У нее был сын Женька, она не любила город и ненавидела ухоженные сады. У него была хорошая работа, любящая мать и много плохих привычек.
Они знали друг друга, кажется, целую вечность, встречались редко и не спали вместе. Время от времени он приезжал к ней. Они пили кофе и ели смешные булочки-фигушки, которые пекла ее мама.
Он рассказывал о себе. А она слушала его молча, кивала, и иногда говорила:
- Тебя слишком все любят, Вовчик, тебе это вредно...
И они смеялись. Остывший кофе казался вкусным. В открытое окно дачи заглядывала мокрая сирень. Ночь тихая и беззвездная бродила по саду. Шорохи ее шагов раздавались то у старых яблонь, то у сарая с лопатами и граблями...
Несколько раз на веранду выходила ее мама, тетя Шура, и, закуривая, присаживалась к ним. Расправляла на краю стола смятый кроссворд из прошлогодней газеты.
- Главный герой смертной казни, восемь букв, - читала она и смолила сигаретой, жадно затягиваясь, - что-то у меня тяму не хватает на эти новомодные выверты, - ворчала она.
Тетя Шура была соседкой Вовчика и его мамы, и работала нянечкой в детском саду, куда ходили маленькими они с Катей. Вовчик Катю всегда звал почему-то Котей.
Тетя Шура с его мамой здоровались и забирали по очереди из садика детей. Были обе одиноки, независимы, но дружбы не водили - у Зинаиды был заскок по поводу отсутствия у Александры высшего образования...
- И когда ты только женишься, Владимир? - спрашивала иногда тетя Шура, подкладывая ему румяных булочек или подливая густого бордового с белыми разводами сметаны борща, - всегда появляешься голодный и злющий...
Вовчик усмехался и отмалчивался.
- Поди опять с очередной пассией разругались? - продолжала словоохотливая тетя Шура...
- Как там Зинаида поживает? - спросила она и теперь будто мимоходом. - Все ей невесты твои недостаточно хороши. То хрустальная ваза, то пиявка... А ты вроде как и согласен с ней, а, Володя?
- Мам, - Катя вздохнула, - ну, чего ты? Давайте, спать, поздно уже...
Обычно Володе стелили на веранде на старом диване. Катя с мамой и Женькой спали в доме, в единственной комнате с печкой и в два окна.
Тетя Шура долго гремела панцирной сеткой кровати, укладываясь и ворочаясь. Женька давно спал, намотав на велосипеде километры по дачному поселку за день.
Катя, уходя с веранды, погасила свет.
- Коть, а ты бы вышла за меня замуж? - в темноте уже спросил Вовчик, потянув ее за руку к себе.
- Милостыньку подать хочешь, Володь? - зло спросила она.
И, выдернув руку, вышла на крыльцо.
Тихо. Капли прошедшего недавно дождя падали с деревьев. Шлепали по дорожкам, заросшим травой. Шапки цветущей сирени в темноте были не видны, но запах их полз удушливой сладкой волной. Ступеньки, широкие, без перил, блестели влажно в свете лампы, висевшей на углу дома. Крыльцо вот уже лет восемь стояло недостроенное. Так и не достроил. Саня.
Саня... Счастливое время длинною в год. Которое казалось теперь безумным. Взахлеб. И восемь лет алиментов Женьке. Все, что осталось от Сани, если не считать глухую, затаенную тоску, давно поселившуюся в глазах...
На цыпочках пройдя по веранде, Катя ушла в дом. Долго не могла уснуть. Тетя Шура все вздыхала у себя за печкой. На веранде светился огонек сигареты...
Утром Вовчика уже не было. До города полтора часа езды. Выезжать приходилось рано...
Вечером машина к калитке подъехала уже в жиденьких сумерках. Женька повис на заборе, увидев знакомую Тойоту. Справная Зинаида ловко вывалилась с переднего сиденья и топталась теперь возле машины. Сын медлил, она психовала.
- Не, ну, сколько можно, Володя! - не выдержала она, поведя недовольно округлыми плечами.
- А ты, Зина, в дом проходи, - Александра, свесившись из окна, с любопытством разглядывала прибывших. - У нас сегодня окрошка - за уши не оттянешь! Да, Жень?
Женька молчал. Потом хмыкнул, хитро глянув на мать, сел на велик и покатил вдоль по улице. Зинаида прошла в дом, пытаясь прилепить простую улыбку, но она никак не шла к ней. Старые обои лезли в глаза, скромные шторы в блеклый цветочек встали поперек горла, детская фотография, где Катя с кошкой на руках сидела в углу дивана, показалась ненужно трогательной, словно кто-то здесь вознамерился ее разжалобить.
Зинаида была против затеи сына. Разведенка. Нищета. С ребенком. Пиявка, да и только. А сыну карьеру делать надо. Невестка с приданным ее бы устроила. Но Катька...
Катя вышла на улицу. Вечер в раз стал душным, пыльным. Хотелось немедленно нахамить, прервав это затянувшееся молчание. Однако необычно растерянный взгляд Вовчика ее останавливал. Тот нерешительно достал с заднего сидения букет ее любимых зеленых роз. Но медлил.
Заготовленная заранее фраза ему казалась сейчас лишней. А сказать нужно было почему-то именно ее. Или не нужно...
- Катя... Не хочу я никуда от тебя уезжать... хочу быть с тобой и Женькой, - он улыбнулся, - есть булочки-фигушки и борщи... - и добавил, - люблю я тебя, Кать, давно люблю...
- Но я же пиявка, Вовчик, - она давно знала, как называет ее респектабельная тетя Зина, - самая обычная пиявка...
- Да параллельно мне, Кать, кто и что обо мне и о тебе думает...
А по огороду тетя Шура водила недовольную Зинаиду. Та все надменно отмалчивалась, аккуратно ставила ножки в хорошеньких туфельках, а Александра, разволновавшись и раскрасневшись, вызывающе громко трещала без остановки:
- Тут у нас огурцы, Зин, помидоры... Лук, значит, редиска хорошая нонче, яблоня вот померзла этой зимой, просила соседа выпилить, - гад, все не идет. Шифер снегом стянуло по весне, поллитру ему поставила, так быстро прибежал и стучал, как дятел, весь день...
- Знаю, Шур, - буркнула Зинаида в спину Александре, - сама всю жизнь одна, все через поллитру... А яблоня еще отойти может...
- А, помнишь, Зин, ты меня яблочным мармеладом угощала как-то?
- Ну-у...
- Ты мне рецептик передай через Вовчика...
- Охомутали вы Вовчика, Шурка! - сердито рявкнула Зинаида, останавливаясь.
Пунцовые ее щеки не предвещали ничего хорошего. И Александра, вдруг тоже разозлясь, посмотрела в сторону дома, словно ее там могли услышать.
- Кто кого охомутал еще, Зина?! Вовчик-то не уму ни сердцу - болтается, не знамо где, как дружок его Сашка был, так и этот, непутевый... - Шура чуяла, что ее понесло, но остановиться уже не могла, - давно бы женила его, Зин, чего все ищете?
- Да?! А чего вы в него вцепились-то, если непутевый?! - Зинаиду захлестнула нестерпимая обида.
- Да кто вцепился-то, очнись, Зина?! - Шура, аж, задохнулась от гнева.
Кричали они громко. Но... случилась на беду дачная пятница... шашлычная, пиво-водочная. И слушать их было некому...
Уже поостыв, заключив молчаливое, напряженное перемирие с Александрой под девизом "пусть сами разбираются", угрюмая Зинаида стояла у окна, поджидая сына, чтобы ехать домой. Катя под окном что-то говорила Женьке. Было не слышно, лишь в свете фонаря видно, как она пытается выправить сиденье у велосипеда. Женька помогал ей... И Вовчик.
Вот и она всю жизнь все сама... И толкнула полуприкрытое окно рукой.
- Катерина, чего ты с седушкой толчешься? - голос ее заставил Катю вздрогнуть, - пусть Володька с Женькой делают! Шура, - проговорила она, не оборачиваясь, чуя, что Александра где-то за спиной, - я пришлю тебе мармелад-то... с Володей...
|