Его воодушевление цирком продолжалось долгое время. Возможно, уже два месяца. Когда семь лет — это вся твоя жизнь и мир взрослых видится толпoй через мутное стекло, тогда два месяца представляют из себя длинный, неизмеримый процесс. Его старшие братья ходили в цирк уже два или три раза и в мельчайших деталях подражали смешным несчастьям клоунов, а также мучительно трудным пирамидам эквилибристов. Школьные товарищи тоже ходили смотреть и смеялись на все лады то над одним ударом, то над другим пируэтом. Только Карлос не знал, что все эти выкрутасы были адресованы ему, которому отец запретил идти в цирк, боясь того, что в силу своей впечатлительности сын может слишком расчувствоваться, наблюдая за ненужным риском, которому подвергают себя гимнасты. Однако, Карлос чувствовал что-то похожее на боль в сердце всякий раз, когда думал о клоунах. Поэтому однажды подготовил одну фразу и в подходящий момент сказал её отцу: «А нет ли какой-нибудь возможности, чтобы я хотя бы один раз смог пойти в цирк?» Длинная фраза из уст семилетнего ребёнка всегда кажется милой и отец был обязан сначала улыбнуться, а потом объясниться: «Не хочу, чтобы ты видел гимнастов». Услышав это, Карлос почувствовал себя в совершенной безопасности, потому что гимнасты его нисколько не интересовали. «А если я уйду перед этим номером?» «Хорошо»,--ответил отец, -- тогда можно».

Мать купила входные билеты и субботним вечером повела его в цирк. Появилась женщина в красном купальнике, которая эквилибрировала на белом коне. Он ждал клоунов. Раздались апплодисменты. Потом выехало несколько обезьян верхом на велосипедах, но он ждал клоунов. Снова хлопали в ладоши и появился жонглёр. Карлос смотрел во все глаза, но вскоре стал зевать. Захлопали вновь и тут вышли, наконец, клоуны. Его внимание возросло до предела. Их было четверо, двое из них — лилипуты. Один из больших сделал кувырок, тот самый, который пародировал старший брат. Лилипут влез между его ногами и большой клоун звучно хлопнул его по заднице. Почти все зрители смеялись, а некоторые ребята начинали повторять мимическую шутку ещё до того, как клоун показывал свою. Два лилипута впутывались в тысячную версию абсурдной драки, пока не очень смешной из двух больших клоунов подзадоривал их, чтобы те дрались. Тогда второй большой клоун, который без сомнения был самым смешным из всех, приблизился к бордюру, который отделял арену от зрителей и Карлос увидел его близко с собой, так близко, что мог различить уставший рот человека за нарисованной и неподвижной клоунской улыбкой. В один миг бедный фигляр увидел то удивлённое личико и незаметно улыбнулся Карлосу своими настоящими губами. Трое остальных уже заканчивали своё выступление и самый смешной из клоунов присоединился к их прощальным оплеухам и прыжкам, все хлопали, даже мать Карлоса. А так как после выходили гимнасты, согласно уговору, мать взяла его за руку и они вышли на улицу. Теперь он видел цирк, так же, как видели его братья и школьные товарищи. На душе было пусто и его не волновало, что он скажет завтра. Было уже одиннадцать часов вечера и мать, подозревая что-то неладное, повела сына на освещенную террасу. Тихонько провела рукой по его глазам, как-будто убедиться, а потом спросила, не плачет ли он? Он ничего не сказал. «Это из-за гимнастов? Ты хотел их посмотреть?»
Это уже было слишком. Гимнасты его не интересовали. И только для того, чтобы разрушить непонимание, объяснил, что плачет, потому что клоуны его не рассмешили.