни слов не выкинешь.

Н.У.:
— Вопросы межнациональных отношений вообще болезненны…

Ю.Л.
— Именно! И тем более с этим надо что-то делать. Но — деликатно, терпимо. И, в то же время, не настолько терпимо, чтобы вообще замалчивать! Такая излишняя толерантность нас вообще далеко заведет! Подумать только, кое-кто из читателей вообще предъявил мне претензии, что не стоило делать одного из главных персонажей — армянином! Вроде бы это не политкорректно. Боже же мой, а как же я еще назову армянина, если он действительно армянин? И если суть проблемы, описанной в рассказе, именно во взаимном непонимании,  возникшем на почве разных культурно-исторических традиций? Да и потом, армяне были, есть и будут; их, как и других кавказцев, у нас в России столько, что делать вид, что их нет, — по меньшей мере, глупо! Это объективная реальность, и нечего заниматься чистоплюйством, прятать голову в песок, старательно обходя острые углы. Я нормально отношусь к армянам, у меня среди них много друзей, но как писать о Кавказе, не называя национальностей — ума не приложу! Это все равно, что снять фильм про Гарлем с бледнолицыми актерами!

Н.У.:
—  Если уж автор взялся что-то изображать, показывать, говорить, надо ли быть откровенным до конца или всё же разумнее искусственно глушить какие-то тона?

Ю.Л.:
—  Безусловно: безумная, воинствующая правда никому не нужна. По двум причинам. Во-первых, сюжет и все остальное должно быть подчинено главной цели — морали. Все остальное обязано… её обслуживать. Например, главный герой любит заниматься онанизмом — простите уж за прямоту. Если мы с вами через 3-4 страницы собираемся поднять его на амбразуру, зачем читателю знать, что перед атакой он э-э-э…снимал излишнее напряжение в дальнем окопе? Нет! Пусть он останется в глазах читателя Героем. Ведь именно в этом воспитательный момент произведения. А все остальное — или отвлекает, или работает на дешевый скандальный популизм. Другой вариант, экзотический: имеем героя с внешностью Квазимодо. Допустим при этом… ну… у него неограниченные возможности… в плане… взять силой любую девушку. Но, будучи прекрасным душой, а не телом, он никогда — слышите, никогда!— не позволит себе напугать прекрасное, нежное создание своей ужасной внешностью. Если хотите, для его тонкой душевной организации омерзительна сама мысль о причинении даже минимального дискомфорта своей возлюбленной. И вот, ежели автор стремится показать весь трагизм положения, весь накал страданий ЛГ, то, по-моему, вполне допустимо в деталях описать, как он… э-э-э… изнуряет себя… этим самым… хм-м-м…занятием. Изнуряет, дабы не навредить бедной девушке. Хотя (смеется), лично я бы не рискнул бы взяться за подобный сюжет.

Н.У.:
—  Ваши ответы порою ставят в тупик…

Ю.Л.:
—  Как и проза, как и проза… Понимаете, я часто и в жизни, и в литературе довожу ситуацию до абсурда. Это помогает читателю (или оппоненту в споре) более чётко уяснить проблему. Точнее, куда она заведёт. Гипербола.

Н.У.:
—  Говорят, это одна из причин, по которой многие вашу прозу считают неформатной.

Ю.Л.:
—  Да, к сожалению. Это, и ещё выбор темы для сюжета. Часто я беру заведомо проигрышные темы.

Н.У.:
—  Так зачем такие темы брать?

Ю.Л.:
—  А зачем мать рожает сына, если хотела девочку?

Н.У.:
—  Вы опять отвечаете необычно…

Ю.Л.:
—  Ну разумеется, мне хотелось бы побеждать в конкурсах, представляться в номинациях, попадать в какие-то сборники. Однако основная цель — писать не ради победы, а ради того, чтобы выплеснуть то, что наболело, и то, что я считаю важным для общества в данный момент. Если хоть один человек задумается, прочитав мои творения, то… все не зря. А неформат… да Бог с ним.

Н.У.:
—  Рискнули бы Вы наделить своего героя несвойственными Вам поступками?

Ю.Л.:
—  Легко!

Н.У.:
—  Как нужно настроить себя, чтобы подойти к началу новой истории?

Ю.Л.:
—  Честно говоря, безнадежное это дело. Если тебе есть что сказать, то рассказ пишется в течение получаса. Если нечего — можно промучиться неделю и бросить. Я никогда не умел конструировать темы, брать их с потолка. К сожалению…

Н.У.:
—  Герои ли наполняют декорации сюжета душой, смыслом; смешение ли обыденности привносит в сюжет непередаваемое уникальное обаяние,  как бы там ни было — это всегда развитие мысли.  Вы, Юрий, лишь немного приоткрываясь, затягиваете читателя своей внутренней силой,  Вы неумолимы в своих оценках человека, как личности… Поддается ли определению способ Вашего воздействия на читателя?

Ю.Л.:
— Литература — это не высшая математика. И не система автоматизированного проектирования летательных аппаратов. Ни правил, ни формул, ни прогнозов, ни гарантии успеха здесь нет. Кроме того, на вооружении у литератора нет ни анализаторов спектра, ни осциллографов, которыми он мог бы измерить накал эмоций в амперах, ваттах или попугаях. Это… это нечто эфемерное, дающееся нам свыше. Это невозможно проанализировать, разложить на составляющие. Сегодня есть, завтра — нет. Конечно, существуют определенные приемы ремесла, некоторые методики, какие-то наработки, семинары, обмен опытом. Но они лишь ненамного могут приблизить к успеху.

Н.У.:
— ???
Ю.Л.:
— Но вот то, без чего успеха точно не будет, — назвать могу. Хочу сказать, что существуют некие необходимые, но отнюдь ещё не достаточные условия. Это искренность и достоверность изложения. Если хотите, реальность должна быть во всём. Даже в фантастике.

Н.У.:
— Неужели? Даже в фантастике?

Ю.Л.:
— Если есть сильное желание, пусть ваш герой встретится с самим собой, живущим в параллельном измерении. Не вопрос! Но не надо заставлять своего героя вставлять компакт-диск с песнями ДДТ в плеер, обнаруженный в звездолете из Тау Кита.

Н.У.:(смеется)
— Вы не уверены, что таукитяне понимают музыку Шевчука, при всем моём уважении?

Ю.Л.:
— Я не уверен, что у них вообще есть понятие музыки — при всем моем уважении. И кто сказал, что частотный диапазон их слуха совпадает с нашим? Не говоря уже о совпадении стандартов цифровой звукозаписи и размеров банальных дырок под диск. Собственно, у меня не то что таукитайские, а даже наши родные китайские компакты порой не играют (смеется). Гадко то, что дело не в фантастике, — тут я опять довел до абсурда, — у нас полно таких неумных поделок и в других жанрах литературы. Нереальна военная проза, нереальны детективы, ублюдочны исторические романы. Ну, ребята, милые мои, нужно же дружить со здравым смыслом!

Н.У.:
— Окрашенная мягкой иронией, наделенная жизнеутверждающей энергией, озорным лукавым юмором, Ваша проза наполнена подлинной жизненной силой, почти физически ощутимой чувственностью. Скажите, пожалуйста, замысел никогда не вступает в противоречие с гармонией авторской индивидуальности?

Ю.Л.:
— Окрашенная… э-э-э жизнеутверждающей... как там еще? Надо бы запомнить! (смеется). Знаете, я настолько очарован Вашими столь цветистыми характеристиками моего скромного труда, что расплылся от удовольствия и… забыл, о чём Вы спрашивали. Давайте Ваш следующий вопрос!

Н.У. (смеется):
— Намёк поняла! Нужно быть скромнее? Хорошо…Произведение написано, осталось придумать заголовок. Это сложно? И существует ли ситуация с точностью до наоборот, когда  название появляется раньше, а произведение пишется уже под него?

Ю.Л.:
— Порою заголовок это самое трудное. Неграмотно выбранный заголовок убьет ваше творение еще до рождения. Проблема в том, что современный человек настолько перегружен информацией, настолько быстро вынужден реагировать на раздражители, что у него зачастую нет времени на осмысление… да что там, даже поверхностное прочтение всего, что он видит. Нужно учитывать, что ваш читатель — практически любой — живет в состоянии хронического цейтнота. Посему подбор названия — это целый рекламный проект, серьёзная наука. Иначе — не заметят, проглядят, отведут скучающий взгляд. Название должно "цеплять". Не знаю, как у других авторов, но у меня название практически никогда не появляется раньше текста. Пишу, назначая тексту рабочие, временные названия.

Н.У.:
— Ваши герои однажды поселяются во взволнованном сердце и остаются там жить. Они предстают перед читателем живыми людьми. Неторопливость жестов, манерность речи, полная сомнений душа — выражают внутреннюю строгую сосредоточенность и спокойное чувство собственного достоинства. Мы не только ясно представляем себе, как они выглядят, но постигаем характер, способности, качества, подмечаем слабости. Но эти слабости  не отталкивают, а скорее умиляют. Чувствуется, что каждый персонаж выписан с большой любовью. Действительно Вы любите каждого из них?

Ю.Л.: (смеется):
— Это Вы обо мне? Лестно. Еще раз повторюсь: мои герои из жизни. Соответственно, их проблемы и мысли созвучны читателю. Но при одном условии: чтобы читатель поверил, автору нужно быть искренним. Поэтому я вживаюсь в каждый свой персонаж. Моделирую на себе. Примеряю. Если ЛГ идеально накладывается на меня, он получается наиболее "живым", "красочным", "выпуклым". Если не накладывается, то он немного схематичнее, немного бледнее, хотя я пытаюсь и в этом случае понять его, подстроиться на его волну, влезть в его шкуру, понять, что им движет. Когда я понимаю, что герой, которого я чувствую, не может поступить определенным образом, то я никогда и не ввожу в сюжет нереальные для этого типа героя поступки. За счет этого и получается реалистичность прозы. Хотя полное, стопроцентное соответствие вряд ли возможно — в конце концов, бывают персонажи, которых мне в принципе не понять.

Н.У.:
—  Например?

Ю.Л.: (смеется):
—  Никогда не смогу реалистично описать ощущения беременной женщины в момент приступа токсикоза…

Н.У.: (улыбается):
—  Разве? А супруга дезертира в "Главной боевой задаче"?

Ю.Л.: (смеется)
—  Вы серьёзно? Считаете, удалось?

Н.У.: (улыбается)
—  Более чем, Юрий Фёдорович. …Так, будем считать, скромность усыплена, давайте дальше. А вот такой вопрос: надо ли закрывать глаза на то, что мешает убедительности?

Ю.Л.:
—  Надо. Это трудно, но надо. Таковы законы жанра. Считаю, что есть определённые условности, принятые на вооружение писателями всех мастей. И которые надо выполнять. Например, в цветном кинематографе с некоторых пор стало почти стандартным решением показывать зрителю предысторию героя, используя черно-белое изображение. Кто-то придумал, другие подхватили, и теперь это уже условность, которая воспринимается зрителем как аксиома, как определённый ритуал. Во время свадьбы молодым положено целоваться. Это тоже ритуал; кто-то придумал, остальные подхватили: свадьба без поцелуев уже нечто ненормальное, экстрим. Такова условность. В театре, на сцене, актёры стоят всегда лицом к зрителю, реже — боком. Условность. Даже изображая банкет, актёры садятся за стол с трёх сторон, и никогда не занимают четвёртую сторону, обращённую к зрителю. Условность. Зритель воспринимает сидящих за столом так, словно они равномерно распределились по всему периметру — так как и бывает в жизни. То же и в литературе. Если на стене висит ружьё, оно должно выстрелить. Если стрелять не будет, не описывайте это ружье. Почему? Потому что если ружьё детально описано, то читатель, зная условности жанра, ожидает, что оно выстрелит. В крайнем случае, если автору нужно показать любовь ЛГ к оружию, то можно упомянуть его вскользь. Но если вы взяли за основу реальный случай, описывая муки авиаконструктора возле кульмана, то не стоит упоминать ружье, доказывая правду жизни — вот мол, у реального конструктора, с которого писан персонаж, на стене всю жизнь висело ружьё. Кого вообще волнует, что дед конструктора был живодёр, отстреливал бродячих собак, и потому у деда висело ружьё; а своей квартиры у конструктора не было, и он де, мирился с распутным образом жизни деда, хотя боялся вида крови убиенных собак и бла-бла-бла… Ага. Рассказывайте после этого читателю, что конструктор был душка, весь из себя субтильный субъект, любил животных, боялся вида крови и вообще мягкий, ранимый человек. Мешает ружьё убедительности? Мешает. Убираем ружьё! Таковы законы жанра.

Н.У.:
— Успех складывается из многих обстоятельств. Всегда ли счастливых?

Ю.Л.:
— В жизни — не знаю, не задумывался. Да и не ко мне этот вопрос. Если же речь о литературном творчестве, то, как это ни странно, лично для меня успех произведения берёт корни в диких, вредных для нервной системы событиях. Часть сюжетов выросла из моих личных неудач, проблем, конфликтных ситуаций. Другое дело, что на всё надо стараться смотреть с юмором…

Н.У.:
— Приведёте примеры? Ужасно интересно!

Ю.Л.:
— Извольте. Смешливый рассказ "Дружба" вырос из драки; позорной и некрасивой. "Плат" — из жёсткой разборки во время едва не сорванного спектакля в Саратовском ТЮЗе. "Военная косточка" — результат невыносимого, противоестественного для разумного человека стояния в неграмотно организованном карауле, причём в ситуации, доведённой до армейского идиотизма, когда два, три, четыре правила или статьи устава в данной, абсурдной ситуации, созданной командирами, вошли в противоречие всем писанным и неписанным понятиям о приличии и порядочности… То есть, практически всё — из негатива.

Н.У.:
— В Вас живет вера, что несмотря ни на какие превратности жизни, всё равно «всё будет хорошо»?

Ю.Л.:
— У меня сильный Ангел-хранитель. Сильный, но строгий. Он меня особо не балует, но и полной катастрофы не допускает. Поэтому у меня "все будет удовлетворительно".

Н.У.:
— Каким своим произведением Вы гордитесь больше всего?

Ю.Л.:
— Никаким… Несмотря на присутствующий в них юмор, практически все что я пишу — выплеснутая на бумагу боль. А можно ли гордиться болью?

Н.У.:
— Боль?..

Ю.Л.:
— Да… Просто… приглядитесь внимательно к тексту, и, закрыв его, поразмышляйте. Вы поймете, что автор вовсе не собирался вас смешить. Он хотел обратить ваше внимание на какое-то болезненное для общества явление. Ну да, немного приукрасил, каюсь — добавил юмора, дабы "завлечь". Но суть не в юморе.

Н.У.:
— Спасибо за интересную беседу, Юрий! Желаем Вам счастья, из которого родится искусство. И напоследок, Ваши пожелания читателям.

Ю.Л.:
— Читайте вдумчиво.

При любом  использовании материалов интервью ссылка на сайт «Точка ZRения» обязательна.