***

В комнате меня развлекает карта Вильнюса.

Наверное, когда-то её забыл кто-то из прежних жильцов, а хозяин, чтобы не тратить деньги на пейзажи местных художников, повесил её на стену в одной из комнат.

И угадал, я бы сказала.

Хотя, конечно, мне хотелось бы, чтоб это была карта Лиссабона или, например, Тосканы: можно было бы мечтать, разглядывая неизвестные названия, или отмечать флажками то, что хотелось бы увидеть.

Хотя я не против и Вильнюса.  Наоборот, очень даже довольна. Если станет скучно, всегда смогу посмотреть на карту и вспомнить свой город.

Город, в котором сбываются все сны.

***

В моей книге всего два или три листа.

Но вместо того, чтобы дочитывать, смотрю, как рыбак вытаскивает из моря коричневую рыбину. Даже не знаю, как она называется.  Вокруг него много наблюдателей. Стоят бесшумной стайкой, переговариваются знаками. Наверное, бояться испугать рыбу.

Пляж постепенно пустеет.

Лежаки возвращаются на место.

Выдыхаю.

Последняя вечерняя сигарета.

Скоро усну под картой Вильнюса, и мне приснятся наши улочки, кафе, витрины и обязательно ветер.

Ты пахнешь ветром, я всегда помнила.

***

Из окна моей студио вижу, как бармен Марко разливает кофе. Машет мне, заметив.

- Dobroje jutro! – кричит.

Из окна кафе Марко, как на ладони.

Как и вся улица.

Можно слушать морской орган, щуриться от солнца и не писать тебе писем.

Не читать романов. Не видеть сны.

Не  расписывать повешенную карту разноцветными маркерами.

Помнишь, мы слушали чаек, однажды? Ты говорил, что чайки  разносят письма моряков из дальних плаваний.

Хотела бы отправить тебе письмо с ними.

***

А потом проснусь на заре.

Солнце ударит наотмашь.

Задержу дыхание только на время, а потом нырну.

Море захлопнется над головой, а бог Ньёрд предложит мне в утешение свою корону из раковин и морских водорослей.  Наверное, уходя, его жена Скади забрала ту модную широкополую шляпу с пером цапли. Думаю, она подошла бы мне больше.

- Хочешь, пришлю тебе открытку? Вложу в конверт чужой ветер и неторопливые шаги отдыхающих. Смех детей, если захочешь. Площади с затёртыми до блеска мраморными плитами, корону Ньёрда.  А ещё кофе из всех кафе поблизости. Мешочек лаванды. Сможем класть его под подушку, чтобы спать крепче.

Хочешь?

***

На кофейной гуще не погадаешь.

Даже стихов Матерлинка не прочитаешь. Слишком размыто – ночью прошёл ливень.

Марко расстелил на крыше моей студио клетчатый плед и принёс кофе в стеклянном кофейнике.

Смотрел, как я резала хлеб и раскладывала помидоры.

- Научу тебя делать горячий гаспачо, хочешь?

Его смена ещё не началась.

Утренних посетителей обслуживает весёлый Мариан.

Смело можно играть в карты до обеда или валяться на горячей  прибрежной гальке

***

Помнишь, у меня была подруга Фрайя?  Она выходила замуж за всех подряд и рисовала картины кофейной гущей. Складывала её в чашку, мазала палец и водила им по холсту.

Ты смеялся, что она рисует тени своих бывших и будущих мужей.  

Я думаю, что могла бы позвать её сюда. В мою миниатюрную студио, где с трудом хватает места на кровать и стол.

Но зато есть карта Вильнюса.

Отмечаю, где нас не было.

А не было нас нигде.

Тоже выдумка на дне кофейной гуще. Фрайя могла бы нарисовать её на одной из стен, да?

***

Если бы я осталась,  Марко пришлось бы закрыть своё кафе.  А кафе вовсе не сезонное, как многие здесь.

Есть зал (не поверишь!) с канделябрами. Есть официанты во фраках.

Волшебные бокалы с морским вином и запотевшие бутылки с осенним туманом.

Если захотеть, можно укрываться этим туманом на заре.

Ты же помнишь, я собираю туманы, а сны и ягоды рябины для чая.

Я подарила бы Марко свои майсенские чашки из бабушкиного приданого. Пили бы чай вместе на деревянной террасе.

Но пока Марко учит меня варить айвар - «чёрную икру бедняков», как он говорит, а его бабушка печёт нам шоколадный брауни по журнальному рецепту. Поглядывает на меня из-под косынки, улыбается.

Говорит: lijepa djevojka – красивая девочка-   и подмигивает внуку. 

***

Я всё думаю, что ты знаешь обо мне.  

Сумел ли развернуть ленту Мёбиуса, которая вьётся, как виноградная лоза, по твоему забору?

***

Моё лицо тоже трескается, как первый лёд на осенних лужах. Старею, да. 

Я смотрю на себя в зеркало и чувствую, что  я всё тяжелее от ночных часов, и овечье одеяло по утрам  больше не греет.

Теперь, пожалуй, можно испробовать на мне гравюры меццо - тинто: разгладить светлые места на зернёной доске - коже.

***

Чтобы случилось, если бы я осталась здесь?

Выходила бы по утрам смотреть на цветущую жакаранду,  пила бы кофе на крыше, покупала бы багеты в булочной напротив, научилась бы готовить бурек из слоёного теста и варить  уху из морской рыбы.

А ещё вышла бы замуж за Марко и разносила бы посетителям кофе в маленьком зале с канделябрами. Или пекла бы вафли.

Помнишь, я говорила, что хочу печь вафли на улице? Ты ещё смеялся, что для этого необязательно ехать в Задар, печь вафли можно и в Паланге.

***

Знаешь, о чём я вспоминаю, когда просыпаюсь здесь слишком рано?

О нашей последней встрече, когда мы молчали. 

Рассматривали друг друга, словно видели в первый раз. Считали родинки, царапины, шрамы и молчали. А тишина просачивалась между наших пальцев золотистой пыльцой. Я видела, как она оседала на края тарелки с пирогом.  Солнечный свет  превращал её в золото, и она растекалась по краям  золотой каймой.

Мы давно научились говорить знаками. Кивками, жестами.  Молчанием на двоих. Дыханием, ветром в спины.

Хочешь, пришлю тебе с моря ветер? Он особенный, сможешь, класть его себе в постель, а утром выпускать на волю в окно.

Он долетит ко мне и я почувствую твоё дыхание.

***

Разговоры с Марко, как букет пионов в руке.

Отрывать по лепестку, заваривать чай.

Бросать мяту. Смотреть, как она оседает на дно, точно морская птица.

Стоит ли петь, где не слышит никто,

Трель выводить на дне?

С лодки свесясь, я жду тебя,

Птица, взлетай в глубине…

Не помню, кто написал.

***

Даже не знаю, зачем пишу тебе эти письма.

Иногда женщины делают такие странные вещи, что удивляешься, зачем, почему.

Я даже не отправляю их, а вкладываю  исписанные листки в книги вместо закладок.

Оставлю книги тут, прямо под картой Вильнюса. Кто-нибудь будет потешаться, если разберёт кириллицу.

У моря надо веселиться, а не строчить по три или четыре письма в день. Это Марко говорит, когда  приносит мне кофе.

***

- Создавая планету, Бог давал из мешка с сокровищами по одному каждой стране, но над Хорватией мешок порвался, а сокровища рассыпались. Тут и море, и высокие горы, и самое синее небо.

Марко оборачивается, улыбается.

Я люблю, когда он рассказывает.

Иногда  я думаю, на сколько же лет я старше его. Какой я буду, когда ему исполнится столько, сколько мне сейчас. Будет ли он всё также приносить мне кофе из своего кафе или уедет в Загреб, чтобы избавиться от непосильной ноши – меня.

***

Я всегда привозила тебе с моря шум прибоя, помнишь?

Ты звонил, а я подносила телефон к морю, и ты слушал, как ветер стучит в старый пирс, как шипит морская пена, как гудят волны,  набегают друг на друга.

Если бы ты позвонил сейчас, я сразу же  приехала бы.

***

Где-то я причитала, что прощение означает то, что ты больше не хочешь ударить в ответ. Не бродишь впотьмах по берегам Нерис, не видишь кошмаров по ночам, не пишешь злобных писем, не покупаешь пистолет, чтобы выстрелить, однажды, в лоб.

Но я даже не знаю, за что мне прощать тебя.

Я уехала  на берег моря совсем не для того, чтобы прощать или забывать. Я не хочу ни прощать, ни забывать. Просто мне  не за что тебя прощать, мне нечего забывать, не на что обижаться.

Знаешь, иногда мне кажется, что я похожа на мальчика с картины вьетнамки  Тран Нгуен.  Мальчик тащит за спиной рюкзак, в котором  дома, чердаки, люди, стихи, книги, голоса. Он  кажется усталым: от всего этого давно уже пора избавиться, но он ничего не бросает, идёт в ветер, в дождь, в небо. (Вдруг кто-нибудь приставил к небу лестницу?) Я тоже иду так – ношу за спиной дом, ветер, пыль на чердаке, стихи, время.

Время же ничего не меняет, да? Ничего не стирает, ничего не лечит, оно, наоборот, делает нас ещё более уязвимыми, потому что мы всё помним.

Я всё помню.

***

Улыбку Марко хочется поймать и придержать пальцами, чтобы он улыбался подольше, особенно когда протягивает посетителям кафе рожок с мороженым.

Наверное, так улыбаются только молодые. В них ещё есть искренность и надежда, старики улыбаются редко – молодость прошла, годы осунулись и провалились куда-то вглубь тела.

Я смотрю на  улыбку Марко каждое утро.

Она напоминает мне, что я всё ещё верю в тотемы и амулеты. Мы все  ещё верим, наверное.

***

В следующий раз, прося у Марко запасной ключ от студио, я спрячу лицо под кипарисовой маской театра но.

Он не узнает и не даст ключа.

Я останусь ночевать прямо на пляже, вытянусь на холодных лежаках, прикрою ноги клочковатым морским туманом.  Просплю до зари, пока море не зашумит где-то у самых губ.

Дыхание Марко тоже морское.

У него есть запасные ключи от всех дверей.

Спрашиваю:

- А от сердец тоже?

Он улыбается. Той улыбкой, которую хочется поймать и удержать пальцами. Спрятать, носить в себе, как амулет или великую тайну. Закопать где-нибудь на горе Гедеминаса, припрятать на потом, только для себя.

Кажется, Фолкнер сказал, что  опасно смешивать алкоголь с одиночеством.

Совсем забыла.

***

Ты не отвечаешь.

Я всегда знала, что не ответишь.

Собственно, писем я ведь тоже не отправляю. Прячу в книги вместо закладок. Оставлю Марко, будет шифровать по ночам осенью, когда туристы разъедутся.

Он спит за стенкой.

Мы перестукивается по ночам.

Азбука Морзе, которую не знает ни один из нас.

Интересно, что он говорит мне, когда я почти засыпаю под своей картой Вильнюса. Наверное, рассказывает о рецептах  своей бабушки Драганы.

***

Для того, чтобы быть найденным, надо на некоторое время потеряться.

Море смывает мою память, как песок. ( А говорила, что всё помню).  Я забываю дни, теряюсь во времени.

Слова  рассыпаются по берегу и смешиваются с морской галькой.

Хочешь, отправлю эти письма в лодке?

У японцев есть такая традиция спускать по реке особых бумажных кукол – хина нагаси.

Считалось, что  эти куклы, плывущие в маленьких плетёных корзинках, уносили с собой все болезни и несчастья, вместе со злыми духами, которые их вызывали.

Интересно, что унесут мои письма?

Ведь письма  - всего лишь набор слов, да?

***

Тебе казалось иногда, что небо  после дождя хрустит под ногами, как  битое стекло?

Если подобрать одно стёклышко, можно увидеть  мир наизнанку.

Все 365 дней,  будто серии в сериале. Можно смотреть по одной серии ежедневно, а можно просмотреть всё сразу, чтобы утонуть.

Ты тонул в днях?  Слышал, как морская вода захлопывается у тебя над головой?

***

Я не собиралась убегать.

Заказала  город по Интернету. 

Сейчас многое можно заказать: еду, одежду, книги, любовь.

***

Если бы я осталась…

Если бы я осталась, ты бы не заметил. Незаменимого нет. Всё легко заменить, изменить, перестроить, перекрасить, переставить.

Людей тоже можно заменить.

Ты сможешь, у тебя хорошо получается.

***

Знаешь, что может вылечить сердце? 

Красный тибетский мох.

Если растворить в воде, покажется, что пьёшь кровь.

***

Ветер – бора.

Сильный, холодный, порывистый. Зачем-то он снится мне по ночам. Я стою на берегу Нерис, ветёр рвёт шарф и полы пальто, вырывает пряди волос из-под капюшона, срывается на дождь, нависает свинцовыми осенними тучами.

Ветер Вильнюса, который я так люблю. Город, в котором сбываются все сны, все до единого, особенно если засыпаешь в отеле где-то недалеко от горы Гедеминаса.

Я  занавешиваю шторы и прячу рюкзак с вещами под кровать. Во сне всё можно: топить камин, которого нет, пить вино,  нюхать сирень на балконе, листать рукописи и сжигать письма.

Можно плести волосы в одну длинную русалочью косу, можно называть себя разными именами и подделывать паспорта. Приклеивать визы, выдумывать страны, города, царства, королей и принцев. Вызывать драконов и дрожать на ветру, как вольфрамовая нить.

Можно утраивать ленивые завтраки и обеды, собирать пыль на чердаке, складывать в банки золотистую пыльцу последних лучей солнца и  предлагать граппу всем встречным.

Сны нужны. В них всегда чувствуешь себя неуязвимой.

***

На чердаке  воспоминания.

Я всегда любила чердаки больше дома. Там старые шкафы со скрипучими дверями. Там тяжёлая пыль на стопках газет. Там можно ходить громко, но получается только, крадучись, потому что скрипят половицы, а на балках торчат клоки паутины.

Можно мерить старые платья и смотреться в старые зеркала.

У меня было одно – из белого тюля – длинное, узкое,  с такой же полупрозрачной накидкой и перчатками до локтя.

Платье научило меня красить ступни ног хной, а губы яркой красной помадой. Оно распускало мои волосы по плечам и наливало в серебряные бокалы солнечные закаты. Солнце переливалось в них золотом, а потом падало на дно и превращалось в камень.

Во сне Марко готовил из этого камня суп, добавлял полевые травы и заячье мясо.  Ворошил прошлое и лечил раны остатками вина.

Надевал на  мои пальцы кольца, а на запястья браслеты и амулеты.  Любил долго и нежно, как любят море, когда на воде ночь и тишь.

«Души пользуются нашими снами как местом для передышки в пути. Если к тебе в сон залетит птица, это означает, что какая-то блуждающая душа воспользовалась твоим сном как лодкой для того, чтобы переправиться через еще одну ночь. Потому что души не могут плыть сквозь время как живые… Наши сны – это паромы, заполненные чужими душами, а тот, кто спит, перевозит их…»

Кажется, это Павич.

Ты веришь про птиц?

***

Однажды, я стану морем. Или небом.

Не знаю, во что превращается душа после смерти.  Говорят, переселением занимаются высшие ангелы. Человеку не дано постичь их логику. Каждая душа получает тело, которое заслуживает.

Интересно, какое тело заслужим мы?

Люди не помнят о своих прошлых жизнях, но иногда, в критические моменты, эта память просыпается.

Ты хотел бы вспомнить когда-нибудь?

Я не знаю.

***

Слушала голос моря.

Запишу тебе файл, хочешь? Сможешь послушать, когда не спится.

Море становится оркестром.

Если нырнуть с моста в волны, море спрячет тебя на дне в руинах древнего Гераклиона.

Я превращусь в  бога Хапи. Моя кожа посинеет, а живот раздуется от морской воды. Стану ходить в набедренной повязке по морскому илу, собирать водоросли и рыб для супа. Поселюсь в морской пещере, буду дуть по ночам в трубы.

***

Марко удивляется моим письмам тебе.

- Это письма мужу? – спрашивает.

Я киваю, хотя сама толком не знаю, кому эти письма.

Мужу, любовнику, сыну, знакомому, чужому? 

- Кто бы хотел получить такие письма? – спрашиваю.

Марко пожимает плечами.

Когда на твоих ладонях нет ни одной линии, ты не знаешь ответа ни на один вопрос. Хуже, если ладони исчерчены шрамами, как медианами. Каждая, как день, который проживаешь зря.

***

Знаешь, как избавляются от прошлого?

Выбрасывают черновики.

Я набила ими целый рюкзак, чтобы шептать наизусть морю. Но вместо этого я бросила их в мусорный контейнер на берегу и не вспомнила больше ни строчки.

Зато написала письма для новой жизни.

Оставлю в книге  под картой Вильнюса. Кто-нибудь найдёт и  будет потешаться, если разберёт кириллицу. ..