Самолет, на котором инспектор Муркис де Мяуи вылетел из Парижа, задерживался. Полковник Мурлокотан Зажмуренко, ожидая рейс в аэропорту, не мог найти себе места.
Несмотря на свой формальный аристократизм, Муркис выглядел простецким котом, толстым, коренастым до квадратности, отчего походил иногда вовсе не на сыщика, а на владельца бакалейной лавки где-нибудь в Монпелье, и таким усатым, что страшно. Весь его облик, - а в особенности усы, - напоминал Эркюля Пуаро. Да и талантом сыщика Бог его не обидел. Поэтому котята из Инспекции национальной полиции и Судебного директората за глаза (Муркис об этом понятия не имел!) дразнили его «Папашей». Однако на лацкане у Папаши поблескивал орден Почетного Легиона.
В самолете он мучился. Инспектор никогда не любил летать, а тут еще болтанка. Когда кресло в очередной раз уходило из-под хвоста Муркиса, он цеплялся когтями за обивку и мысленно звал маму. Он всегда ее звал, когда ему было страшно. А страшно ему было только в самолетах. К тому же, он глупейшим образом, как начинающий полицейский котенок, впервые попавший за границу, переживал, что своим опозданием уронит престиж Франции перед les kossakues.
Короче, Муркис терпел воздушные ямы изо всех сил. К тому же ствол Sig-Sauer, подаренного отцом, генералом Жаном-Анри Муркисом де Мяуи, ветераном Алжира и Вьетнама, больно упирался в живот, а самого кота непрестанно мутило. Туалеты оказались драматично заняты. На шляпу негра села муха. Инспектор молниеносно прибил ее и съел, заслужив недоумение чернокожего соседа и одобрительную улыбку стюардессы. Муркис кисло подмигнул негру, а у стюардессы спросил, долго ли еще терпеть, на что ему ответили, что лайнер вот-вот начнет снижение.
Полицейский бросил недоверчивый взгляд в иллюминатор, икнул, вскочил на кресло и пошевелил усами.
- О, мадемуазель! - вскричал он. - Я уверен, что Buonaparte, скорее всего, напрасно рисковал армией ради этих лесов и болот!
- Мсье, - задумчиво ответила стюардесса, - мы часто судим об истории по конечному результату. Не так ли? Это так же здраво, как и легкомысленно, мсье. Быть может, император знал об этих краях нечто такое, что было недоступно европейской толпе? Да и теперь неведомо потомкам...
Инспектор, не ожидавший от красивой женщины подобных аналитических глубин, харизматически выпучил глаза, промурчал нечто неопределенно-ласково-согласное, и отвернувшись, уставился в иллюминатор, словно и вправду пытался разглядеть среди лесов и болот нечто такое, ради чего Наполеону стоило рискнуть армией. От высоких мыслей о славном прошлом, он, плавно, по мере того как приближалась земля, перешел к мыслям о, собственно, деле. О том деле, которое оторвало его от излюбленных французских сливок в привычном блюдечке и швырнуло к экстремальной славянской сметане.
Что-то же занадобилось бедняге Шартрезу в этой стране, где было найдено его пушистое тело? И ради чего-то же он полез сюда, рискуя, по меньшей мере, промочить лапы и простудиться? А ведь не какой-то ражий полицейский-котяра, подобранный с улицы, которому прикажут лезть на дерево, и он лезет, потому что - служба. А тут ведь вон, какая шишка! Шартрез! Благородный кот голубых шерстей! Настоящий аристократ, знатность которого подкреплена существенным состоянием. За каким же чертом его понесло в лес?
Де Мяуи прижался лбом к холодному стеклу иллюминатора. Думай, старик, сказал он сам себе, думай, Папаша. Слишком многое поставлено для тебя на карту.

Пока Муркис де Мяуи оглядывал русские просторы, полковник Зажмуренко пил однопроцентный кефир в полупустом аэропорту, заедая таким отвратительным коржиком, будто его пекли нарочно для травли котов. Буфетчица Атлантида, блондинка с дымчатым хвостом, пегими лапами и мечтательными глазами, протирала бокалы и сочувственно поглядывала на полицейского. Она его знала еще с тех пор, когда Зажмуренко служил в охране аэропорта. Поглядев на юного сержанта милиции Мурлокотана лишь один раз, она уже потом никогда не могла отвести глаз от его наглой морды. Улучив момент, она положила перед ним вдвое сложенный листок. Зажмуренко развернул его и прочел: «У меня или у тебя? Валерьяна или молоко?» Дрожь пробежала по всей шерсти полицейского от головы до хвоста. Он отлично знал, что стоит подмигнуть чертовке, и Атлантида забудет обо всем на свете. Мурлокотан уже пошевелил ушами в знак согласия и раскинул усы, отчего всякий раз, по его же мнению, делался неотразимым. Он даже представил себе, как тащит глупую под прилавок и впивается в ее загривок когтями… Но тут задрожал потолок, из грязных высот что-то треснуло, хрюкнуло, и неприятный голос сообщил о прибытии парижского борта.
Полковник вздохнул, поднял над головой табличку с надписью по-французски «МУРКИС ДЕ МЯУИ» и проклиная службу, поплелся к терминалу прибытия.
В коридоре, заполненном встречающими, Муркис едва не прошел мимо коллеги, помахивающего хвостом и плакатом, так энергично, что напоминал ветряную мельницу. Виною тому были не только фляжка котьяку, которую он незаметно улакал за время полета, но и весьма странная фигура в толпе, которая явно обращала на себя внимание. Это был здоровенный чернокоший, плечистый, с длинными лапами и большим лбом. Наметанный глаз Папаши Муркиса определил в нем выходца из Кот-д-Мявуара. В лапах явление держало скрученную в трубочку газету «Котидьен-де-Пари».
Да уж, незнакомец был колоритен, но не это заинтересовало Папашу. Мало ли колоритных незнакомцев случалось ему наблюдать при его кочевой и публичной жизни. Главное было то, что чернокоший неотрывно сопровождал Папашу взглядом. Наглым и неотступным взглядом. Вот так просто стоял спокойно со своей газеткой и сверлил Муркиса желтыми глазами. Слишком долго смотрел.
«Какого пса? - подумал Папаша недовольно. - Молодой наглец!» И по привычке разрешать недоумения не откладывая, хотел было подойти и спросить, чего надо от него этому зверюге. Нашел тоже диковину - полицейского инспектора! Он даже успел повернуться к черному, но тут его сцапала за плечо железная лапа Зажмуренко. А вслед за этим вкупе с местным гостеприимством, на Муркиса обрушилось такое профессиональное обаяние полковника, что уж до конца дня ни о каких хвостатых неграх с газетами, ровно как, собственно, и ни о чем другом, Муркису уже не думалось.
Что же касается процедуры встречи, то она прошла не просто с нарушениями протокола, а вылилась в столь волнующую сцену, которую инспектор и представить не мог. Да и те, кому случилось наблюдать котов, долго не могли оправиться от шока. Поэтому, она заслуживает подробностей.
Мурлокотан еще издалека уловил аромат дорогого одеколона. Тут не могло быть ошибки: пахло «Cologne Grand Luxe», усладой парижских альфонсов и высших чинов полиции. Поднявшись на лапах, полковник вытянулся в струнку и сразу выделил из толпы субъекта в модном плаще с регланом, черной шляпе и желтым шарфом вокруг шеи. Француз катил перед собой тележку с саквояжем. Однако когда гость протопал мимо, Мурлокотану стало обидно. Он набрал воздуху и завопил с некоторым сомнением:
- Черт подери, мусьё де Мяуи? Это не вы ли, мой друг?!.
На улице сработала сигнализация машин. Женщины взяли на руки детей. Погасли мониторы с расписанием рейсов. Таможенники спрятали наличные. Даже конвейер с багажом замер.
Инспектор обернулся, элегантно снял когтем с зуба жвачку, приклеил ее к тележке, и наконец, заметил полковника. Русский, раскинув лапы, как цирковой медведь, двинулся на Муркиса. И прежде чем инспектор успел произнести хоть слово, Зажмуренко вонзил когти в плечо француза и сгреб в таких объятиях, что с гостя слетела шляпа, невыгодно обнажив куцые, седеющие, почему-то неодинаковые и местами порванные уши.
- Будь я проклят! - ненатурально завопил полковник, понюхав нос Муркиса. - Я не верю своим глазам! - Он снова сжал его в объятиях и грохнул лапой по спине. - Как долетели, инспектор?
От волнения де Мяуи обратился к Зажмуренко по-английски, что ему было, вообще-то, не свойственно, да еще с таким дремучим прованским акцентом, что Мурлокотан не смог понять ни слова. Однако мы с вами существа продвинутые, и поэтому запросто переведём:
- Прошу прощения, сэр! Пожалуйста, уберите лапы! И не бейте по спине, у меня остеохондроз!

…Муркис проснулся, как от рывка за шкирку. Сердце колотилось, будто случилось что-то ужасное. Он мысленно оглянулся назад, но ничего ужасного не припомнил. Это было и не удивительно, учитывая, сколько они вчера выпили с Мурлокотаном. А что же они пили?.. Тоже не вспомнить. Муркис извлекал из руин памяти наклейки бутылок, но все они были на русском языке, из которого он знал только две фразы, случайно слышанные от носильщика в аэропорту: «Гони бабло!» и «Пошел вон!». Похмелье оказалось подобным последствию чистого ядерного взрыва - не было ни тошноты, ни страха, ни сожалений, но в голове было пусто: вчерашние воспоминания снесло напрочь.
Приготовившись к привычной боли в суставах, Муркис сполз с гостиничной кровати. Однако боли не было. И тогда перед его глазами всплыло одно слово в латинской транскрипции, которое часто повторял Зажмуренко. Сегодня оно означало для него и дурь и лекарство одновременно: VALERIANKA. Он мог биться об заклад, что именно русский вариант валерьянки чудесным образом исцелил его ревматизм! Правда, биться было не с кем, если не считать взъерошенное отражение в зеркале.
- В истории европейской науки, - смекал Муркис прагматично, разговаривая вслух сам с собой и наслаждаясь родной речью, - видимо не было случая, чтобы кто-то употреблял это пойло в таких гомерических масштабах. Вот почему данный способ лечения у нас во Франции не известен! - Муркис хлопнул себя по лбу, но вспомнив про головную боль, поморщился и погладил усы. - Что ж, я могу на старости лет стать богатым, если выживу в серии аналогичных экспериментов. Хо-хо…
Образы вчерашней встречи встали перед ним лишь в тот момент, когда он покончил с завтраком и вылакал блюдце кефира. Эти образы выплыли из тумана, и несмотря на трещины и царапины, обрели резкость, как кадры старого фильма с Жаном Габеном. В памяти французского кота пронесся пушистый вихрь с сильным запахом валерианы, молока, и феромонов. Вихрь этот состоял из устрашающих усов русского детектива, ярких интерьеров маленьких кошачьих кафе с какими-то непонятными, но весьма привлекательными молодыми мурками. Мурки появлялись неизвестно откуда, терлись об него боками, и терялись в забвении. Вспоминая это, Муркис понимающе ухмылялся, отмечая, что некая подробность все-таки тревожит его. Ему показалось, что сквозь фейерверк впечатлений за ним, как из-за бамбуковой ширмы, с иронией наблюдают глаза загадочного черного кота, виденного в аэропорту!
-Пфе! - сказал Муркис этим глазам. - Я старик, у меня всю жизнь была собачья работа! Почему я не могу перед делом отдохнуть, как кот?
Глаза мигнули еще пару раз и погасли.

Муркис перерыл весь номер, пока не оттыкал в тапочке свой мобильник. Он собирался позвонить детям в Париж, а потом уж полковнику Зажмуренко, но русский коллега уже с энтузиазмом зрелости тарабанил в дверь номера.
К этому часу Муркис успел принять душ, подсушить шерсть феном, расчесать ее, подкрасить кончик носа монгольской глинкой, и теперь закручивал усы на горячие бигуди. Вежливый стук перешел в грохот. Инспектору показалось, что полковник бьется о филенку головой. Но он пока стучал хвостом.
- Excusez-moi, Colonel! - пропел Муркис де Мяуи противным тенорком в сторону двери. - Juste une minute! (Что означало в переводе: простите, полковник, одну минуточку!)
Но было поздно. А если б даже не поздно, то Зажмуренко все равно не понял ни слова. Раздался треск. Мурлокотан ввалился в номер вместе с дверью.
Первое, что он увидел, это француза в гарусном халате с помпонами при белых отворотах с гербом рода де Мяуи, в тапочках - золотых рыбках, расшитых люрексом. Одной лапой он держался за голову, другой целился в Мурлокотана из своего любимого Sig-Sauer.
Зажмуренко молниеносно выхватил Макарова и направил на Муркиса. Коты шипели, крутясь, как в танце. И снова, на сей раз уже с дикого перепоя, с похмелья такого класса, что Мурлокотану по дороге к метро казалось, что солнце голубое и встает со звоном, - состоялась вторая древнеэллинская сцена узнавания.
«Ах, это вы, мой друг?» - верещали коты, - «Ну, я!.. А вы ждали девушку по вызову? «Мурло, уберите ствол, я думал, это русская мафия!» «Не называйте меня Мурлом, у нас это неприлично!», «Разве? Очень созвучно с нашим вином «Мерло Нуар»!» «А я говорю, спрячьте оружие !» «Может, вы?» «Но я же гость!» И так далее.
Успокоившись, Зажмуренко когтем ввел код на портфеле с документами, собираясь обсудить, наконец, кровавое, невероятное и весьма запутанное дело, ради которого инспектор и прилетел в Россию. Однако Муркис посмотрел на часы, стукнул лапой по столу, задрал морду так высоко, что Мурлокотан услышал хруст позвонков. В глазах француза блеснули слезы.
- Пока не принесут ланч, я не работать не буду!
Еще и восьми лет не прожил, а уже психопат, подумал Мурлокотан. Вот что делает с нами служба! Уму непостижимо!
Зажмуренко заказал для гостя горячие круассаны, кофе со сливками, а также (на всякий случай) тазик свежих анчоусов, только что пойманных в Москва реке, и графин холодной валерьянки.
- Боюсь показаться невежливым, мсье, - молвил Муркис де Мяуи, съев последний круассан, - но по мне что-то ползает... И оно уже перебралось с хвоста на спину...
- Позвольте, я взгляну? - предложил Мурлокотан, и когда Муркис тревожно кивнул, надел очки для чтения и забрался верхом на француза.
Тут надо заметить, что у Зажмуренко было трудное детство и тревожная юность. Хотя он в графе «место рождения» никогда не упоминал об этом, родился будущий сыщик, гроза преступного мира и звезда Мурмура, на помойке. Он не знал точно, на какой именно, и даже кто его отец. Зато он отлично знал, что такое блохи, и мама научила его искусству борьбы с ними. Поэтому Мурлокотан стремительно перебрал лапой всю шерсть на спине инспектора, вцепился в нее зубами, извлек рыбью косточку и показал Муркису.
- Оно не кусается, мсье, - сказал русский полицейский французу, - оно просто щекочет!
Муркис по-настоящему испугался за свою европейскую идентичность, когда почувствовал нечто вроде симпатии к своему русскому коллеге. По прежнему его разумению ничего, кроме осторожной и брезгливой опаски к представителю иностранного МВД, настоящий французский полицейский чувствовать не мог. Однако этого нового чувства, он, как ни старался, было не в состоянии преодолеть. Совершенно необъяснимо и невозможно, но этот неотесанный чурбан нравился ему.
- А говорят, - философски вздохнул Муркис, чувствуя себя некоторым образом, утратившим часть своего достоинства, - что старую собаку нельзя научить новым трюкам... Впрочем, это ведь о собаках...
Тут его остроухую полосатую голову посетила еще одна мысль, которую он предпочел не озвучивать.
А может, и к лучшему, размышлял инспектор. Ведь нам - то есть, мне, высокому профессионалу европейского класса и крупному организатору правоохранительной деятельности, и этому долбокоту, - предстоит длительная и опасная... - Здесь он одернул себя и снова задумался, чтобы уточнить и отполировать мысль. - Нет, отставить опасная! Смертельно опасная борьба! В этой борьбе чувство дружеской лапы, которая может защитить твои уши и глаза от вражеских когтей, - ай, да чего уж там, и просто почесать спинку (мррр), может ох как пригодиться!

В отделе по расследованию особо тяжких преступлений Мурмура французский коллега мрачно разглядывал фотографии с места преступления. Добравшись до снимка жертвы, которую можно было определить лишь по голубому окрасу шерсти, Муркис де Мяуи молвил:
- Он?
- Да мсье, - отвечал Мурлокотан. - Хотите выдержку из протокола осмотра места происшествия?
- Извольте, - мякнул инспектор, - только без подробностей!
- Как прикажете. - Полковник пожал плечами, снял китель и повесил на спинку стула.
Сегодня для доклада начальству он надел форму полицейского. Зажмуренко открыл папку. Муркис приготовился слушать, прикрыв лапой морду, и делая вид, что дремлет, но из-под когтей мерцал его хищный и внимательный глаз.
- Тело жертвы, - дежурным и скучным голосом начал Мурлокотан, надев очки для чтения, - было обнаружено в болоте, куда увязло головой вниз примерно на 30 см, на поверхности торчали лишь окровавленные задние лапы с хвостом, из-за чего оперативное опознание было затруднено…
- Я же вас просил! - сказал Муркис.
- Хорошо-хорошо!.. Извините! Судебный эксперт определил, что тело принадлежит пожилому коту средней упитанности, без документов, но по имени на антиблошином ошейнике установлено, что это гражданин Французской Республики, маркиз де Шартрез, 9 лет, проживающий - точнее, проживавший! - по адресу: город Ницца…
- Это можете пропустить, - сказал Муркис. - Вся Франция знает адрес маркиза де Шартреза! У него давно умерла жена! Но осталась единственная дочь, мадемуазель Марго де Шартрез! Какое горе для бедняжки!
- Еще бы! - заметил Муркис. - Пока она не узнала, что наследует миллиарды!
- Я думал, циничнее меня нет никого на свете! - Инспектор мрачно улыбнулся.
- Так вот у нас в отделе до сих пор придерживаются версии самоубийства. Смущает только вот это. - Зажмуренко достал из пакета мятую тряпку с веревками и ткнул в нее лапой. - Вещдок номер 3. Вам это ничего не напоминает?
Муркис обнюхал тряпку, расправил, разложил привязанные к ней шнурки и хмыкнул.
- Еще бы, товарищ, - сдержанно проговорил он. - Меня в детстве тоже пару раз спускали на парашюте из носового платка. В итоге - перелом хвоста. Показать?
- Спасибо, я вам и так верю. И не надо называть меня товарищем! У нас давно демократия! Уж лучше гражданином, как в вашей Коммуне.
- Хорошо, гражданин Мурлокотан, - иронично сказал Муркис. - Вы проверяли жертву на предмет прижизненных повреждений?
- Труп несчастного Шартреза в судмедэкспертизе. Следов побоев не обнаружено. Но выделены следы слюны и мочи. Что для нас, котов, обычное дело. Не так ли?
Муркис откинулся в кресле, вздохнул и посмотрел на полковника, не моргая, ледяными глазами. Затем произнес внятно, сурово и раздельно:
- То есть, вы полагаете, что на самого крупного производители консервов для кошек - и богатейшего человека, замечу! - вульгарно поссали, а потом выбросили на парашюте из наволочки?
- Это все мелочи, по сравнению с тем, какой поднимется скандал! На нас набросится вся пресса!
Муркис вытащил кружевной платок из батиста. Он промокнул им вспотевшую поляну между ушей на макушке, и трагически произнес:
- Ты даже не представляешь себе, друг Жмурындо, в какое положение я попал… - При слове «Жмурындо» морда русского полковника перекосилась в сторону трагического недоумения, но ввиду важности момента он не стал поправлять француза. К тому же было видно, что знаменитый сыщик едва сдерживает слезы. - Перед парламентом можно отчитаться. Но что я скажу мэру? Ведь они с покойным Шартрезом были друзьями… Послушай, у тебя здесь нечего выпить?
- Сожалею, но придется спуститься в бар, - сказал русский кот. - У нас все вылакали.

В полутемном полицейском баре «Служба кота» они взяли по сто граммов и сушеных снетков с оливками, пребывая в удрученном молчании, пока не наступил момент (это было уже после второй), когда глаза, уши и хвост Муркиса остановились. Старик замер на своем стуле, словно пораженный молнией.
- Постойте-ка, коллега... - едва слышно промурчал он. - А ведь я что-то припоминаю... Тогда, в девяносто пятом, в Булонском лесу был найден труп с аналогичными признаками! Дело осталось нераскрытым и попало во все учебники криминалистики как образец случая, когда осмотр места преступления не говорит ни о чем. Но... Но... Кроме мочи и наволочки, там было еще что-то...
Муркис обхватил лапами голову, так что уши некрасиво примялись, и погрузился в воспоминания.
- Инспектор? - Голос Зажмуренко неделикатно вырвал его из глубин памяти. - Эй, Муркис, да перестаньте же насиловать ваш склероз! Я видел ваш случай в интернете!
Мурлокотан развернул нетбук, вошел в сеть, и Муркис уставился на экран зелеными усталыми глазами.
- Да, - произнес он медленно,- да, именно так! Именно это! Пакет из-под кошачьего корма «Fliegende Katzchen»! Ненавижу немецкий, язык сломаешь!
- Летающие кошечки? - мигом перевел полковник. - Любопытно!
Муркис, на которого уже подействовал напиток, вдруг необычайно проворно, слегка подпрыгнув и едва не опрокинув вазу с салфетками, развернулся к полковнику.
- Где он? - прохрипел он, тараща глаза, и топорща усы. - Вы что, не понимаете? Это не эпизод! Это уже статистика, это уже почерк!.. Где пакет?
- Пакета нет, - хмуро отозвался Зажмуренко, и Муркис разочарованно сник. - По крайней мере, в протоколе о нем ничего не сказано.
- Постойте, постойте, - подозрительно промяукал Муркис и глаза его пожелтели, - не хотите ли вы сказать, мон шер ами, что вы не были на месте преступления? Ф-ф-ф! - он даже зашипел.
- А чего такого? - удивился русский сыскарь. - Ну, не был. Я же все-таки начальство! И высший офицер по званию! - Зажмуренко непонимающе глядел на француза. - В общем, как я вижу, мсье, вы не очень знакомы с нашими методами работы...
- А кто? - теряя терпение, на весь бар заорал Муркис, отчего даже бармен вздрогнул, едва не выронив из лап бокал. - Кто же был на месте преступления?!. Отвечайте, полковник!.. Во имя всего святого... Я не… - Муркис не договорил, и как безумный, набросившись на протокол, вперился в него. - И где, я вас спрашиваю!.. Где этот самый майор Задочесутский?
- Заднейлапойпочеширский, - мрачно поправил Зажмуренко.
- Плевать! Лучше скажите, почему я вместо его морды я вижу вашу!?
Зажмуренко, еще раз наполняя рюмки, рассмеялся, отчего толстое его брюшко затряслось, и хотя он успел ухватиться за него, как за спасательный круг, пару пуговиц на кителе отлетело, а ремень сполз к нижним лапам.
- То есть, моя морда вас не устраивает? - спросил он, когда унял смех и немного успокоился.
- Не смешно! - рявкнул Муркис, отчего графин и рюмки задрожали. - Ваша морда была обязана осмотреть место падения Шартреза!
- Ой, да будет вам! Чего вы разорались, Муркис! Майор в Сибири и пробудет там еще месяца три, причем ему не позвонишь. Он в тайге, и покрытия там нету!
- Но все же почему? - взгляд Муркиса был до наивности ясным и непонимающим. - Почему он там, а вы здесь?
- Почему, почему... - передразнил инспектора Мурлокотан, - он же сибирский...
- А вы? - Муркис скорбно смотрел на полковника.
- А я московский, - просто ответил Зажмуренко.