1

О, увольнения свобода!
В балтийских смешанных лесах
тебе свои слагал я оды,
ночами стоя на часах.
Пьянило, мучило влеченье
к девчонкам, всем без исключенья,
и постоянно снился сон,
как покидаю гарнизон,
вбиваюсь в рейсовый автобус,
в райцентре, через полчаса,
схожу, и словно небеса
светлей, и сердце громче, чтобы
услышан был волшебный зов
любви – на несколько часов...

Я помню эти увольненья –
штабной листок для патруля
на случай встреч – для подтвержденья,
что всё законно. Тополя
вдоль улиц шелестят листвою,
и я уже чего-то стою –
не раб в мундире, не холоп.
Пилотка сдвинута на лоб
для пущей важности, значками
вся грудь украшена. Каков!
От остановки пять шагов,
чтоб утонуть в девичьем гаме,
взлететь с одной на колесе,
и чувствовать, что стал, как все.

2

Зине Юшковой

Телега с молоком – из тишины,
я – из казармы. Взял у старшины
велосипед. Дал, а казался, жмот.
Но целый час был для меня, что год.
- "Солдатик, хочешь от бычка
парного молочка?"
- "Хочу тебя, красавица, - кричу,
и всё быстрей велосипед кручу. –
Но не сейчас – когда-нибудь. Пока".
Стрельнув зрачком в меня из-под платка,
и громыхнув бидонами (типаж!),
она в туман уводит "экипаж".
А я к любимой девушке спешу.
Она – Эдем, я у неё прошу
прикосновений бёдер, рук и губ.
Ещё недавно был я сер и глуп,
её не зная. Но нашёл – всерьёз.
А вот и дом, как храм между берёз, -
и сквозь туман я вижу свет в окне.
Ты помнишь, милая, как повторяла мне:
"Сейчас не надо. Не спеши. Потом".
Ты где теперь, и жив ли старый дом –
на перекрёстке сердца и судьбы...
Ах, если бы, ах, если, если бы.

3

Вначале, взяв под козырёк,
добиться отпуска на срок
до девяти утра,
потом услышать стук дверей
на КПП – скорей, скорей,
пока судьба добра.

Я шёл к тебе тропой лесной,
и словно ты была со мной,
и за руку вела.
Спасибо сердцу за труды.
Дым струйкой вился из трубы,
и ночь была бела.

А вот и улица – пуста,
на всех поделены места –
я выбрал первый дом.
В нём ты ждала меня, грустна:
"Хотела я уйти одна –
теперь вдвоём уйдём".

И мы ушли в сосновый бор.
Мы там, наверно, до сих пор –
и что для нас часы.
И мне свобода ни к чему
без глаз твоих. Но почему
качаются весы.

4

Август звёздами небо заполнил,
ночи – яблоневой духотой.
Я закрою лицо, и вспомню
цвет волос твоих золотой,

и стыдливые тонкие руки,
и молчаний сердечный угар,
и неясные тени, и звуки,
и таинственный сполох Стожар.

Вспомню, как мы в аллее стояли,
обнимались до боли в крови,
целовались, а рядом стонали,
опьянев от луны, соловьи...

Городок оживал, просыпаясь,
и шаги в нарастающем дне,
убыстряясь и отдаляясь,
всё слабей доносились ко мне.

А потом и твой голос истаял
в зыбком мареве новых разлук...
Ну скажи, объясни, Золотая,
почему ты припомнилась вдруг.

5

Прошу у настоящего: прости,
пойми и не суди уж слишком строго
за то, что снова я посмел пройти
уже однажды хоженой дорогой.
А был я прост в желании своём:
на сутки стать от быта независим,
чтобы идти в шинели под дождём
на зов коротких и щемящих писем.

5-9.05.2012

PS Закончив писать этот крошечный цикл любовной лирики, я вдруг вспомнил "Тёмные аллеи" Ивана Бунина. Пожилой писатель, лауреат Нобелевской премии в области литературы, был обвинён в старческом эротизме, в неприличном, с точки зрения литературного бомонда, увлечении эротической темой... Мне далеко до Бунина, но я готов, ради Бога, выслушать подобные обвинения в свой адрес.

С уважением к будущим читателям
Валерий Пайков

28.05.2012
Израиль, Бнэй АИШ